Фиона и Ник в равной степени не любили домашнее хозяйство. «В нашем браке никто не хочет быть женой», – шутили они. И тогда в доме появился Фостер. Отныне он решал, что подать супругам на ужин, какими цветами украсить столовую и хорошо ли выстирано постельное белье. – Куда поедем, миссус? – крикнул кучер, прервав ее раздумья. Фиона уже хотела согласиться, когда вдруг сообразила, что находится на Гансвурт-стрит, где по пятницам допоздна шумел и бурлил рынок. Там светились огни десятков переносных печек и жаровен. Их жаркое оранжевое пламя влекло вечерних покупателей. Одним хотелось жареных каштанов или печеной картошки, а другим – горячего супа. До ушей Фионы долетел разговор двух женщин. Обе держали в руках массивные коричневые кружки. Рукавицы одинаково защищали их от холода и жара. От кружек валил пар, поднимаясь в холодный вечерний воздух. Мясник помахивал связкой сосисок. Откуда-то пахло жарящимися пончиками. – Спасибо, я не поеду, – сказала кучеру Фиона и устремилась на рынок. Рынки всегда доставляли ей неописуемое удовольствие. Фиона влилась в поток покупателей, наслаждаясь возможностью смотреть и слушать. Она с неподдельным интересом вглядывалась в деревянные тележки, на которых было разложено все мыслимое и немыслимое: от зимних фруктов и овощей до поношенной одежды, подержанной посуды, дешевых леденцов, тонизирующих напитков и пятновыводителей. Уличные торговцы расхваливали свои товары. Фиона зачарованно слушала. Она вдоволь набродилась между лотками и тележками. Ее торговое любопытство проявлялось и здесь, а сердце восторженно замирало, как в детстве. Посмотрев и потрогав все, что привлекло ее внимание, Фиона собралась уходить, когда увидела его. Высокого, светловолосого симпатичного парня с дьявольской улыбкой. Он стоял к ней спиной, но она видела его профиль. На парне была потертая куртка, темная шапочка и красный шейный платок. Посиневшие пальцы торчали из перчаток. Фиона невольно поежилась, но продолжала смотреть. Парень подмигнул покупательнице и церемонно подал женщине бумажный кулек с жареными каштанами. Затем он повернулся к Фионе, и она сразу же поняла, что обозналась. Не та улыбка, не те скулы, не тот нос. Глаза торговца были карими, а не синими. И лет ему было от силы семнадцать. Парню, о котором она думала, приближалось к тридцати, и он не торговал на улице каштанами, а заправлял у Петерсона в Ковент-Гардене. – Глупая ты корова! У тебя уже галлюцинации начались, – сказала себе Фиона. Она даже знала причину: темнота и пустой желудок. Фиона отвернулась, сделав вид, что заинтересовалась потрепанным экземпляром «Грозового перевала» на ближайшем книжном лотке. Она попыталась посмеяться над собственной глупостью, однако смех не шел. В день их вынужденной женитьбы Фиона с предельной ясностью поняла, что никогда не перестанет любить Джо Бристоу. Однажды она попыталась убедить себя в обратном. Последствия были катастрофическими. Ей было тяжело принять горькую правду жизни, но она приложила все силы, чтобы сделать это и жить дальше. Фиона старалась вообще не думать о нем, а когда думала, твердила себе, что давно примирилась с его поступком. По большей части так оно и было. Время шло, расстояние между ее прежней и новой жизнью становилось все больше, и постепенно гнев и печаль сменились пониманием. Джо был слишком молод. Он совершил чудовищную ошибку, от которой пострадал и сам. Возможно, сейчас он счастлив, но в тот вечер, когда на ступенях Старой лестницы он рассказал ей о случившемся, его горе было искренним. Светлый, любознательный парень, вечно осаживаемый отцом и сдерживаемый жизненными обстоятельствами. Неудивительно, что первый успех вскружил ему голову. За десять лет понимание Фионы изменилось. Джо соблазнила не столько Милли, сколько власть и деньги Томми Петерсона и собственные грандиозные амбиции. Легкость достижения желаемого и богатство – трудные, почти непреодолимые препятствия, сопротивляться которым практически невозможно. Фиона познала это на своем опыте, поддавшись соблазну Уильяма Макклейна и привилегированной жизни, которую он ей предлагал. В первые