— Понятно. Начинает проясняться маленькая, крохотная часть событий. Но уже хоть что-то… А кто же у Вас тут на случай помощи? Если это не Маслов. И… Что Вы отдали ему во время празднования Нового года? Давайте только на чистоту. Вас видели. Вместе со Львом Ивановичем. Расскажите правду. Утомился от этих головоломок. Вы даже не представляете, что за бардак в моей башке… Саша смотрела на Максима Сергеевича с выражением вежливого внимания на лице, а сама быстро прокручивала в мыслях варианты ответа, который окажется наиболее подходящим. Как этот человек ухитряется задавать правильные, нужные вопросы? Нужные, естественно, ему. Саше они бы как раз, сто лет не нужны. Однако, к счастью, из кабинета, до которого они не дошли, и который уже находился поблизости, выскочил Калинин. Очень вовремя, надо признать. –Максим Сергеевич! Хорошо, что Вы тут. Ломал голову, как Вас разыскать.— Начальник первого отдела был взволнован. — Маслову нашли. Анну Степановну. — Не понял… — Беляев нахмурился. — В смысле нашли? Она что, пряталась? — Нет. Просто… В общем… Анна Степановна руки наложила. И оставила записку. — Калинин облегчённо выдохнул, а потом даже попытался улыбнуться. — Призналась в убийстве мужа. Написала, что не может жить с чувством вины. Убила его из ревности. У него был роман с кем-то из коллег. Так что, как я и говорил… Совершенно банальное убийство. А Вы не верили. Нет там никакого подвоха. — Володя… — Максим Сергеевич провел ладонью по лицу. Такое чувство, будто вид довольного Калинина причинял ему физическую боль. — Кто же тебя, идиота, в руководители поставил… Глава 15. В которой я продолжаю собирать информацию по крупицам "Женщины-разведчики являются самым опасным противником. Причем, их всего труднее изобличить. При встрече с подобными женщинами вы не должны позволять симпатиям или антипатиям влиять на ваше решение. Такая слабость может иметь для вас роковые последствия…" — Что ты сказал? — Я обернулся к Калинину. Владимир Александрович посмотрел на меня с некоторым сомнением. Даже с настороженностью. Хотя, что уж греха таить… Посмотрел он так, будто я прилюдно совершил непотребство. Возможно, действительно в данный момент мое поведение выглядело странно, но спросил его чисто на автомате, машинально. Стоял, курил, думал обо всем происходящем, и вдруг, ни с того ни с сего, отчетливо услышал эту фразу. В первое мгновение не сообразил, что прозвучала она только в моей голове. Реально решил, кто-то произнес ее вслух. А рядом — Владимир Александрович, грустный и несчастный. Все. Больше никого. Даже мимо никто не проходил. Естественно, на Калинина и подумал. Мы оба в данный момент отирались во дворе все того же отдела ментовки, где уже до этого дважды встречались с майором. Прописались здесь, похоже, на постоянку. О смерти Масловой Калинину сообщил именно Василий. Владимир Александрович кинулся на мои поиски, а тут мы с Александрой Сергеевной шуруем навстречу. Я и без того был не в сильно радужном настроении, честно говоря. Если изначально меня бесило отсутствие информации, то теперь, наоборот, ее избыток. Просто все, что медленно, но верно возникало в моем сознании, складывалось в очень неприглядную картину. Настораживающую. Хотя, больше всего напрягало даже не это. Напрягало четкое ощущение, что воспоминания, которые уже имеются, — цветочки по сравнению с теми, которые придут в будущем. Вот прямо задницей чуял, мои подозрения насчет того, что Максим Сергеевич — мутный тип, верны на тысячу процентов. А жить-то как? Мне. Мне как жить с его долбаными тайнами, секретами и непонятными махинациями? Может, конечно, он реально лишь фанатичный сотрудник Комитета. Может, действительно, поступки, которые кажутся мне странными, таковыми являются из-за сложности ситуации, связанной с Комаровой и ее дедом. Может, Максим Сергеевич настоящий патриот и преданный делу чекист, но я такого не хочу. Оно мне не надо. Не хочу никаких шпионских игр, внедрений, работы под прикрытием, или что там еще у них имеется. Поэтому, когда из кабинета выскочил Калинин со своей радостной рожей, меня взбесило это окончательно. Тем более, причиной его радости была его же тупость, а не реальный повод. Он подумал на полном серьезе, будто и правда гражданка Маслова угандошила своего супруга из ревности, а потом порешила себя на фоне чувства