– Как они прекрасны! – прошептала Ольга. – Их души больше не терзаются болью, – сказала Вера Ивановна. – Они исцелены. Никто из бывших прокаженных больше не произнес ни слова. Светлые, сияющие силуэты стали таять, растворяться в хрустальном воздухе, рассыпаясь золотыми искрами. Несколько мгновений – и место, где только что стояла сплоченная группа, опустело. Ольга первой очнулась от потрясения и заметила, что стало происходить дальше. – Смотри! – воскликнула она, схватив Матвея за руку. – Невероятно! Сверкающее свечение померкло, но было все еще светло. Навы, стоявшие на поляне, тоже стали исчезать, рассеиваться, как предрассветный туман. – Они уходят, – сказал Матвей. – А мама и папа? Вера Ивановна обернулась к Диане. – Будь спокойна, детка. Твои родители тоже уйдут, – негромко сказала она. В глазах блестели непролитые слезы. – Я знаю, о чем говорю. Мой Боря попрощался со мной. Иван Александрович стоял чуть поодаль и не слышал, о чем беседуют его товарищи. Вокруг него была пустота – но пустота особая, наполненная лишь ему понятным смыслом. «Таинство», – вертелось в голове. Происходящее захватило его настолько, что он не мог говорить. Даже дышать стало сложно – он словно забыл, как это делается. Будто находясь в другом измерении, стоял и смотрел на людей, среди которых прошло его детство, видел их полузабытые лица, которые таяли на его глазах, как сахар в стакане с кипятком. – Прощайте, – мысленно шептал он. – Я надеюсь, вы обретете покой! Одна из фигур внезапно отделилась от остальных. Она не исчезала, но двигалась прямо к Ивану Александровичу. – Здравствуй, Йован! – сказал отец. – Прошу, не бойся меня. – Тата… – только и сумел выговорить он. – Тата… А еще вдруг понял, что снова стал ребенком – худеньким шестилетним мальчиком, которому так важно было, чтобы его любили. – Я был несправедлив к тебе, сынок. – Ни разу в жизни, никогда прежде он не называл так Йована. – Я был груб и жесток, сделал тебе много зла. Прости меня… Прости, я так сожалею об этом. Йован не мог больше сдерживаться и заплакал. Но сейчас он не стыдился своих слез. Отец подошел еще ближе, опустился на колено. Взял Йована за плечи, и лицо его оказалось близко-близко. – Ты поступил как настоящий мужчина. Я бесконечно горжусь тобой, сынок. И я так благодарен тебе – все мы благодарны. Ты спас нас. Теперь все мы свободны. Ты вырвал нас из лап тьмы и смерти. – Смерти? – спросил Йован. – Но разве ты не умер? Отец покачал головой и улыбнулся. – Смерти не существует – есть только новое рождение. – Он обнял мальчика и прижал к себе. – Я думаю, пришло время тебе самому убедиться в этом. – Ты хочешь забрать меня с собой, тата? – Пойдем, сынок. – Отец встал и протянул Йовану руку. – Ты сделал все что нужно и теперь должен отдохнуть. Я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя. – Я тоже люблю тебя, тата. Йован вложил ладонь в руку отца, и вместе они пошли вперед – и одновременно ввысь. Что-то изменилось – мальчик поначалу не понял, что именно, но быстро сообразил: – Посмотри, тата! Я больше не хромаю! – закричал он и засмеялся от счастья. – Я иду так же, как ты! Отец, словно бы и не удивившись этому, смеялся вместе с ним. Йован и его тата шли и шли, удаляясь все дальше, не размыкая рук, продолжая говорить о чем-то. Они не видели, что по покинутой ими поляне в отчаянии мечутся четверо людей. Не слышали, как эти люди кричат и плачут, причитая над распростертым на земле бездыханным телом старика. Тем временем небо на востоке розовело. Вставало солнце, занимался рассвет. Время навей прошло, чтобы больше никогда не наступить. Эпилог Его разбудил аромат кофе, словно он был героем рекламного ролика. «Какая пошлость», – мелькнуло в голове. Все тело ныло и болело, как будто он с вечера переусердствовал в тренажерном зале. Или всю ночь разгружал фуры на продовольственном складе – было такое в далекой юности. Матвей сбросил одеяло и открыл глаза. На широкой двуспальной кровати, застеленной канареечно-желтым в тонкую синюю полоску бельем, он лежал один. Ну конечно. Запах кофе. Она уже встала и ушла на кухню. «Она?» Он отмел не успевшую оформиться мысль и встал. Голова слегка кружилась и побаливала – с правой стороны сильнее. Матвей поднял руку и осторожно ощупал череп. Коснувшись шишки на лбу, зашипел от боли. «Я что, перебрал вчера и подрался с кем-то? Или упал?» Ладно, позже разберемся. Он бросил взгляд в сторону окна. Занавески были плотно задернуты. Что там, за ними? Отвернувшись от окна, Матвей нахмурился, потому что вспомнить не удавалось. Прикроватный коврик был маленьким, пришлось наступить на холодный пол, чтобы дотянуться до джинсов и водолазки, которые висели на спинке стула. Пол неприятно холодил ступни, но, к счастью, на глаза сразу же попались тапочки. Серые, казенно-больничные. Полностью одетый, Матвей вышел из спальни. Вторая комната была просторной и чисто убранной. Все вещи на своих местах. Как раз так, как ему нравилось. «В жизни не встречала парня, который был бы так помешан на порядке! За тебя и замуж страшно, будешь докапываться до каждой немытой чашки!» – произнес в его голове веселый женский голос. Зазвенел смех – чуть хрипловатый, но мелодичный. Кофейный аромат здесь был густым и пьянящим. Захотелось сесть за стол и налить себе полную кружку, с молоком и сахаром. Не меньше трех ложек – он любил сладкое. Женщина стояла спиной к нему, намазывала масло на хлеб. Он двигался почти беззвучно, но она услышала. Услышала, но не обернулась, чтобы поприветствовать. Шея ее была напряжена, в повороте головы и движениях рук угадывалось нечто неестественное – так двигаются люди, когда знают, что за ними наблюдают. Но зачем ему наблюдать? И зачем скрывать свое присутствие от собственной… Матвей почувствовал, что снова ступил на опасную территорию, и поспешно произнес: – Пахнет изумительно. Она выронила нож, он упал на пол, но женщина не стала нагибаться, чтобы поднять его. Вместо это обернулась. Страх, застывший на ее лице, напугал его, хотя он все еще и не понимал, почему и чего ему нужно бояться. – Доброе утро, – проговорила она, вглядываясь в его лицо. Матвей тоже смотрел – смотрел не отрываясь, приклеившись взглядом. Молодая женщина была исключительно хороша: большие глаза, тонкий нос с небольшой горбинкой, скульптурно вылепленные скулы. Восхищенный, очарованный, он разглядывал каждую черточку, думая, что хотел бы запечатлеть это лицо – на фотографии, на бумаге или холсте. Мог ли он забыть такую женщину, увидев однажды? Исключено! Почему же он понятия не имеет, кто она? – Мы спали вместе? – брякнул он, от растерянности не успев задуматься над своими словами. Продолжая все так же неотрывно глядеть на него, девушка подошла ближе. Ростом она была намного ниже его, едва доставая ему до плеча – настоящая дюймовочка, хрупкая фарфоровая статуэтка. Страх в ее глазах уступил место глубокой печали, как будто то, что она видела, причиняло ей боль. Она приблизилась почти вплотную, подняла руку и коснулась его лица. Прикосновение было легким, а ладонь – прохладной. – Как твоя голова? Болит еще? Тебя не тошнит? Он неопределенно пожал плечами. – Ты что, ничего не помнишь? – Мы знакомы? – беспомощно спросил он. И как только задал вопрос, в этот самый миг – вспомнил. В голове словно взорвали гранату: что-то полыхнуло, грохнуло, и защитная преграда, которую, видимо, выстроил его мозг, рухнула. Он прижал руки к лицу и закрыл глаза. Пальцы, плотно прижатые ко лбу и щекам, показались чужими, принадлежащими кому-то другому, не ему самому. – Боже, – прошептал он, – так это правда? Все случилось на самом деле? Ольга ничего не ответила. Да и не надо было. – Хочешь позавтракать? – Где Вера Ивановна с Дианой? Как они?