недели и месяцы ее жизни с Ником для Фионы стало предельно важным найти в себе силы и простить Джо. Прежде она считала главной пострадавшей себя и не понимала, какую боль испытывает Джо, раскаиваясь в содеянном, но не получив ее прощения. Теперь она как бы побывала в его шкуре. Уилл так и не простил ее. Вспоминая их последнюю встречу в доме Уилла через день после ее свадьбы, Фиона содрогнулась. Скомкав дела, Уилл спешно вернулся в Нью-Йорк, где его ждало печальное известие. Женщина, которую он любил и которая обещала стать его женой, вышла замуж за другого. Уилл был раздавлен ее предательством. Он кричал на нее, говорил, что она сломала его и свою жизнь. Затем, выпустив гнев, сел, обхватив ладонями лицо. Плача от раскаяния, Фиона встала перед ним на колени, пытаясь объяснить, что ей не оставили выбора. Нику грозили тюрьма и высылка, чего он не выдержал бы. Тогда Уилл поднял голову и тихо сказал: – Очевидно, Николас Сомс значит для тебя гораздо больше, чем я. Фиона выдержала его взгляд и тихо ответила: – Да. Так оно и есть. Говорить больше было не о чем. Она встала и ушла. Это стало их последней встречей наедине. Потом они мельком виделись в театрах и ресторанах, сдержанно кивали друг другу; в лучшем случае – обменивались несколькими вежливыми словами. И только. Пять лет назад он женился на овдовевшей женщине из его круга, почти ровеснице. По сведениям, доходившим до Фионы, нынче Уилл жил преимущественно в загородном поместье, передав все дела своим сыновьям Джеймсу и Эдмунду. Светские хроникеры сообщали, что он с женой зачастили в Вашингтон, к его старшему сыну Уиллу-младшему, который сначала стал конгрессменом, а потом сенатором. Поговаривали, что в один прекрасный день он будет баллотироваться в президенты. Фиона тяжело переживала, что причинила боль Уиллу, однако знала: если бы ее снова поставили перед выбором, она не колеблясь выбрала бы Ника. Ник был для нее всем, и она боялась даже подумать, что может его потерять. И хотя их совместная жизнь только называлась супружеской, вряд ли какая женщина смогла бы похвастаться более преданным мужем. Он дал ей все, чего она могла желать от мужчины: доброту, юмор, острый ум, уважение, мудрый совет. «Почти все», – с грустью думала она, глядя на иллюстрацию, изображающую Хитклиффа на фоне буйных вересковых зарослей Йоркшира. Бывали ночи, когда она ворочалась без сна в просторной пустой кровати. В голову лезли мысли о работе, об ужасных оценках Шейми по латыни или тревога за здоровье Ника. В такие ночи ей до боли хотелось, чтобы кто-нибудь обнял ее и занялся с ней любовью. Став старше, Фиона познала и боль другого рода, таящуюся глубоко внутри. Эта боль возникала у нее всякий раз, когда она видела младенца. Пару недель назад она подержала на руках красавицу Клару – недавно родившегося четвертого ребенка Мэдди и Нейта. Фионе отчаянно хотелось своих детей. Когда-то они с Ником говорили на эту тему. Он признался, что тоже хочет настоящую семью и приложил бы все усилия, чтобы Фиона забеременела… если бы не его болезнь и отчаянный страх заразить ее. В начале их совместной жизни, сознавая, что Фиону может угнетать отсутствие физиологической близости, на которую он не способен, Ник предложил ей найти любовника. – Фи, найди себе кого-нибудь, – говорил он. – Приятного человека, который подарит тебе романтический обед с вином и ласки в постели. Ты же не можешь прожить всю жизнь монахиней. Ты ведь совсем молодая. Через несколько месяцев, убедившись, что Фиона так и не нашла любовника, Ник заговорил о психологии – новой науке, которой он интересовался. Согласно одной из недавно прочитанных им статей, Фиона попросту сублимировала свои плотские желания. Фиона ответила, что ничего не поняла из его слов и сомневается, понимает ли он сам. Тогда Ник принялся рассказывать о Зигмунде Фрейде, талантливом венском враче, и о теориях этого врача, касающихся человеческого разума. По мнению Фрейда, сублимация – это замещение плотских желаний, когда человек не может или не хочет их удовлетворить. Энергия желаний перенаправляется в другие сферы жизни. Например, в