— Майе удалось сбежать. К сожалению, планета не была режимной, так что… — И почему же вы ее не нашли? — спросил я, буквально проталкивая воздух сквозь перехваченное горло. — Она же открыто нанималась после бегства? Да, скрывалась, но… — Мне неизвестна политика руководства, Икари. Сука. — Какую информацию узнала Ибуки? — Не могу сказать. — Это после всего-то, что вы мне тут наговорили? — я поднял брови. — Да вам лет пятнадцать светит уже! — За что? — удивилась Акаги. — Якобы пострадавшая мертва, базы не существует, ничего нет. Я уж молчу, что «Чистоту», куда входила Ибуки, вот-вот объявят вне закона. Я проглотил «базы не существует», изо всех сил гася холодную ярость. — Икари, — позвала меня профессор. — Поменьше злобы. Занимайтесь своим делом, иначе мне придется улететь с Земли. Надолго. А это неудобно. Вдох — и выдох. Вдох — и… Вот если бы еще зубы расцепить. — И еще одно. С информацией о Майе вас выпустят отсюда, с тем, что я могу добавить, — нет. — У меня высшие сертификаты допроса, за нами не могут следить. Акаги сделала длинную затяжку и выдохнула в потолок. — Вы слишком милый, Икари. Всего доброго. Хотелось сказать что-то злое. Хотелось сказать, что я вернусь. Хотелось пристрелить суку без всяких разговоров — а еще она своим существованием словно бы оправдывала меня. Я лишь прекратил страдания Майи, которая не могла прогнать из разума треклятых «колец Синигами». Я словно у психоаналитика отсидел, а потому вышел молча. Зато в ушах всласть звенело. Закрыв дверь за собой, я посмотрел по сторонам. В креслах в маленьком холле расположились юристы «Ньюронетикс» — элегантные крысы в дорогущих костюмах, все того же серого оттенка, что и стены. Неподалеку окопалась моя гвардия — взвод «виндикаторов», и даже бронированным глыбам тут было неуютно. Я хотел было оторваться на вставших мне навстречу адвокатах, — их лиц я по-прежнему не воспринимал, — когда обнаружил в коридоре еще одно действующее лицо. Гендо Икари спускался на этот этаж офиса по широкой лестнице. Я понял, что разглядываю говнюка, а он — меня. Я так и не понял, кто победил в гребаных гляделках, но вряд ли мой отец вспотел от напряжения, когда отвел взгляд и просто прошел мимо. * * * Крупные капли стелились снаружи по стеклу машины. Снег так и не перерос в метель — мой ховеркар неспешно плыл в струях промозглого ливня. Музыку я выключил к чертям, но в голове упрямо крутился утренний мотивчик: мягкий, тоскливый. Я скосил глаза. На пассажирском сиденье лежал пакет с довоенным каталогом пивных сортов. Я смотрел на эту подарочную упаковку и понимал, что грёбаный день надорвал меня. Признание Аски. «Я теперь буду хуже к тебе относиться». Признание Рей — и горячее тело в моих объятиях. Квартира Майи — картины и фотографии. Судьба пешки. Слова Акаги. «Вы слишком милый, Икари». И теперь я просто ехал на день рождения начальницы. Где буду пить газировку и рассказывать. Рассказывать и пить газировку. «В задницу газировку. Нажрусь», — решил я. Ну, переживет меня Аска. Я не обижусь. Глава 17 Как-то мне плоховато думалось — говорилось хорошо, а думалось неважнецки. Оно, конечно, и не такое бывает, если уложить самую малость спиртного поверх лекарств, но все равно, странно это. Я погладил нагревшийся стакан пальцем и в который раз осмотрел окрестности: народ потихоньку расползался, и от меня отстали. Все, кому было интересно послушать об этом деньке, послушали, поздравили Мисато-сан, отоварились выпивкой, похихикали. Я давно не был на таких мероприятиях, и ничего, видимо, не потерял: скука, натужное веселье и пойло — никакого праздника жизни и близко нет. А разгадка на поверхности: профессионалы не умеют фальшивить — тем более, те профессионалы, которым положено вроде как любить жизнь. Я поглаживал стакан, тонул все глубже в мягчайшем диване и в упор не понимал, чего не хватает этим именинам. Нет, понятно, что деловитость никуда не денешь: вон, новорожденная даже на мой подарок едва взглянула, сразу утащила на балкон допрашивать. Понятно, что все тут одиночки, что я сижу на сборище коллег, которые как бы не совсем коллеги. Сослуживцы ведь не бывают такими: я его рожу каждый день вижу, но ничего о нем не знаю. Или бывают? Я читал досье Макото, например, но что я могу сказать о человеке по имени Макото Хьюга? Правильный ответ: «Да на кой мне вообще сдался человек Макото Хьюга?» Логично сделать следующий шаг — к признанию, что такие посиделки даром никому не нужны. Хотя, что это я размечтался? Заведено ведь так. Традиции абсурдны и нагло прут против очевидностей, говорим же по-прежнему: «Она родилась», — хотя современные люди давно уже появляются на свет таким изощренным образом, что трупик эволюции подергивается в гробу. Короче, все тут одиноки и несчастны, а я