вины. Это каким идиотом надо быть, чтоб поверить в подобную версию. Бо́льшим идиотом можно считать только того, или тех, кто данную историю активно пытался разыграть перед ментами. Очевидно, смерть Анны Степановны имела конкретную цель. Те, кто грохнул инженера, вот так топорно, сводили все к бытовухе. Мол, нет никакой диверсии. И чекистам, значит, тут тоже делать нечего. Потому что все очень банально. Есть тронувшийся умом Лев Иванович, который за каким-то чертом взял чертежи и поехал с ними на дачу Ведерникова. Однако, бумаги вернулись на завод? Вернулись. В целости и сохранности. А ещё, есть такая же тронувшаяся умом супруга Льва Ивановича, которая вдруг решила примерить на себя роль Отолло и заколола неверного мужа, который априори на неверность не способен. Не хватало только слов "Не доставайся же ты никому" для полноты картины. Судя по рассказу Калинина, который, в свою очередь, узнал это из предварительной беседы с майором, в записке, конкретно было сказано, мол, в моей смерти прошу никого не винить. И кстати, супруг мой изменник и подлец. Я его убила. Короче, все по классике. И вот теперь мы ждали подробностей смерти Анны Степановны. А я так вообще изнывал от нетерпения. Ибо не срасталось ни хрена. Соседка, с которой успел побеседовать, утверждала, будто Маслова утром неслась с корзинами на электричку. По мнению этой глазастой тетки, Анна Степановна планировала рвануть на дачу. Правда, не совсем понятно, на какую именно. Этих дач вдруг стало как-то много. В загородном доме Ведерникова были мы с Комаровой. Анна Степановна там точно не появлялась. Соответственно, имеется еще одно место. С огурцами. Потому что эти огурцы, как и пресловутые розы, не давали мне покоя. В любом случае, совершенно не похоже, что жена инженера планировала помирать. На кой черт ей сдались бы эти корзины? Да и вообще, до тошноты все как-то тупо, примитивно. Однако, пришлось набраться терпения и ждать, пока к нам выйдет Василий. Просто, когда сунулись в кабинет, там помимо майора, сидел еще один мент. Звание у него было выше, чем у нашего Василия, да и рожа гораздо злее. Видимо, кто-то из начальства. Можно было бы понтануться и в наглую войти в комнату, несмотря на быстрый взгляд майора, намекавший, подождите, пацаны, меня имеют. Но, во-первых, не просто так Беляев тут проверяющим из Москвы расхаживает, корочкой чекиста не размахивает, а во-вторых, зачем Василию проблем создавать. Начальство и закуситься может. Мы-то уйдем. Василий останется. Поэтому, извинились, осторожно прикрыли дверь и вышли из здания отдела. Правда, недалеко. Остановились за углом. Возле деревьев, которых на территории было аж целых три штуки. В тенечке. Володя сказал, у них это место встречи. Типа, если Василий занят, он ждет его именно здесь. И тут вдруг непонятные слова в моей голове. Вернее, сначала-то не сообразил, что в голове. Подумал, правда Владимир Александрович что-то ляпнул. Это же его любимое занятие — выдавать всякую чушь. Вот и спросил. — Я вообще ничего не говорил. Максим Сергеевич, Вам показалось. — Калинин выбросил окурок и достал следующую сигарету. Я проводил улетевший в кусты “бычок” взглядом. Такими темпами на заводе скоро придется менять начальника первого отдела. Помрет либо от стресса, либо от проблем с легкими. Хотя, подозреваю, его и без того придется менять. Потому что Владимир Александрович человек, может, неплохой, но не по Сеньке шапка, как говорит русская народная пословица. А русские народные пословицы вообще дело хорошее. Они врать не будут. Их не просто так придумали. — Володь, смотри, сейчас закапает отовсюду. Уже третья по счету за последние десять минут. Калинин глянул на меня с тоской, потом тяжело вздохнул, резко смял пачку вместе с содержимым и швырнул ее в те же кусты, куда только что улетел “бычок”. Судя по всему, Володя был на взводе. Его точно задели мои слова, сказанные в порыве моих же чувств, когда он сообщил о смерти Масловой. Но я не мог просто сдержаться. Честно. Калинин так обрадовался предсмертной записке Анны Степановны, в которой она каялась в убийстве мужа, что ни минуты не сомневаясь, поверил, будто все так и есть. Это при том, какие вводные у нас имеются. — Показалось Вам. — За каким-то чертом повторил он второй раз. Пришлось сделать вид, будто действительно показалось. Хотя, ни хрена. Я этот