работу. Фиона выпучила глаза, но Ник продолжал утверждать, что теория Фрейда прекрасно объясняет ее необычайный успех в делах. Всю энергию, которую при иных обстоятельствах она раходовала бы в постели, она направляет в работу. – Ник, почему бы тебе не попробовать применить эту теорию к себе? К своим делам? В своих я уж как-нибудь сама разберусь. – Фи, не будь такой ханжой. Если ты не можешь говорить о сексе с мужем, с кем вообще ты можешь об этом говорить? – упрекнул он. Пришлось бросить в него подушкой. Ник замолчал. Он мог думать что угодно, но Фиона знала: ее нежелание заводить интимные отношения не имело ничего общего с ханжеством. Фиона не хотела любовника. Она хотела любить. Ей встретился любовник в лице Уилла. Опытный любовник. И хотя тело откликнулось на его призыв, сердце осталось холодным. Фиона вспомнила ночь ее первой близости с Уиллом. Он быстро уснул, а она лежала, слушала его дыхание и чувствовала себя еще более одинокой, чем когда-либо. Ей хотелось испытать то же, что она испытала с Джо. За эти годы ей встречались сотни мужчин. Многие отличались умом, воспитанием и обаянием. Многие влюблялись в нее. Нескольких она попыталась всколыхнуть, ища в их глазах хотя бы проблеск того, что видела в глазах Джо. Увы! – Хорошая книга. Берите, дорогая, не пожалеете. Эта девчонка Бронте умела одной фразой душу перевернуть. Фиона удивленно взглянула на продавщицу, полненькую и не слишком опрятную ирландку. Та с интересом смотрела на хорошо одетую и явно богатую женщину, которую почему-то занесло на рынок. – Дали бы мне право самой назначать цену за этот роман, я бы спросила тысячу долларов, – заявила продавщица, стуча по обложке грязным указательным пальцем. – Вы не ослышались! Тысячу долларов! И это выгодная сделка. Знаете почему? Там рассказано про две жизни. Какой мужчина нынче откроет вам дверь? Я уж не говорю про тех, кто захочет выкопать вас, мертвую, из могилы, чтобы снова обнять. Кэти и Хитклифф – они-то знали, каковы настоящие чувства. Знали, что́ есть любовь на самом деле. Болезнь – вот что! Похуже тифа, и убивает столь же быстро. Мой вам совет: держитесь подальше от любви. – Целиком с вами согласна! – засмеялась Фиона. Ирландка тоже улыбнулась; ответ Фионы придал ей смелости. – Там есть и другие герои. Эдгар, Изабелла, Хиндли, но они мелковаты. Их бы я отдала задаром… если бы я продавала историю. Но вся прелесть, дорогуша, что я продаю не историю, а всего лишь книгу. Бумажные листы в кожаном переплете. И потому дорого за нее не прошу. Дешевле не найдете. Вам за полдоллара отдам. Фиону охватило желание поторговаться. Сработал врожденный инстинкт, развитый наблюдением за матерью, которая всегда торговалась на рынках Уайтчепела. Однако Фиона подавила инстинкт и заплатила пятьдесят центов. Она зарабатывала более чем достаточно, и, хотя ирландка ждала, что покупательница начнет торговаться, Фионе было совестно выговаривать несколько центов у той, кому деньги доставались с большим трудом. Положив книгу в портфель, Фиона собралась покинуть рынок. Был восьмой час вечера, и она не хотела заставлять Ника ждать. Она повернула к Вест-стрит, и тут ее глаза снова наткнулись на светловолосого продавца жареных каштанов. Он уговаривал нескольких грузчиков купить у него каштаны, но грузчики спешили домой, где их ждал ужин, и каштаны их не интересовали. Такая же неудача постигла его, когда он попытался продать каштаны двум фабричным работницам, а затем священнику. Его окружила стайка городских оборвышей, выпрашивая горячие орешки. И парень незаметно сунул каждому по кулечку. Фиона увидела, как маленькая девочка обхватила кулечек и, прежде чем съесть каштаны, грела озябшие пальцы. Ища новых покупателей, парень повернулся и заметил Фиону. Он сейчас же переключил все внимание на нее и затараторил, улыбаясь и кокетничая. Рот парня не закрывался. На Фиону изливался поток совершенно ненужных ей сведений о каштанах вообще и о замечательных экземплярах, предлагаемых покупателям. – Вы только попробуйте, миссус, – зазывал парень и даже бросил Фионе каштан, а потом и второй, вынудив ее их