– Что-то не так? – спросила она, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Все так. Устал я. День сегодня был слишком длинный. – Я могу добавить тебе сил, – игриво произнесла Милли, прижимаясь к нему. Джо закрыл глаза, чтобы она не увидела в них неприязни. – Милли, мне нужно подышать воздухом. Почему бы тебе не лечь? Ты ведь тоже устала. Я еще немного тут постою и приду. – Обещаешь? – Да. Первая ночь в многолетней цепи вранья. Боже, как он с этим справится? Какую отговорку придумает, когда Милли раскусит уловку? Скажет правду, что ему невыносимо на нее смотреть, что его раздражает в ней все: голос, улыбка, манера двигаться? Признается, что никогда ее не любил и не полюбит? Джо заглянул в стакан с виски, но там не было ответов. Он напомнил себе: Милли забеременела по его вине. Через несколько месяцев она станет матерью его ребенка. Он не вправе жестоко обращаться с ней. Эх, если бы все можно было вернуть! Если бы у него хватило ума уйти или даже уползти из ее спальни раньше, чем это случилось. Первая ночь с Фионой – вот что должно было бы произойти в его жизни. Душа Джо взывала к ней. Свадьба и то, что Милли теперь являлась его законной женой, ничего не меняло. В глубине сердца Фиона по-прежнему принадлежала ему, а он – ей, даже если он больше никогда не увидит любимого лица. Не увидит ее сверкающих глаз, не услышит радостно взволнованного голоса, не обнимет ее и не ляжет с ней. Как-то теперь пойдет жизнь Фионы? Джо знал ответ. Поначалу ей будет больно, но постепенно она его забудет и найдет другого парня. Кем бы ни был ее избранник, уже не Джо, а он станет радоваться ее улыбке, проживать с ней день за днем и обнимать в темноте. От этой мысли Джо испытал физическую тошноту. Надо выбраться отсюда, из этого роскошного номера, уйти подальше от Милли. В отеле был бар. Сейчас он туда спустится и напьется до чертиков. И так он будет поступать каждый вечер их треклятого медового месяца. Вскоре у нее начнет выпирать живот, и все поползновения прекратятся сами собой. А после рождения ребенка он найдет новый предлог. Будет повсюду ездить с Томми, работать целыми сутками. Джо знал, что уже никогда не дотронется до Милли. Он вернулся в гостиную, закрыв балкон. Торопливо надел пиджак, поправил галстук и сунул в карман ключи от номера. – Джо, ты идешь? – донесся из спальни сонный голос Милли. Ответом ей был звук хлопнувшей двери. Айлин дышала тяжело, с хлюпаньем. Кейт прислушивалась, ожидая, что малышка вот-вот зайдется в кашле, но кашель не появлялся. Хоть бы дал бедняжечке проспать всю ночь. Часы показывали десять. Если в течение ближайшего получаса Айлин не закашляется, можно надеяться на спокойный сон. Кейт сидела в качалке, прихлебывала чай и не сводила глаз с дочурки. Сама она все эти месяцы получала от судьбы удар за ударом. Под глазами темнели круги, на лице, прежде румяном и гладком, появились морщины. Несколько недель главным источником тревог Кейт было здоровье Айлин, но с недавних пор к ним добавились тревоги за старшую дочь. Кейт перевела взгляд на кровать Фионы. Опять плакала, пока не уснула. Вот уже неделя, как Чарли привел ее домой с реки, а ее состояние ничуть не улучшилось. Все попытки сбить температуру не давали результатов. Лицо Фионы оставалось бледным. Она отказывалась есть и лишь изредка, уступая уговорам Кейт, вливала в себя немного бульона. Однако Кейт беспокоила не только упрямо державшаяся высокая температура. Гораздо сильнее ее страшило эмоциональное состояние дочери. Фиона не боролась с болезнью и даже не делала попыток. Из жизнерадостной, неунывающей девушки она превратилась в тень с мертвыми глазами. Кейт украдкой смотрела на дочь, и у нее разрывалось сердце. Когда-то она ворчала по поводу излишнего оптимизма Фионы и решимости открыть собственный магазин. Сейчас Кейт была бы рада послушать и о магазине, и о чем угодно, только бы к Фионе вернулась хотя бы маленькая частица прежнего энтузиазма. Кейт не раз справлялась с болезнями своих детей, но такого недуга, как у Фионы, еще не видела. С чего это у дочки не спадает жар? Казалось бы, никаких причин. Фиона не кашляла, грудь у нее не закладывало, живот тоже не болел. Не было и рвоты. Чарли привел ее домой в насквозь промокших ботинках, однако Кейт сомневалась, что причиной стойко держащейся температуры стала обыкновенная простуда. Пусть врачи говорят свое, мать не сомневалась: дочка хворает из-за разбитого сердца. Когда Кейт узнала о случившемся, ей захотелось собственными руками свернуть Джо Бристоу шею. Постепенно ее гнев сменился печалью. В основном она жалела Фиону, но в какой-то мере ей было жалко и Джо. Их навестила Роуз Бристоу, принеся переданные сыном деньги: почти двадцать фунтов. При иных обстоятельствах они пошли бы на осуществление давней мечты Фионы. Теперь они пойдут на оплату врача, лекарств, еду и новое жилье. Фиона требовала пустить деньги на насущные расходы. Кейт пыталась спорить, уговаривала дочь не торопиться, но та была непреклонна. Увидев Фиону, Роуз расплакалась. Она знала, как сильно ее сын любит эту девочку, и вовсе не хотела, чтобы он женился на Милли. – Дурак и мерзавец – вот он кто, – с горечью сказала Роуз. – Жизнь себе поломал. Ты, Фиона, счастливее его. Ты еще найдешь себе достойного парня, а вот ему так и жить с удавкой на шее. Кейт прислонилась к высокой спинке качалки и закрыла глаза. Она бы отдала что угодно, только бы избавить старшую дочь от страданий. Фиона с самого детства обожала Джо. Вся ее жизнь крутилась вокруг Джо и их общей мечты. Едва ли Фиона бесследно переживет потерю. Ее душевная рана, быть может, и затянется, но шрам останется навсегда. Сама Кейт так и не оправилась после смерти Пэдди. Да и как можно окончательно пережить потерю человека, любившего тебя телом и душой? Твоя жизнь продолжается, и ты тупо движешься по серому миру. А боль и горечь потери остаются. Из-за стены донеслось негромкое пение. Значит, Франсес дома. Стены в здешних домах были тонкими. Кейт часто слышала, как соседка поет, гремит посудой и, что хуже, ублажает платежеспособного мужчину. И все равно хорошо, что Франсес дома. Чарли целыми днями где-то пропадает. Люси Брейди отвезли в больницу; ей скоро рожать. Если все-таки придется нести Айлин к врачу, Кейт попросит Франсес посидеть с Шейми и Фионой. «Боже, до чего же я устала! – зевая, подумала Кейт. – Надо ложиться». Но она так и не встала с кресла, погрузившись в сон. Сколько она проспала, Кейт не знала, а разбудил ее чей-то крик. Она снова уснула, считая, что крик ей приснился. Прошли считаные минуты, как ее разбудил другой звук, уже наяву. Айлин тяжело и хрипло дышала, а личико покраснело и покрылось испариной. Кейт взяла малышку на руки, стала укачивать, пытаясь успокоить Айлин и не поддаться панике. Вскоре она поняла, что ее укачивания не помогают. Пока Айлин не начала задыхаться, нужно срочно нести ее к врачу. Кейт положила дочку в корзину и потянулась за шалью. – Ма, ты куда? Что случилось? – сонным голосом спросила Фиона. – Айлин совсем плохо. Побегу с ней к доктору. – Я сама за ним сбегаю, – предложила Фиона. Опираясь о кровать, она встала на ослабевшие ноги. – Никуда ты не пойдешь. Немедленно ложись. Я попрошу Франсес посидеть с тобой. Кейт подхватила корзину с ребенком, выскочила наружу и постучалась в соседнюю дверь. Ответа не было. Боясь потерять драгоценное время, Кейт заглянула в грязное окошко рядом с дверью, вытерев его рукавом. В тусклом свете небольшого догорающего очага она увидела неподвижно лежащую на кровати Франсес. Над соседкой навис мужчина в рубашке с закатанными рукавами. Судя по всему, он заканчивал свое мужское дело. Кейт слишком торопилась, чтобы думать о приличиях. Опустив корзинку на булыжники, она стала звать соседку, барабаня по стеклу. Франсес не шевельнулась, зато мужчина выпрямился. «Слава Богу, услышал!» – подумала Кейт. Медленно, словно его заколдовали, мужчина прошел к двери. Облегчение Кейт сменилось ужасом: в руках он держал нож с темным и липким лезвием. Такими же были его руки и перед рубашки, а по щеке стекала темная струйка. – Это ж кровь, – прошептала Кейт. – Боже, да вы только посмотрите! Она с криком попятилась от окна, наступив каблуком себе на подол. Потеряв равновесие, Кейт упала на землю. Дверь стремительно распахнулась. Выскочивший мужчина навалился на Кейт. Она еще пыталась загородиться руками, но это ее не спасло. Нож вонзился ей между ребер. За мгновение до этого Кейт увидела безумные, нечеловеческие глаза убийцы и поняла, кто он. То был Джек-потрошитель. Глава 19 Фиона смотрела на простые деревянные кресты, торчащие из-под снега. Слева отцовский, успевший посереть от дождей и ветров. Рядом – кресты матери и Айлин, только начавшие темнеть. А справа от них – совсем недавний крест, пока еще белый и нетронутый стихиями. Это был крест ее брата Чарли. Весть о смерти Чарли три дня назад принес Родди. Вернувшись с дежурства, он рассказал, что речная полиция выловила из Темзы труп молодого человека примерно шестнадцати лет. Родди отправился в морг на опознание тела. Задача не из легких, если учесть, сколько времени труп пробыл в воде. Лица практически не осталось. Сохранился клочок рыжих волос. Осмотр одежды подтвердил личность утопленника. В одном из карманов обнаружились старые часы с изрядно поцарапанной крышкой и гравировкой: «Шон Джозеф Финнеган. Корк, 1850». То было имя деда Фионы. Часы перешли к Чарли от отца. Фиона сразу их узнала, едва взяв от Родди. Стоя перед крестами, Фиона закрыла глаза. Отчаяние. Других чувств у нее не было. Она жалела, что тоже не лежит на этом кладбище вместе с близкими. Дни проходили за днями, наполненные черным, удушающим горем. Ее тоска по семье и по Джо – тоска по нему так и не исчезала – была невыносимой. Фиона хотела свести счеты с жизнью еще в тот вечер, когда Джо сообщил о предстоящей женитьбе на Милли. Гибель матери и то, каким жутким образом оборвалась ее жизнь, ударили по Фионе даже сильнее, чем смерть отца. Ей снова захотелось уйти с этого света. Даже сейчас, когда Фиона пыталась взять себя в руки, твердя, что должна быть сильной ради Шейми, бывали моменты, когда она подумывала о самоубийстве. Лекарства от подтачивающей ее душевной боли не существовало. Пытаясь хоть как-то себя утешить, Фиона пробовала вспоминать мать такой, какой хотела ее запомнить, – улыбающейся и смеющейся. И не могла. Те образы исчезли. Память показывала Фионе мать, лежащую на тротуаре и зажимающую бок, откуда хлестала кровь. Услышав крик, Фиона выскочила из дому, обеими руками зажала рану и стала звать на помощь. Собрался народ. Люди делали то, что в их силах, но Джек нанес матери смертельную рану в сердце. Кейт хотя бы не мучилась. Она еще успела коснуться дрожащими пальцами лица дочери, запачкав щеку Фионы. Через мгновение тело Кейт обмякло, а глаза погасли, сделавшись пустыми. Фиона не хотела вспоминать страшную ночь, но та снова и снова разворачивалась перед ней. Она видела тело матери, распростертое на камнях, слышала плач Айлин и пронзительные крики Шейми, вырывавшегося из рук полицейского. А Чарли… Она постоянно видела и то, как он вбегает на Адамс-Корт, крича и расталкивая людей. Брат оцепенело смотрел на мать, не понимая, почему та лежит здесь, в крови. Фиона окликнула его. Чарли обернулся, сверкнул на нее одичавшими глазами и не узнал. Он подхватил мать и крепко прижал к себе, громко стеная. Полицейские пытались забрать у него тело. Чарли сопротивлялся и даже вступил в драку с ними. Но их было трое. Пока убитую грузили в фургон коронера, полицейские удерживали Чарли, а едва отпустили, он сразу бросился к фургону, пытаясь забрать тело. – Чарли, прекрати! – кричала ему Фиона. – Прошу тебя, не надо! Но Чарли не унимался. Когда фургон тронулся, он что есть силы ударил по стенке и… побежал. Не за фургоном. Чарли выбежал из тупика и растворился в ночи. Никто не знал, куда он скрылся. Родди искал его. Дни поисков превратились в недели. Потом тело Чарли выловили в Темзе. Денег при нем не оказалось. Его череп был размозжен. Родди предположил, что Чарли, обезумев от горя, не видел, куда мчится, и оказался в опасном месте. Возможно, даже вступил в драку и получил смертельный удар по голове. Затем его ограбили, а тело бросили в реку. Пока полицейские не обнаружили труп, Фиона отчаянно цеплялась за надежду, что ее брат жив. Ей очень не хватало Чарли: его бахвальства, улыбки и дурацких шуток. Ей не хватало его силы. Наконец, ей было не на кого опереться. Из всей их семьи остались только она и Шейми. Бедняжка Айлин пережила мать всего на пять дней и умерла от воспаления легких. Если бы не дядя Родди, они с Шейми тоже не выжили бы. В ту же ночь, когда не стало матери, он забрал их к себе. Он соврал приходским властям, что является двоюродным братом их покойной матери, потребовав отдать детей Кейт Финнеган под его опеку. Фиона была не в том состоянии, чтобы присматривать за Шейми и Айлин, и Родди боялся, что власти поместят их всех в работный дом. Родди дал им пристанище, кормил, заботился и, как умел, старался развеять горе Фионы и Шейми. В дни, когда Фиона не могла даже вылезти из кровати, он брал ее за руку и говорил: – Шаг правой, затем шаг левой. Хорошо, девонька. Другого способа нет. Вот так Фиона теперь и существовала, тупо бредя по жизни и сама толком не зная, хочет она жить или умереть. Сколько Фиона себя помнила, она всегда любила жизнь. При всех трудностях, выпадавших на ее долю, она всегда находила светлые стороны, ради которых стоило жить: семейные вечера у очага, прогулки с Джо, их мечты о совместной жизни. Но человек, которого она любила с детства, исчез из ее мира, а вместе с ним исчезли и ее надежды на будущее. Нынче она жила в подобии загробного мира, плывя по волнам неопределенности. Уйти из жизни ей не позволяла совесть: с кем тогда останется младший брат? Но и жить в полную силу она тоже не могла из-за груза утрат. Череда смертей едва не раздавила ее. Фиона лишилась не только близких. Она лишилась жизненных целей. Мечты, согревавшие ее сердце, исчезли. Отцовские слова, не раз помогавшие ей в тяжелые моменты, потеряли всякий смысл. «Надо мечтать, Фи. Если мечты исчезнут – сразу топай к гробовщику. Без них ты все равно что покойница…» Она стояла в окружении могил, думая о своих мертворожденных мечтах. Получается, все равно что покойница. По кладбищу пронесся холодный ветер, с шумом теребя голые ветви деревьев. Осень сменилась зимой. Фиона не заметила, как