хочу спать. И вообще: где там еще выпивка? — Икари, ну-ка, помоги. Я поднял глаза. Капитан, наклонившись, двумя руками взялась за столешницу и вопросительно смотрела на меня. Была капитан в белой блузке, на ее шее по-прежнему болтался «именинный» крестик. И какое-то такое у нее лицо, что я враз отставил стакан и, проглотив шуточку, встал. Наверное, это лицо человека, у которого удался день рождения, но вот жизнь не удалась. — Куда тащим? — Сюда, к стене. Я двигал стол, смотрел на помаргивающие цифровые фото-рамки, и соображал, что я тут остался последним гостем. Неудобно-то как. — Это «ангел». — А? Мисато-сан смотрела на ту же фотографию, что и я. Женщина, ссутулившись, сложила руки под грудью и походила на саму себя, только с вытащенным стержнем. Глаз я ее сейчас не видел — и слава небу, полагаю. На фотографии был малый корвет, старый и потрепанный, да и самой фотографии — лет и лет. Огромная машина входила в ионосферу планеты, не отключив маршевых двигателей, и планета неожиданно подарила ей величие — огромные отраженные разряды бушевали вокруг корабля, расходясь прекрасными перистыми крыльями. Убийственная красота. — Через минуту «Дориан Грей» свалился на Аракаву. Ах вот что это такое… Я никогда еще не видел этого фото — фото первого «ангела». Первого корабля, который принес на Землю взбунтовавшихся Ев. Синтетиков тогда и на Земле держали, но это был первый бунт, пришедший извне, — и пришел он во всем, мать его, великолепии. Среди беглецов не оказалось никого с навыками пилотирования, команду они, похоже, порешили, и крылатая звезда накрыла родной городок Мисато Кацураги. Ну, это знали многие, если не все знакомые капитана. Как новорожденную Ми-тян увезли в Токио-3 оперировать легкие — в их сраном купольном городишке с такими патологиями не выживали. Как «Дориан Грей» испарил Аракаву в один момент. Словом, как тридцать девять лет назад Кацураги стала «счастливицей». Я даже видел тот старый сюжет, где под печальную музыку взахлеб рассказывали о малышке, покинувшей обреченный город за полчаса до катастрофы. На везение там намекали. На счастливую звезду и парад планет, на провидение долбаное. И мне тогда еще подумалось: да вертел я такое счастье. «Печальный у вас праздник, Мисато-сан». — Это, кэп. Пойду я, а? Кацураги пятерней убрала челку с глаз, портя офигенно дорогую прическу, и взглянула на меня: — Ага. Давай на балконе по кофейку еще — и пойдешь. Я кивнул, и мы разошлись: хозяйка на кухню, я на балкон. По пути под ноги лез всякий праздничный хлам, хорошо хоть пьяных тел не наблюдалось. На балконе были кованые перила, был город, был мелкий реденький снег. Мисато Кацураги — она из тех, кто не любит себя обманывать. А могла бы панораму на довоенные пейзажи настроить. Или на райскую колонию какую-нибудь. Наверное, будь у меня деньги и желание забабахать себе что-то подобное, я бы тоже поставил внешние камеры и смотрел на заливаемый ливнями Токио-3. — Держи. Я принял горячую чашку и снова отвернулся к голограмме. Невежливо, наверное. У капитана когда-то жил пингвин. Самый обычный электропингвин. И она его сдала, как только тот исчерпал ресурс, а нового заводить не стала. Вот так вот. Я никогда не задумывался над такими вещами, я просто их знал, как и другие факты ее биографии: каждый будущий блэйд раннер обязан много знать о нашей богине. «Богиня». Вот она стоит рядом, сунув нос в ароматный кофейный пар, и студент академии Синдзи Икари, конечно, кончил бы от одной мысли об этой сцене. А ей ведь уже без года сорок, подумал я, изучая точеный профиль, и отравой вплывало в голову понимание: ни хрена я о ней на самом-то деле не знаю. То есть, вообще ни хрена. Только что ведь понял, что даже тот ее пингвин имеет какое-то значение, что это не фетиш, не строчка в досье. Это какая-то черточка характера, какой-то знак, который надо истолковать. Истолковать — и придвинуться чуть ближе. И еще чуть ближе. И еще. — А ты странный, Синдзи. Я вздрогнул, выныривая из дурманящего пара. Капитан смотрела на меня, и на ее лицо, на матово блестящие вороные волосы ложился свет габаритных огней. Сумасшедше красивая женщина, понял я запоздало. — Не лезешь приставать, не лезешь с шуточками. Молчишь, думаешь. Спишь, что ли? Если бы. Хотя спать-то хочется. — Ага, кэп. Что-то вроде. — Это видно. А что еще? Какой хороший вопрос. С чего бы это меня так развезло? Конечно, у меня имелся точный ответ, но озвучивать его при капитане категорически не стоило. Да, сегодня у меня была Аска, была Майя, была профессор Акаги. Была тысяча поводов сейчас тупить. Но я, блин, думал о том, почему мы с вами, капитан, так одиноки. И у этого моего настроения была одна голубоволосая причина. Которая подтачивает мое одиночество. Которую я очень хочу увидеть.