– О! Вы не знаете еще, каким упорством и какой отвагой отличается мой характер! – поспешил он заверить девушку. – Мне все равно. Однако я попрошу вас возвратить мне свободу и прекратить преследования, настолько же постыдные, как и бесполезные. Могу заверить вас, что никогда не смогу взглянуть на вас иначе, как с недоверием и отвращением. – Я живу только для одной цели, и эта цель – вы, – отвечал Марк. – Я не переменюсь и не хочу перемениться. Цели своей я добьюсь, хотя бы мне это стоило всего, что дорого человеку. Если понадобится, для этого я пожертвую честью, и даже жизнью. Подумайте хорошенько. – Я уже думала, и мое решение непреклонно: я ненавижу вас, – отвечала Сильвина, и грудь ее высоко вздымалась от негодования. Вне себя Марк с яростью схватил ее за руку и опять хотел подхватить, чтобы унести. Не имея столько физической силы, чтобы сопротивляться ему, она должна была покориться необходимости. – Я уступаю силе, – сказала она, – но по крайней мере не будьте так жестоки. Мне больно от ваших пальцев. – Вам больно? Но вам не так больно, как мне. Обмануться в надежде – разве это не жестокая боль? Не переживал ли я самой жестокой неизвестности с той поры, как в первый раз увидел вас? Перемены надежды и опасений разве не пытка? Скажите, неужели я один страдаю? Неужели ваша кровь… – Ваши речи казались бы очень романтичными в какой-нибудь гостиной Нью-Йорка, Парижа или Лондона, – перебила она его, – но, согласитесь, что при настоящих обстоятельствах они не отличаются деликатностью. Прилично ли говорить подобным языком с молодой девушкой, которая не может вступить с вами в борьбу, не может даже вырваться из ваших рук? Вонзите сильнее ваши ногти в мою руку, никто вам не воспрепятствует, а вы, может быть, находите это достойным мужчины. Вот вы и разгневались. Уж не бить ли меня вы собираетесь? Ведь бывают и такие мужчины, которые не стыдятся ударить женщину! Действительно, Марк Морау пришел в крайнее исступление. Хотя по виду предприятие ему удалось, но успех не обеспечил ему удовлетворения, на которое он рассчитывал. Слова Сильвины жгли его как раскаленное железо. Если бы она могла видеть его бледность, свирепо нахмуренный лоб, крепко сжатые губы, нервную дрожь, то, конечно, оставила бы насмешливый тон, который еще сильнее раздражал похитителя. Однако женский инстинкт внушил ей желание коснуться другой струны. – Сама благодарность должна вас удержать и не попирать мои права. Кто спас вам жизнь, Марк Морау? Не рука ли Сильвины Вандер отвела пистолет, приставленный к вашей груди? Не эта ли самая рука, в которую вы вонзили ваши ногти и так жестоко терзаете? – Не участие ко мне руководило вашим поступком, – отвечал он с жаром, – потому что вы без всякой жалости оттолкнули от губ моих чашу блаженства. А теперь вы вызываете во мне ненавистное воспоминание, потому что с несомненной гордостью вспоминаете имя вашего героя, этого Кенета Айверсона. – В сравнении с Марком Морау он, конечно, герой, – возразила она, забывая в негодовании о благоразумии. – Остерегитесь! – закричал он злобно. – Не доводите меня до крайности. Я теряю власть над собой. Кровь кипит в моих жилах. Молчите, заклинаю вас, или… Сильвина чувствовала, как пальцы ее захрустели в руке Марка. Он сжимал их как в тисках. Девушка, не открывая рта, шла, куда ее вели. Вот они подошли к лесу, откуда вышли двое людей, державших четырех лошадей. В одной из них она узнала свою собственную лошадь с ее всегдашним седлом. – Вот плоды вчерашнего грабежа! – не удержалась она. – Садитесь и не теряйте времени! – скомандовал Марк. Сознавая бесполезность сопротивления, Сильвина молча приняла услуги Марка, помогавшего ей сесть в седло. Люди, державшие лошадей, тоже вскочили на своих и пригласили Сильвину следовать за ними. Морау сел на оставшуюся лошадь, и все пустились в путь по направлению к северо-западу. Путешествие продолжалось целые сутки. Можно себе представить, какое это было печальное путешествие! Сильвина, поглощенная мрачными мыслями, отвечала нехотя, Марк Морау тоже не выказывал особенного желания к разговору. Его блестящие, глубокие глаза, смотревшие на свою жертву, говорили только о страсти, сжигавшей его сердце, и о зловещих планах, внушаемых ему ревностью. Утром на следующие сутки Сильвина получила приглашение сойти с лошади и позволила завязать ей глаза. Надо было повиноваться. Она вынесла и это оскорбление. Затем ее провели по неровной дороге, усеянной камнями. Почувствовав свежий воздух и смутное журчание, она догадалась, что путь их идет по берегу потока. Вскоре она услышала скрип песка под чем-то тяжелым и догадалась, что ее спутники спускают на воду лодку. – Войдите, – сказал Марк, ведя ее за руку, – это лодка. Не дрожите, я не имею намерения вас утопить. Сильвина, не отвечая на дерзость, села в лодку. Их спутники, которыми оказались Крис Кэрьер и Джон Бранд, взялись за весла, и лодка полетела. Желая узнать, куда ее везут, Сильвина попробовала приподнять платок, которым были завязаны ее глаза. Ей удалось это наполовину, она увидела гладкую поверхность озера и высокие утесы далекого берега. Но более ничего, потому что Крис Кэрьер тотчас заметил ее уловку и, поправляя платок, сказал: – Прошу вас, сударыня, избавьте нас от лукавых взоров. Вскоре челнок достиг берега, и Джон Бранд, подхватив Сильвину на руки, пронес ее некоторое расстояние. Даже под платком она чувствовала, что темнота усиливалась, а по сырости, окружавшей ее, она поняла, что ее привели в подземелье. Джон приказал ей наклониться пониже. Исполняя приказание, Сильвина несколько минут шла совсем согнувшись. Вскоре ей предложили выпрямиться и развязали глаза. Ослепительный свет заставил ее снова зажмуриться. Когда же она опять обрела способность видеть, перед ней стояла толстая негритянка, обрадованная ее появлением. – Где я? – спросила Сильвина в ужасе. – Мисс-госпожа, вы здесь, ваша милость меня видит, – отвечала негритянка торопливо на ломаном английском языке. Сильвина оглянулась, отыскивая взглядом Марка Морау, Криса и Джона, но они исчезли. Подняв глаза кверху, она увидела потолок, украшенный сталактитами, которые сверкали, переливаясь тысячами огней при свете лампы. Стены и пол были покрыты звериными шкурами. В одном углу было углубление в скале, в виде алькова, закрытого красной занавесью, как это принято в индейских конторах в Селькирке. В этой подземной зале были столы, стулья, небольшое зеркало и другие предметы, употребляемые в цивилизованном обществе. В другом углублении лежала стопа книг. С невыразимым удивлением Сильвина рассматривала все эти предметы. Она предчувствовала, что означала эта подземная зала и ее украшения, душевное потрясение сломило ее мужество, она села и залилась горькими слезами. – Не надо печалиться, мисс-госпожа – сказала Агарь, – вам долгое время надо здесь пробыть, и сами увидите, как все хорошо пойдет. Все, все тут ваше. Вот спальня вам, а я много-много дней все ожидала вас, – продолжала Агарь коверкать язык. – Как! Вы ждали меня? – спросила Сильвина между рыданиями. – Да, мисс-госпожа, я давно ждала. Масса Морау заново все украшает. У меня много труда, чтобы все в порядке приготовлять. Это ваша гостиная. Ну что, хорошо? Сильвина так была потрясена, что не сразу собралась с силами, чтобы ответить. – Как вас зовут? – спросила наконец Сильвина, сообразив, что это отвратительное существо может помочь ей выбраться на свободу. – Меня зовут Агарь, мисс-госпожа, – отвечала негритянка со смехом, от которого ее жирные щеки задрожали как студень. – Давно ли вы живете здесь? – О! Так давно, что и счет потеряла и не сумею, наверное, сказать. – Довольны ли вы своей судьбой? – Можете поверить, если у меня много смеха, а смеха много, значит, и счастье есть, не правда ли? Сильвина вздохнула разочарованно. Чего же ждать от женщины, счастливой своим жребием? – Здесь живут воры, разбойники? – опять спросила она, пытаясь разъяснить вопрос с другой стороны. – Что же тут мудреного? Но это не помешает веселиться. Я буду у вас хозяйничать, а вы будете прекрасной госпожой. – Марк Морау заходит сюда? – О да! Теперь он будет часто жить здесь. Он много, много любит вас. Он и не расстанется с вами, пока совсем не поладит. Агарь громко расхохоталась в знак сердечного удовольствия. – Погибла! Безвозвратно погибла! – воскликнула Сильвина с отчаянием. – А масса как раз и нашел вас, – подхватила