2 «Смотрите! Кровь течет из раны на моей груди! Смотрите, смотрите на многочисленные раны, полученные мной в бою! Глубоки эти раны, но честно получены они! И горы дрожали от моего военного клича, и я бился за жизнь, и одержал победу». 3 «Но куда скроются наши враги? Смерть врагам! Пускай они бегут по прериям, как робкие зайцы; пускай дрожат, как березовый лист при порыве урагана; они падут, как колосья, под ударами храбрых пиканов[13]». 4 «Пять зим мы проведем на охоте, оплакивая наших храбрых воинов, павших в бою, до тех пор, пока подрастут наши сыновья и, возмужав, пойдут по тропе войны и спляшут, в свою очередь, пляску смерти врагам, над которыми одержат такую же славную победу, какую одержали их отцы». 5 «Благородные воины, павшие в смертном бою, вы покинули нас, товарищи, друзья и братья! Вы идете теперь стезей смерти, которая неизбежна для всех храбрецов. Мы и дети наши будут жить, чтобы отомстить врагам. И мы будем спешить на смерть, какой умирали наши предки!» Когда вождь закончил свою победную песню, на каждой строфе прерываемую оглушительными завываниями, возлияния потекли обильнее прежнего. Конечно, эти сцены не приносили ничего утешительного пленникам, печально смотревшим на все это. Ник Уинфлз, лежа на спине, несмотря на свойственный ему философский взгляд на действительность, не мог удержаться, чтобы время от времени не проворчать проклятия от боли, которую ему причиняли крепко затянутые руки и ноги. Охотник Уилсон, успевший избавиться от связывавших его веревок, притворялся мертвым так удачно, что индейцы не сомневались в его смерти. Когда большинство дикарей перепились до бесчувствия, охотник незаметно подвинулся к Уинфлзу и постарался освободить его. Но руки Ника распухли, веревки впились в тело, а узлы были так крепко затянуты, что как ни силился охотник, никак не мог их развязать. – О, если бы у меня был нож! – прошептал Уилсон в отчаянии. К счастью, Том Слокомб услышал это восклицание и сказал ему: – Если бы вы могли подвинуться ко мне поближе, то, пошарив в цивилизованном кармане, нашли бы желаемый предмет. – Повернитесь на брюхо, и ваша цивилизованная сторона будет как раз около меня, – отвечал Уилсон. С большим трудом Ворон исполнил данный совет. Уилсон вынул нож и готов был действовать, как появился Волк. Он подошел к Кенету с гордым и мрачным видом, присущим ему. Кенет притворился, будто не замечает индейца. Прямо и молча стоял перед ним Волк, но вдруг наклонился и, вынув нож, который ему подарил Марк Морау и которым он однажды пытался убить Кенета, разрезал веревки. Он сделал это так быстро, что Айверсон даже не успел выразить ему своей благодарности. – Ты спас мне жизнь, ты настоящий храбрец, – сказал Волк, – я только плачу тебе долг. Ты не умрешь, если исчезнешь в темноте ночи. Огонь черноногих не коснется тебя, железо их не ранит твоего тела. – Волчонок не совсем превратился в волка: он вспомнил руку, пощадившую его! – сказал Кенет. – Волк никогда не забывал друга и никогда не прощал врага. Вставай, бледнолицый храбрец, и следуй за мной. – А мои товарищи? – спросил Кенет озабоченно. – Пускай они умрут! – отвечал Волк сурово. – Они презирали меня, когда я был у них, и ненавидят мое племя. Кенет встал. Волк набросил ему на плечи одеяло, но Айверсон все еще колебался. Чувство чести не позволяло ему оставить товарищей на произвол дикарей. Он быстрым взглядом окинул индейца и подумал, что его легко придушить и потом освободить товарищей. Сильно было искушение, и, может быть, он поддался бы ему, но Волк, как бы угадав его мысли, благоразумно отступил и сказал: – Бледнолицый храбрец, выбирай между жизнью и смертью. Если хочешь жить – вот твой путь, если же предпочитаешь смерть, так оставайся на месте. Мальчик был спокоен, высокомерен и величав во всей своей дикой красе. – Освободи их, прошу тебя, и беги с нами, – заговорил Кенет с жаром, – я все сделаю, чтобы обогатить тебя, стану твоим старшим братом, и ты будешь наслаждаться всеми благами цивилизации. После короткого молчания Волк горячо заговорил, и на его лице сверкнул луч вдохновения: – Различны пути краснокожего и бледнолицего! Великий Дух создал их для взаимной ненависти. Волк и бледнолицый не могут стать братьями. Конец речам. Сюда! Не медли. Не выказывай слабости и безумия. – Но ведь это явное предательство! Это низость с моей стороны – бросать своих товарищей, – стоял на своем Кенет, с недоумением поворачиваясь к остальным. – Я не так смотрю на вещи. Ступайте скорее, а не то вы запутаете и нас в окаянно-затруднительные обстоятельства, – проговорил поспешно Ник. – Но ведь эти мерзавцы искрошат вас. – Знаю, очень хорошо знаю, только совсем этому не верю. Да что же вы медлите? Терпение хоть у кого лопнет. Ах, если бы я мог дать вам пинка! Да будет проклята зловещая случайность! Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Да скоро ли вы уберетесь, черт вас подери? Удирайте скорее, ну, право, задам я вам тумака. Бедному Нику было бы очень трудно исполнить свою угрозу, вырвавшуюся в пылу великодушия, однако она убедила Айверсона. – Прощайте! – сказал он. – Бог, отец беспомощных, да поможет вам! Против воли принимаю свободу, но поверьте, если в моей власти будет сделать что-нибудь для вас – это будет сделано. С этими словами Кенет завернулся в одеяло и последовал за Волком. – Не забудьте Ворона Красной реки! – уныло вслед ему прохрипел Том Слокомб. – Очень бы мне хотелось покаркать немножко в ознаменование ненависти, возмущающей душу мою, но, полагаю, что это не совсем удобная минута, – добавил он, обращаясь к Нику. – Теперь бегите, как лисица, – сказал Волк снова остановившемуся было Кенету, – через несколько минут вы будете в безопасности, если прибавите прыти. Айверсон, оглянувшись назад, увидел полунагих дикарей, скакавших с бешеными завываниями вокруг костра, который отбрасывал красноватый отблеск далеко вокруг. – Полулюди, полудемоны! – прошептал Кенет. – Держи язык на привязи! – обронил Волк едва слышно. Через четверть часа они добежали до ивовой рощицы. Не без удивления Айверсон заметил лошадь, скрытую между деревьями. Его удивление усилилось еще больше, когда он видел, что то была его собственная лошадь, с ружьем и пистолетами в седельных сумках. Только охотник поймет, с какой искренней радостью он схватился за оружие. – Сердце Пантеры, – сказал Волк, – я доказал, что жалкий индеец может тоже проявить человеколюбие, которым вы, бледнолицые, так любите хвастаться. У вас свои понятия, у меня – свои. Недавно еще ты укорял меня, что за твое великодушие я хотел заплатить ударом ножа. Ты пощадил мою жизнь и сказал себе: «Я лучше краснокожих». Вот твое оружие и лошадь. Дарю еще и жизнь. Сердце Пантеры, теперь я ничего тебе не должен. Весь север открыт для тебя – добрый путь! Не забывай последнего прощания Волка. Кенет Айверсон вскочил на коня, подобрал поводья и спросил еще раз: – Волк, прежде чем мы расстанемся, скажи мне, кто сражался и кто пал в прошлую ночь? – Никто не бежал прежде, чем вступил в сражение, и никто не пал, не сразив врага. Бледнолицые были побеждены. – Еще вопрос: кто убил часового, поставленного у входа в лагерь? – Любимец Восхода Солнца, ты слишком много спрашиваешь. Пускай эта звезда будет тебе путеводной и да не догонит тебя ветер! Глаза Айверсона окинули небосвод, и он увидел Полярную звезду. Он еще раз оглянулся, но маленький индеец уже исчез. «По этой дороге я доберусь до нашего лагеря, – подумал он, – поеду туда. Может быть, там я узнаю о судьбе моих друзей». Кенет пришпорил лошадь. Было довольно светло, так что он без труда отыскал дорогу. Нетрудно понять, что опасение возможной погони заставляло охотника торопиться. Много раз ему чудился сзади лошадиный топот, и не раз он принимал рев диких зверей за вопли черноногих. На рассвете он подъехал к лагерю трапперов. Первые лучи восходящего солнца осветили ему некоторые следы. Он спешился, подъехал к пригорку, на котором стояла палатка Сильвины. Но бесполезно отыскивать ее следы! Они исчезли в высокой истоптанной траве, в измятых кустарниках и под трупами охотников, над которыми кружила стая хищных птиц. Незачем и напоминать, что трупы были изувечены и скальпы были сняты с их черепов. Сочувствуя нерадостным думам своего господина, верный конь печально заржал. Кенет объехал поле смерти, думая, не найдется ли тут раненый, нуждающийся в его помощи. Но он увидел только несколько трупов дикарей, которых, вероятно, индейцы не заметили, а иначе, по своему обычаю, непременно унесли бы с собой. Осматривая эти трупы, Кенет заметил, что на многих из них остался отпечаток мощной руки таинственного истребителя. «Как! И здесь все тот же жестокий, таинственный удар!» – подумал он. Прежде чем окончательно покинуть поле смерти, он решился несколько раз покричать, в надежде, что какой-нибудь затаившийся раненый охотник откликнется на его зов. Сначала только эхо откликалось на его призыв, но при четвертом или пятом призыве он услышал звуки человеческого голоса неподалеку. Он двинулся в направлении звука и нашел старого Саула Вандера, сидящего под деревом, но в каком состоянии! Несчастный был изранен, ничего не ел почти двое суток, и страшная жажда мучила его. Глава XIX Побег и погоня Когда Волк и Кенет исчезли в темноте, Уилсон намеревался немедля освободить своих товарищей. Но Ник посоветовал ему отказаться от своего намерения проделать это немедленно. – Не шевелитесь, – шепнул он, – один из краснокожих косится на нас. О, меня не проведет их дикое коварство. – В жизни я не проводил еще такого долгого дня, – ответил Уилсон, – мне кажется, у меня волосы поседели за это время. Тщетно задаюсь я вопросом, зачем Бог сотворил таких варварских людей? Но, без сомнения, они на что-нибудь да годны, потому что нет в мире ни единого существа, которое было бы создано напрасно. Ах, как трудно носить надежду и страх, не правда ли, Ник?