поймать. – Налетайте, леди и джентльмены! Еще не встречал женщину, которая не хотела бы подержать в руках пару моих горячих орешков. Малолетние оборванцы засмеялись. Женщина лет пятидесяти, с корзиной в руке, подмигнула Фионе. Покраснев, Фиона полезла в портфель за бумажником, мысленно ругая себя за то, что вновь поддалась чарам обаятельного торговца. – Миссус, вам один кулек или два? – Я возьму все, что у тебя есть, – ответила Фиона, доставая купюру. Парень на несколько секунд умолк, затем удивленно спросил: – Что? Все? – Да, все. Глядя на его посиневшие пальцы, Фиона подумала, что парню не помешали бы настоящие теплые перчатки. – Сию минуту. Парень схватил совок и начал заполнять каштанами бумажные кульки. Их набралось без малого дюжина. Фиона заплатила и раздала кульки ребятне, с завистью наблюдавшей за покупкой. – Спасибо, миссус! – хором закричали они, ошеломленные ее щедростью. Фиона улыбалась, глядя, как они разбегаются, унося лакомство. Продавец каштанов полез в старую коробку из-под сигар, служившую ему кассовым ящиком, чтобы дать сдачу с пяти долларов. Когда он поднял голову, щедрой женщины рядом не было. Пошарив глазами в толпе, он заметил ее идущей в сторону Вест-стрит. Парень окликнул ее, но она не обернулась. Тогда он попросил соседнего торговца присмотреть за тележкой и бросился догонять покупательницу. Ведь она не взяла почти четыре доллара сдачи. Выскочив на тротуар, парень снова крикнул. Она посмотрела на него в окошко отъезжающего кеба. Парень помахал деньгами. Женщина отвернулась. Кеб быстро набрал скорость. Продавец каштанов очумело глядел ей вслед. Он не понимал, почему у этой красивой, нарядно одетой женщины, явно привыкшей разбрасываться деньгами, такие пронзительно грустные глаза. Глава 60 – Дорогой! Ну что ты там прохлаждаешься? – послышалось изнутри. Томные, сочные интонации выбили Джо Бристоу из забытья. Его воспоминания поднялись, как туман над озером, и исчезли. Он повернулся, не закрывая окна. Из глубины комнаты за ним наблюдала женщина, приподнявшись на локте в красивой резной кровати черного дерева. – На звезды смотрел, – ответил Джо. – Ах, какие у нас причуды! – засмеялась женщина. – Закрой окошко, не то я замерзну насмерть. Она закурила сигарету, глубоко затянулась. Взгляд ее зеленых кошачьих глаз был голодным. На женщине, кроме индийских серег с драгоценными камнями, ничего не было. Ее безупречная кожа, всегда бледная, выглядела еще бледнее на фоне красно-малиновой вышивки, украшавшей балдахин кровати. Ее тело было поджарым и упругим, с маленькой грудью и узкими бедрами. Прямые черные волосы едва достигали подбородка. Она их остригла. Смелый шаг, даже для нее. – Возвращайся в постельку, – промурлыкала женщина, выпуская облачко дыма. – Не могу, – ответил Джо, плотно закрыв балконные двери. – Мне завтра очень рано вставать. Поеду в Камден разведать обстановку. Посмотрю, можно ли открыть там магазин компании «Монтегю». Он прошел по комнате, поднимая с пола одежду. Он знал, что говорит слишком быстро. Названная причина была неубедительной. Но он не мог остаться. Нужно уйти отсюда раньше, чем она увидит его печаль, глубокую и мучительную. Эта печаль накрывала его всякий раз после близости с женщиной, которую он не любил. – Камден? – щуря зеленые глаза, переспросила женщина. – От меня туда ехать ближе, чем от тебя. А то получается, сначала поедешь из Белгравии в Гринвич, а утром – назад, в этот Камден. – Женщина села на постели. – Не понимаю, что ты так приклеился к Гринвичу? – Мне нравится мой дом, – ответил Джо, сбрасывая позаимствованный у нее халат. – Нравится сад. Нравится жить у реки. – Причина совсем другая, – возразила она. Глаза женщины заскользили по его телу, задержались на длинных мускулистых ногах, слегка покрытых светлыми волосами, на ягодицах совершенной формы и спине, плавно расширяющейся кверху. – Другая? – Конечно. Оттуда тебе удобно держать весь мир на почтительном расстоянии. И твоих любовниц тоже. Джо хотел сказать что-нибудь примирительное, но женщина отмахнулась. Слова ей были не нужны. Он надеялся, что она не попытается удержать его.