голос, который прозвучал в моей голове секунду назад, слышал очень хорошо. Слишком хорошо. Он не похож на глюк. Прежде память Беляева показывала картинки. Вот так, голоса из ниоткуда, еще не приходили. Новая форма то ли сумасшествия, то ли воспоминаний. Хрен разберешь уже. Мне иногда кажется, будто на самом деле, я просто двинулся башкой. И ничего этого вообще нет. Ни 1972 года, ни Максима Сергеевича, ни Комаровой, ни завода, ни инженера Маслова. Самое интересное, фраза прозвучала резко, просто ни с чего. Говорил мужик, не баба. Взрослый. Точно не полковник. Того я уже запомнил. Вообще, этот новый голос услышал впервые. На кой черт Максиму Сергеевичу женщины-шпионы? Вот так подумал я, пытаясь понять, что означает фраза и в каких обстоятельствах Беляев ее услышал. Воспоминание было точно из его богатого тайнами прошлого. Похоже на лекцию. Тон говорящего напоминал именно это. Не просто беседа между знакомыми или рассуждения. Нет. Звучало, словно поучение. Наставление. И вот вопрос: Что это за очередная хрень? А потом снова посыпались картинки. Хорошо, расстроенный Калинин, который ещё теперь и пачку выбросил в порыве эмоций, о чем несомненно жалел, отошел в сторону. Есть ощущение, лицо у меня поглупело в этот момент. Володя мог заметить мое состояние, а это — лишнее. Не сказать, чтоб я сильно охренел, но все же немного удивился. И до этого предполагал, Беляев не совсем обычный товарищ, даже в рамках Комитета. Несмотря на то, что гонял он за Комаровой, высунув язык, как простой "топтун". Однако, вполне понятно, опером, который работает под прикрытием, Максим Сергеевич тоже быть не может. Потому что "топтуны" не идут на контакт с объектом, не учавствуют даже в задержании. Эти ребята ходят на задание без оружия, их специфика — работа вне контакта с объектом слежки. Им не позволяется прямо смотреть на объект, только боковой взгляд. Их козыри — это зрение, скорость передвижения и отличная ориентация. Они должны предугадывать поступки человека, за которым следят. Должны быть хамелеонами. Похоже, вроде, на то, что делал Максим Сергеевич. Если бы не самый главный момент. Он имел конкретное распоряжение на контакт как раз выйти. Не только разыскать внучку Ершова, но и придумать методы воздействия на нее, способы сотрудничества. Желательно, добровольного. А это уже — серьёзно и слишком ответственно. Судя по хаотичной информации, которая кусками всплывала у меня на данный момент в голове, Максим Сергеевич являлся сотрудником второго управления комитета Государственной безопасности. Теперь я это вспомнил точно. Он не просто чекист, не рядовой опер или кто-то еще. Контрразведка. Ок. С одной стороны, вроде бы все в тему, а с другой несовсем. Если взять Ершова, так там больше должна суетиться внешняя разведка. В конце концов, кто, как не они, заинтересованы в получении информации о некотором количестве нелегалов в буржуйской стране. Это же, по сути, сведения, которым цены нет. Особенно, если учесть, что готовил их Ершов. А я, после знакомства с Александрой Сергеевной, начал верить в высокий уровень профессионализма этого человека. Он родную внучку, молодую девчонку, научил, как надурить чекистов, что уж говорить об агентах, которых этот товарищ дрессировал. Там вообще, наверное, полный набор суперспособностей. И главная из них — умение быть невидимым. Не будем прятать голову в песок. Глупо отрицать очевидное, нашел Беляев Александру Сергеевну только потому, что она сама этого захотела. С каждым разом девчонка набиралась опыта на практике. В первом месте жительства она не особо заморачивалась. Думаю, считала дедову паранойю глупостью. Либо надеялась, он преувеличил уровень опасности. Поэтому особо не пряталась. Просто отправилась в первую точку на своей личной карте, указанную дедом. Второй город разыскать оказалось сложнее. Потом, да, появилась версия об определенном маршруте. И, возможно, она была хороша, эта версия. Но в данный момент, у меня присутствовала четкая уверенность, если бы Комарова очень сильно захотела потеряться, то хрен бы ее кто нашел. И будь я настоящим Максимом Сергеевичем, меня бы из-за этого факта задавила огромная зеленая жаба. Ибо какая-то девчонка оказалась умнее и хитрее действующих комитетчиков. Причем, не просто рядовых. Надеюсь, меня не подводит память Беляева. Она, эта память, теперь утверждала, что на данный Максим Сергеевич является сотрудником некоего “Управления А”. Если честно, непонятное название не говорило вообще ни о чем, а дополнительной информации пока не поступало. Я только сделал вывод по обрывкам воспоминаний, что работа Беляева связана с аналитикой и розыском. И что управление, где трудился Максим Сергеевич относилось к контрразведке. Еще я вспомнил полковника. Вернее, его имя. Александр Васильевич. С фамилией не задалось. Ее память не сочла нужным предоставить. Это товарищ, который, как видение, уже несколько раз являлся мне в воспоминаниях, в свое время был с Ершовым хорошо знаком по службе. Он, как и дед Комаровой, в годы войны трудился в контрразведке СМЕРШ. В 1945 году ушел на следственную работу. В основном занимался делами о шпионаже и военных преступлениях в годы войны. Максим Сергеевич познакомился с ним в 1961, когда только-только поступил на службу и был совсем молодым, двадцатипятилетним парнем. Беляеву не повезло. Или наоборот, повезло. Не уверен точно. По ощущениям, когда я перебирал обрывки воспоминаний Максима Сергеевича о том периоде, он был до поросячьего визга рад оказаться в гуще событий. Так вот, не успел парень прийти на службу, как его подключили к делу Пеньковского. Не знаю, кто такой Пеньковский и на хрен бы он мне был нужен. Хотя, теперь, получается, наоборот, знаю. Что интересно, едва в памяти мелькала эта фамилия, возникало ощущение, будто в нее мне тычут пальцем. Почему? Не понятно. До того момента, когда Максим Сергеевич узнает о Ершове, почти четыре года. Как связаны события, сложно определить. Заострил внимание еще потому, что участие в этом деле Максим Сергеевич счел очень важным этапом своей карьеры. Прямо кипятком писался от восторга. Тут воспоминания тоже всплывали кусками. Наиболее ярко — момент слежки за этим Пеньковским. Он был сотрудником ГРУ. Не простым сотрудником, а с серьёзным статусом и положением. Не знаю, чего не хватало товарищу. Наверное, мозгов. Он сам навязался на работу с американцами и англичанами. И вот его, как раз, вели чекисты. Максим Сергеевич попал в фазу активной работы. Пеньковский жил в доме по набережной Максима Горького вместе с женой, двумя дочерьми и своей матерью. Для того, чтобы получить точные и убедительные доказательства шпионской деятельности Пеньковского, Комитет тогда осуществил беспрецедентную в практике спецслужб техническую операцию. По дну Москвы-реки к чердаку в доме напротив, на Гончарной набережной, был протянут кабель, управляющий кинокамерой в ящике для цветочной рассады, находившемся на балконе этажом выше квартиры Пеньковского. С помощью кинокамеры была произведена съёмка предателя в момент, когда он переснимал на подоконнике секретные документы. По мне, если честно ничего уж "этакого" в данном моменте нет. Однако, я — человек избалованный современными достижениями и разработками. Беляев же эту операцию считал верхом профессионализма. А ещё, по мне, надо быть полным идиотом, чтоб на окне своей квартиры фотографировать сведения, которые ты планируешь передать их врагу. Это не шпион, это псих какой-то. В памяти Максима Сергеевича ярко запечатлелся день, когда слежка подошла к закономерному финалу. Пеньковского вели долго. Не арестовывали по определенным причинам. Но момент настал. Он должен был вылететь в США, откуда планировал уже не возвращаться. Однако Комитет подстроил оказию, вследствие которой Пеньковский получил лёгкую инфекцию жизненно важных органов. Его одежду тайно обработали веществом, вызвавшим сыпь на мужском достоинстве. Ясное дело, мужика стегануло и он побежал к доктору. Ударили по больному, злые чекисты. Доктор, в свою очередь, пригласил на прием и жену Пеньковского. Мол, дело это семейное, надо разобраться, кто такую мерзость подцепил. Пока супруга Пеньковского была в кабинете врача, оперативники достали из кармана ее пальто ключ от квартиры, в соседнем кабинете сделали дубликат и отправились на обыск. Через некоторое время супруга этого товарища пошла домой, а Пеньковского прямо из палаты привезли в здание КГБ на Лубянке. Вот с Александром Васильевичем Беляев познакомился именно в процессе следствия. Уж не знаю, чем запал молодой чекист тогда еще подполковнику в душу, но именно его он привлёк к делу Ершова, спустя три года. Хотя, в тот момент никто из этого семейства не скрывался. Наоборот, Виктор Николаевич постоянно был на виду. Даже как-то слишком на виду. Он будто специально делал все напоказ, чтоб чекисты однозначно уверились, подвоха можно не ждать. — Максим Сергеевич… — Я вздрогнул от неожиданности, услышав голос Володи совсем рядом. Калинин, напсиховавшись в сторонке, снова подошел ближе. Очень не вовремя. У меня, в кои-то веки, память сыпала картинками, сменяла их, как калейдоскоп узоры. — Вы нормально себя чувствуете? Побледнели немного. — Володя выглядел взволнованным. Интересно даже, реально переживает? Или, на самом деле, в глубине души желает мне сдохнуть возле этих берёзок. Потому и подошел. Поверить, не помираю ли. — Нормально, нормально… Задумался. — Я отмахнулся. Мол, не сочиняй, Калинин, все отлично. Хотя, в реальности, ни хрена отличного. Мне никак не соскочить с истории Комаровой, пока она не доведена до логического финала. А логический финал — это список нелегальных агентов, предоставленный Александрой Сергеевной полковнику. Но что-то мне подсказывает, Александра Сергеевна тоже не убьется делиться информацией, ибо, как уже понятно, далеко не дура. — О, Василий Андреевич… — Калинин отвлёкся от моего состояния, потому что во дворе обозначился наш майор. Слава богу. Это очень вовремя. Глава 16. В которой мы с Комаровой начинаем догадываться о сложности наших взаимоотношений, но нам снова мешают проверить это на практике — Ну, что? — Александра Сергеевна, выскочив из-за стола, бросилась мне навстречу, едва я переступил порог кабинета. Однако, буквально в нескольких шагах остановилась. Странно… Было такое ощущение, что она с разгона либо повиснет мне на шею, либо просто пойдет на таран. Так бежала… так бежала…В последний момент, видимо, поняла, что лучше притормозить, а то получится странная ситуация. .— Ее убили? Верно? — Тихо спросила Комарова. Я молча посмотрел на девицу, стоявшую прямо передо мной. Идите вы все в жопу. Вот так хотелось сказать в ответ. Жаль, что это невозможно. Там уже занято. Там — я. Поэтому поморщился, совершенно беспардонным образом отодвинул Комарову в сторону, а затем прошел к дивану и плюхнулся на него без сил. Кстати, реально без сил. Мало того, что каждый мой день теперь выглядел так, будто я не человек, а хомячок, который бестолково бегает в колесе, не зная, что с него, с этого колеса, можно слезть, так еще и физически присутствует ощущение слабости. Мне кажется, это связано с продолжающейся и немного затянувшейся адаптацией сознания в новом теле. Я откинулся назад, прикрыл глаза и попытался отключиться от реальности хотя бы на десять минут. Мне нужны эти долбаные десять минут тишины. Потому что, пока ехали обратно на завод, Калинин трындел без умолку. А это, в принципе, было даже удивительно. Тема трындежа — как сильно он сожалеет о том, что пренебрег обязанностями. Что помогал людям. А ему по должности положено их контролировать и держать под зорким глазом. Короче, Владимир Александрович сильно раскаивался в своих поступках. Конкретно, в том, что пошел на сговор с Мальцевым и допустил Филатову к работе. И в том, что сам имел неосторожность позволить пошлым, примитивным желаниям взять контроль над разумом. Это Калинин так красиво обозвал свои потрахушки с Ниной Ивановной. А воообще, я так думаю, он просто посидел, покумекал, понял, что неизбежно понижение в должности, а там, может даже увольнение, и решил, надо как-то исправить ситуацию. Выход у него, по сути, один — договариваться с начальством. То есть со мной. Я старался слушать его одним ухом, а в идеале вообще не слушать. Но Володя был так красноречив, что к концу дороги у меня разболелась голова и задергался глаз. От желания кого-нибудь убить. Просто так. Потому что сил нет, как все достало. Я уже начинаю думать, что настоящий Беляев сдох не от чудо-зелий Александры Сергеевны, а дабы соскочить со всей этой дебильной суеты. — Максим Сергеевич…Максим Сергеевич… Комарова переместилась теперь к дивану и стояла рядом. Я чувствовал на себе ее внимательный взгляд. Сука… Пришлось открыть один глаз и посмотреть на эту настырную девицу. — Александра Сергеевна, дайте, что ли, Вашей “болталки”. — Зачем? — Моментально напряглась она. — Хотите у кого-то выяснить правду? Есть предположения, кто убийца? — Нет. Хочу сам сдохнуть… Комарова выразительно хмыкнула.