прошли Рождество и Новый год. Январь 1889 года успел отсчитать половину. Газеты наперебой рассказывали новую историю. Джек-потрошитель мертв. Он покончил с собой. В последних числах декабря его тело выловили из Темзы. Газеты сообщали настоящее имя Потрошителя – Монтегю Дрюитт. Молодой лондонский адвокат. В семье Дрюитта отмечались случаи душевных расстройств. Те, кто знал его, говорили о замеченных странностях в поведении. Как явствовало из предсмертной записки Дрюитта, он счел за благо умереть. Квартирная хозяйка рассказала о странностях своего постояльца. Он часто отсутствовал по ночам, возвращаясь только под утро. Газетчики строили догадки о том, что́ же могло заставить Потрошителя покончить с собой. Называли две причины: ужас содеянного в Адамс-Корте и раскаяние. Они и толкнули Дрюитта в холодные воды Темзы… Сообщение о его смерти не доставило Фионе радости. Жаль, что ужас и раскаяние не овладели им до расправы с ее матерью. Зимний ветер принес поземку. У Фионы затекла спина. Она выпрямилась, вдохнула морозный ветер. Оттепель позволила гробовщикам похоронить Чарли. Теперь он, неистощимый на озорство и проделки, лежал в мерзлой земле. К глазам Фионы опять подступили слезы. Она пыталась найти хоть какое-то утешение, хоть какую-то причину, отобравшую у нее близких, Джо и все планы на будущее. Эту причину она искала постоянно, по сто раз на дню, и, как всегда, не находила. Повернувшись, она побрела с кладбища в квартиру Родди: бледная, печальная фигура под серым зимним небом. Глава 20 За первые месяцы 1889 года Шейми Финнеган вырос чуть ли не на две головы. Его ноги стали длинными, как стебли. Он уже не был пухленьким, как маленькие дети. В декабре ему исполнилось пять. Раннее детство осталось позади. Поразительная устойчивость к невзгодам, свойственная этому возрасту, в сочетании с любовью и заботой Фионы помогли ему сжиться с потерей матери, любимого брата и младшей сестренки. Он был жизнерадостным, отзывчивым мальчишкой, постоянно улыбался, беспрекословно слушался сестру и умел тонко улавливать перепады в ее настроении. Когда Шейми чувствовал, что Фиона ускользает от него, уходя вглубь себя, где тихо и темно, – с ней такое иногда бывало, – он начинал паясничать и корчить рожи, пока не добивался ее улыбки. Если же его клоунада не помогала и сестра не улыбалась, он просто забирался к ней на колени и обнимал, пока Фионе не становилось легче. Фиона платила ему такой же преданностью. Шейми – это все, что у нее осталось от семьи. Она буквально тряслась над братом, не желая отпускать его ни на шаг. Если ей требовалось куда-нибудь пойти, она оставляла Шейми под присмотром Родди или его невесты Грейс Эммет. Веснушчатое лицо и звонкий детский голосок были для Фионы единственным утешением. Готовя чай, Фиона смотрела на брата. Он уже сидел за столом, зажав в кулаке вилку, с нетерпением ожидая еду. Как только Фиона поставила перед ним тарелку, Шейми жадно набросился на вареную картошку и копченую селедку, заедая их хлебом. Скудный рацион для растущего детского организма, нуждавшегося в молоке, мясе и зеленых овощах. Но это все, на что хватало жалованья Родди. Он поддерживал их обоих, растягивая получаемые деньги. Совсем недавно он купил Шейми теплый свитер, чтобы мальчик не мерз в холодную мартовскую погоду. А на прошлой неделе, когда Фионе исполнилось восемнадцать, Родди подарил ей шаль. Фиона была благодарна ему за все, что он делал для них. Видя, как Родди и Грейс смотрят друг на друга, она испытывала чувство вины. Если бы не она и Шейми, те бы давно поженились и поселились под одной крышей. Они с Шейми жили у Родди с ноября. В последние недели Фиона немного набрала вес. С лица ушло угрюмое, отрешенное выражение. Она стала ходить за покупками, прибираться в квартире и стирать. Фиона чувствовала: пора устраиваться на работу и подыскивать жилье для себя и брата. Нельзя же вечно сидеть на шее Родди. Но сама мысль о поиске жилья и выходе во внешний мир пугала Фиону. У нее за душой не было ни пенса. Остатки двадцати фунтов, переданных матерью Джо, пошли в уплату за гробы и похороны. Домовладелец в Адамс-Корте продал их мебель, посуду, одежду Кейт и даже синие перчатки, купленные Чарли для Фионы. Полученные деньги этот скряга взял себе, говоря, что их семья и так задолжала за комнату. Одну вещь Родди все-таки сумел спасти от продажи: коробку из-под сигар, где лежали родительские обручальные кольца, фотографии и документы… Столь же печально обстояло дело и с работой. От подруги, встреченной на улице, Фиона узнала, что ее место на чайной фабрике давно занято. Ральф Джексон тоже нашел себе новую уборщицу. На поиски другой работы уйдет не одна неделя. Но даже если ей повезет быстро найти работу, деньги на наем жилья появятся у нее только через месяц. Фиона надеялась на помощь дяди Майкла. Мать написала ему сразу после похорон отца, но ответа не получила. Быть может, письмо до него не дошло. Уж если терялись письма, адресованные в другой конец Лондона, что говорить о письмах в далекий Нью-Йорк? Надо написать еще одно. Крик, раздавшийся за дверью, оборвал тревожные мысли Фионы. Она узнала голос миссис Норман, хозяйки дома. Фиона вышла на площадку. Миссис Норман стояла внизу, размахивая конвертом: – Тебе, дорогуша. Только что принесли. Казалось, ей не терпится поскорее избавиться от письма. Фиона сбежала вниз, взяла конверт, поблагодарила миссис Норман и вернулась в квартиру Родди, чтобы спокойно и обстоятельно прочитать письмо. Оно было из компании «Чай Бертона», адресованное ее матери и отправленное на Монтегю-стрит. Тот адрес перечеркнули, переслав письмо на Адамс-Корт, а затем и сюда. Фиона вскрыла конверт. Из строк, написанных убористым каллиграфическим почерком, она узнала, что прошение миссис Патрик Финнеган, обратившейся к компании «Чай Бертона» за денежной компенсацией, отклонено. Писавший выражал сожаление по этому поводу. Поскольку смерть ее мужа произошла из-за небрежности работника Дейви О’Нила, а не самой компании «Чай Бертона», никаких выплат произведено быть не может. По всем дальнейшим вопросам ей рекомендовалось обращаться к мистеру Дж. Доусону, служащему, отвечающему за рабочих. Фиона сложила письмо и засунула обратно в конверт. Она совсем забыла, что мать когда-то обивала пороги «Чая Бертона», надеясь на компенсацию. Какую сумму просила Кейт? Десять фунтов? Двадцать? Для такой богатой компании, как «Чай Бертона», это капля в море. И то, что Уильям Бертон не пожелал выплатить такую ничтожную сумму семье рабочего, погибшего на его складе, показалось Фионе очень несправедливым. Внутри ее что-то вспыхнуло, но тут же погасло. «Справедливо или нет, ты все равно ничего у них не выбьешь», – мысленно сказала себе Фиона. Вздохнув, она убрала письмо в коробку из-под сигар и уселась пить чай. Шейми съел все и теперь очищал тарелку кусочком хлеба, вылавливая последние следы селедки. «Я и Шейми. Остальные мертвы, – думала Фиона. – Если бы не Уильям Бертон и не его проклятый склад, мы бы здесь не сидели. Па был бы жив, и все остальные тоже. Мы бы по-прежнему жили на Монтегю-стрит. Интересно, что́ подают самому Бертону к чаю? Наверное, ростбиф или сочную отбивную. Держу пари, что не грошовую селедку».