Хозяева складов и причалов щедро платили за сведения о рабочем союзе. – Вас-то как звать? – спросил он. – Тиллет. Бенджамин Тиллет, – ответил собеседник, протягивая руку. – А вас? У Пэдди округлились глаза. – Боженька милостивый! – растерянно пробормотал он. – Неужто тот самый Бен Тиллет? – Как видите. – Это что ж, пока я тут разглагольствовал, вы сидели и слушали? Извините, дружище. Я у вас время отнял. Тиллет громко рассмеялся: – Извинить вас? За что? Союз – моя любимая тема. Мне понравились ваши слова. Вам было о чем сказать, и сказали вы хорошо. Но вы так и не назвали своего имени. – Финнеган. Пэдди Финнеган. – Послушайте, Пэдди. Конечно, мне следовало самому начать эту встречу, но вы правильно сказали: у нас сплошной разнобой. Нам нужны руководители местного уровня. Люди, способные вдохновить товарищей по работе и воодушевлять их, когда союз терпит неудачи. Что вы на это скажете? – Кого в руководители? Меня, что ли? – Да. – Я… не знаю. Отродясь никем не руководил. Справлюсь ли? – Справитесь. У вас получится, – ответил Тиллет и, допив пиво, поставил кружку на стойку. – Поначалу, когда ваши друзья колебались, вы предложили им подумать. Теперь я прошу вас о том же. Вы же выполните мою скромную просьбу? – Ясно дело, – ответил ошеломленный Пэдди. – Вот и хорошо. Мы потом еще поговорим. Тиллет стал пробираться на середину зала. «Ну и ну, чтоб меня разорвало!» – думал Пэдди. Что лукавить: предложение Тиллета возглавить местный союз льстило его самолюбию. Но выслушать хвалебные слова и взяться за то, о чем тебя просят, – вещи разные. Потянет ли он? Да и хочет ли он вообще взваливать это на свои плечи? – Братья-рабочие… – Тиллет начал выступление. Он умело подогревал слушателей, рассказывая, как нагло обманули рабочих склада Оливера, пообещав и не заплатив премиальные. Потом заговорил об угрозах снизить жалованье рабочим чайного склада на Катлер-стрит. Все более воодушевляясь, Тиллет приводил пример за примером, описывая нищету и бесправие жизни грузчиков, после чего обрушивался на тех, по чьей вине это происходит. Разговоры за столиками смолкли. Люди слушали, позабыв о пиве. Тихий, скромный человек превратился в пламенного трибуна. Пока Тиллет обличал алчных капиталистов, Пэдди продолжал думать над его предложением. С чего начать? Пэдди смотрел на лица собравшихся – сплошь складских и причальных грузчиков. Не лица – наковальни, закаленные постоянными ударами молота жизни. Только крепкий портер был способен на время прогнать заботы и тревоги с их лиц. Пинта за пинтой. Пиво уносило крики и ругань распорядителя работ, требовавшего шевелиться быстрее. Исчезали печальные глаза жены и вечно недоедающих детей. Переставало грызть тягостное сознание, что ты живешь на дне и тебе не подняться. Сколько бы ты ни корячился, как бы ни рвал жилы, ты был и останешься грузчиком и тебе по-прежнему будет не хватать денег на уголь и мясо… Но сегодня собравшихся разгорячило не пиво. Их лица светились надеждой. Тиллет заставил их поверить в возможность победы. Пэдди думал о своей семье. Ему выпал шанс бороться за их благополучие. В первых рядах. Не только за повышение жалованья. За что-то большее. За перемены и право быть услышанными. До сих пор грузчики не имели голоса. Если он отклонит предложение Тиллета, как ему жить дальше, сознавая, что не до конца выложился ради своих детей? Зал взорвался приветственными криками и рукоплесканиями. Пэдди взглянул на Тиллета, сумевшего с такой силой зажечь и взбудоражить собравшихся. Лицо Бена пылало, и отсветы этого огня Пэдди видел на десятках лиц. Он больше не сомневался. Когда Тиллет подошел к нему за ответом, Пэдди знал, что́ скажет. Эй, Джек Дагган, сдавайся; нас трое, ты один. Именем королевы, сдавайся, сукин сын! Фиону разбудило пение, доносящееся с задворок дома. Она открыла глаза. В комнате было темно. Чарли и Шейми крепко спали, о чем говорило их дыхание. «Глубокая ночь на дворе», – сонно подумала она. С чего это па распевает в отхожем месте? Она села на постели, нащупав лампу и коробок спичек «Веста». Сонные пальцы не желали подчиняться. Фиона