Агарь и, довольная своим остроумием, рассмеялась и ушла, предоставляя бедной девушке полную свободу обдумать свое положение. Глава XVII Затруднительные обстоятельства Придя в себя, Кенет обнаружил, что лежит на сырой траве. Теплый и мелкий дождь хлестал его по лицу и давно промочил до костей. Уже рассвело, сквозь густой туман пробивалось солнце, чтобы радовать все мироздание. Рядом с Кенетом лежали еще два человека. В одном из них он признал Ника Уинфлза, в другом – одного из охотников Саула Вандера. Не совсем понимая, что все это значит, он хотел приподняться, но это оказалось невозможным. Страшная боль во всех членах была единственным результатом его попыток. Внезапное озарение промелькнуло в его затуманенной голове: он попал в плен и был крепко связан! Попытавшись оглядеться, Айверсон увидел вокруг много людей, лежащих на земле и, по-видимому, спавших. Неподалеку от них стояли лошади охотничьего отряда. Кенет припомнил все подробности внезапного нападения, яростной битвы, опасности, грозившей Сильвине, и свои нечеловеческие усилия по ее спасению. Каков же был результат? Увы! Слишком очевидна была неудача. Отряд потерпел поражение и был разбит. Некоторые из храбрых воинов попали в плен, еще большее число погибло с оружием в руках. – Ник! – произнес наконец Кенет. – А! Вы еще живы? Я думал, что вас и на свете нет, ей-же-ей, право слово так, ваш покорнейший слуга! – отозвался Ник в обычной своей шутливой манере. – Если я и не умер, то все же боюсь, что недолго остается жить, – по всему видно, что мы попали в неприятное положение. – О! И сомнения никакого не может быть! Гром и молния! Мы влипли в самые окаянные затруднительные обстоятельства. На мой взгляд, было бы гораздо приятнее повторить последнее путешествие моего покойного дедушки в Центральной Америке. Гораздо приятнее попасть в жерло вулкана, чем корчиться на спине со связанными руками и ногами, да еще и с коликами внутри… Ай! Ай! Что за адская колика! Как ни безнадежно было их положение, однако Кенет невольно улыбнулся. Ник вздохнул и, обращаясь к нему, продолжал сетовать: – Право слово так! Охапку прутьев нельзя было туже затянуть. Все мои жилы вздулись не меньше, чем брюхо жабы. Мне кажется, словно сто узлов втиснулись в мое тело. Вся кровь прилила к шее, скоро я и держать ее не смогу. – А я не вижу способа вам помочь, – сказал Кенет. – Да и я тоже. Не могу даже понять, как будем коротать время, чтобы не сильно скучать. Рассказал бы я вам занимательную историю, но эти боли… О, проклятая колика! Впрочем, когда мой дядюшка странствовал по Китаю, то на Великой Китайской стене с ним случилась оказия и похуже. Он был захвачен татарами, и в течение шести месяцев его держали в заключении, ничего не давая есть, кроме татарской кислоты. Вам, должно быть, известно, что именно в тех краях производится татарская, или виннокаменная, кислота? Он вывез оттуда прекрасные образцы этой кислоты в своем кабриолете. Именно с той поры его характер стал раздраженным и кислым, так что от его присутствия молоко, бывало, скорее скисало, чем от грозы. – Не можете ли вы как-нибудь освободить руки? – спросил Кенет. – Да будет благословенна ваша наивность! Кулаки мои распухли, словно тыквы, и я до крови исцарапался, стараясь разорвать свои путы. – А как вы полагаете, что они с нами намерены сделать? – О! По всей вероятности, они только зажарят нас, воткнув предварительно в наше мясо острые шампуры. Ах! Если б я мог только освободиться – другую бы песню мы тогда затянули. Но я всегда предполагал, что мне суждено окончить жизнь в качестве бифштекса! Впрочем, если они чересчур вскипятят мою кровь, так я поддам им жару! Ей-богу, право так, и я покорный ваш слуга. – Но подумаем, нельзя ли как-нибудь спастись? – О! Да, мы можем для этого и слов не пожалеть, а до дела далеко, потому что я и пошевелиться-то не могу, так крепко меня связали. Ей-же-ей, покорный ваш слуга! Я весь будто расплющен, от подошвы ноги до макушки головы. Я весь опутан веревками. Не придется мне больше покататься на бедном Огневике! Вы можете себе представить, как дешево продал бы я все свои земные блага за свободу! Но куда запропастилась моя Напасть?