несколько раз чиркнула спичкой по коробку, прежде чем та вспыхнула. Лампа тускло осветила комнатку, которая днем была гостиной, а ночью – спальней для Фионы и братьев. Ширмой, отделявшей ее постель от постелей мальчишек, служила старая простыня на веревке. Фиона отодвинула простыню и прошла на кухню. Два пистолета выхватил Джек и гордо ими взмахнул… Шумно захлопнулась дверь сортира, после чего послышались завершающие слова известной песни: «Сдаваться? Нет, сражаться буду я», — сказал Отчаянный Колонист. – Па! – сердито прошипела Фиона, выходя на темный двор. – Так шумишь, что весь дом разбудишь. Иди внутрь! – Иду, мой цветочек! – зычно отозвался Пэдди. – Тише ты, па! Вернувшись на кухню, Фиона поставила лампу на стол и наполнила водой чайник. Потом раздула огонь от углей, тлеющих под решеткой очага. Пэдди вошел на кухню. Он виновато улыбался: – Ох, Фи, перебрал я пива. – Да уж. Проходи, садись. Я чайник поставила. Может, тебе хлебца поджарить? Пивом сыт не будешь. – Сделай милость. Пэдди сел перед очагом, вытянул ноги и закрыл глаза. Фиона отрезала толстый ломоть и насадила на вилку для поджаривания хлеба. – Не спи, па, – сказала она, расталкивая задремавшего отца. – Так недолго и в огонь свалиться. Зафырчал вскипевший чайник. Фиона заварила чай. Выдвинув из-под стола второй стул, она села рядом с отцом. Фиона уперла ноги в теплую чугунную решетку. Пэдди жарил хлеб, поворачивая вилку над углями. Взглянув на отца, Фиона улыбнулась. Если бы ма и Родди не спали, она бы не стала требовать тишины. Она любила слушать отцовское пение. И колыбельные в детстве ей пела не мать, а он. Пэдди всегда пел, возвращаясь с работы или из паба. Его было слышно еще за улицу. Пел он и по вечерам, если оставался дома. Расположившись на кухне, он латал их обувь или вырезал игрушку для Шейми. И пел. Сколько раз Фиона, свернувшись калачиком, засыпала под его голос, становящийся то громче, то тише? Столько, что не счесть. – Девонька, рассказать тебе новость? – спросил Пэдди, успевая при этом жевать. – Какую новость? – А такую. Сегодня ты пьешь чай не с какой-нибудь старой портовой крысой. – Да? А с кем же? – С руководителем новой Ассоциации работников чайных фабрик и разнорабочих Уоппинга. У Фионы округлились глаза. – Па, ты шутишь! – Ни в коем разе. – И когда ты им стал? – Нынче вечером. В пабе, – ответил Пэдди, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Перед встречей мы малость поговорили с Беном Тиллетом. Послушал он меня. Должно быть, понравились мои слова, потому и предложил возглавить местное отделение. – Так это ж здорово! – воскликнула сияющая Фиона. – Мой па теперь в начальниках! Я такая гордая! – Она по-детски захихикала. – Ма завтра в обморок упадет, когда узнает! Отец Диган называет членов союза сворой безбожных социалистов. Вступить в союз – все равно что заиметь рога и остроконечный хвост. Ма теперь вдвое дольше молиться будет. – Диган и не такое скажет. Особенно когда Уильям Бертон отвалил ему шестьсот фунтов на починку церковной крыши. – И как ты будешь руководить? – Постараюсь, чтобы как можно больше наших вступило в союз. Собрания буду проводить, взносы собирать. На собрания стану ходить с Тиллетом и другими руководителями. – Пэдди отхлебнул чая. – Может, и дочку свою в союз вовлеку. – Хватит, па, – вздохнула Фиона. – Не начинай опять. Ты же знаешь: я деньги коплю на магазин. Нет у меня лишних пенсов на взносы. – Поначалу могла бы просто ходить на собрания. За это денег не берут. «Сейчас пустится рассуждать о необходимости объединяться», – подумала Фиона. Она решила пресечь отцовские поползновения. – Послушай, па. Я не собираюсь всю жизнь корячиться на фабрике. Помнишь, что́ ты говорил, когда мы с Чарли были маленькими? «Надо мечтать» – вот что ты говорил. «Если мечты исчезнут – сразу топайте к гробовщику. Без них вы все равно что покойники». Союз – твоя мечта. Он для тебя много значит. А моя мечта – открыть магазин. И для меня это тоже много значит. Чего нам делить? Ты идешь своим путем, я – своим… Договорились? Пэдди выразительно посмотрел на дочь, затем накрыл ее руку своей: