Выйдя из машины, я открываю багажник и достаю оттуда металлическую бейсбольную биту. Закрыв багажник, бросаю биту Уне, и она, поймав ее на лету, закрывает дверь машины грациозным движением бедра. Глаза Джио сужаются, когда мы подходим к нему. — Хорошая тачка, — Уна садится на капот его машины. — Неплохая бита, — отвечает он. Уна с легкостью крутит биту в руке. — Спасибо. Мне слегка непривычно: она больше похожа на дубину. Покачав головой, я подхожу к тем двум парням и останавливаюсь перед ними. Затем достаю из внутреннего кармана пачку сигарет, вынимаю одну, зажимаю между губами и медленно подношу к ней зажигалку. На складе воцаряется тишина, и я выдерживаю многозначительную паузу, наслаждаясь тем, что все затаили дыхание. Щелкнув зажигалкой, прикуриваю и, запрокинув голову, делаю глубокую затяжку. — Он обожает устраивать представления, — говорит Уна, и я, выпустив дым, поворачиваю голову в ее сторону. Ее губы изгибаются в улыбке, и, демонстративно выгнув бровь, она с вызовом смотрит на меня. Уна обожает меня провоцировать. Заставив себя отвернуться от нее, я переключаюсь на двух албанцев. — Знаете, кто я? Один из них – тот, что постарше, – урод, каких поискать. Через все горло белеет шрам – похоже, мужик уже встречался со смертью. Второй помоложе. Оба в спортивных костюмах и с массивными золотыми цепями на шеях. Боже, словно герои второсортных боевиков годов эдак семидесятых. — В-в-в-верди, — запинаясь произносит молодой. Его друг хмуро смотрит на него. Я киваю Джексону, и он, схватив обоих за плечи, рывком вынуждает их опуститься на колени. Тот, что моложе, всхлипывает и, дрожа всем телом, опускает взгляд. — Да, я - Неро Верди, — присаживаюсь на корточки, небрежно упираю руку в бедро, затягиваюсь сигаретой и выдыхаю дым в лицо молодому. Он вздрагивает, и я улыбаюсь. — Скажите, парни, а вам известно, что это значит? Они оба тупо смотрят на меня. — Это значит, что вы в полном дерьме, — я выпрямляюсь и отхожу от них. Встретившись глазами с Уной, я спрашиваю: — Где вы взяли дурь, которой торговали прошлой ночью в «Poison»? Тишина. Вздохнув, я поворачиваюсь к ним и приставляю ладонь к уху. — Прошу прощения, не расслышал ответа. Тот, что помоложе, открывает рот: — Мы… Его друг что-то отрывисто говорит по-албански, и я со стоном запрокидываю голову. Потом, бросив взгляд на часы, киваю Уне. Уна откидывает капюшон, и Джио закатывает глаза, когда она, покачивая бедрами и поигрывая в руках битой, подходит ко мне. — Джентльмены, это Уна. Для кого-то она – Поцелуй Смерти. Мексиканцы называют ее Ангелом Смерти. В общем, суть вам ясна. Уна помахивает битой, описывая в воздухе эффектные круги. Тот, что постарше, усмехается. — Грязную работу за тебя делает баба, — он сплевывает на пол, и Уна бросает на меня взгляд. — Ну, это не более чем вредная привычка, — она отходит от меня, и стук ее каблуков по бетонному полу эхом разносится по огромному складу. Практически не замедляя шага, Уна замахивается битой и наносит парню удар в живот. Завалившись на бок, он кашляет и хрипит, пытаясь восстановить дыхание. — Должен заметить, у нее сейчас гормональный сбой, — криво улыбаясь, говорю я, после чего отхожу, сажусь рядом с Джио понаблюдать, как Уна метелит старшего из придурков. Того, что моложе, она не трогает, но я вижу, как его воля ломается с каждым ударом Уны, словно бьет она его самого. Тем временем своему подопечному Уна разбивает коленные чашечки – как и обещала! – ломает в нескольких местах обе руки, проламывает скулу, но челюсть оставляет целой. Умница. — Вы оба психи – ты это знаешь? — произносит наблюдающий за Уной Джио. — Смотри на это так: чем больше бешенства ее гормонов будет потрачено на того парня, тем меньше достанется тебе. Джио тяжело вздыхает, после чего повисает долгая пауза, во время которой слышны лишь стоны боли избиваемого и подвывание его приятеля. А затем Джио продолжает: — Ты не можешь делать вид, что все в порядке, Неро. — Даже не вздумай читать мне нотации из разряда «а что будет дальше», — тихо говорю я. — Ты отвлекаешь ее мафиозными разборками. Я бросаю на Джио сердитый взгляд. — А если держать ее взаперти в квартире, она доведет себя до того, что натворит каких-нибудь глупостей. Так у меня есть возможность тянуть время и держать ее под контролем. Кивком головы Джио указывает на Уну, и я следую взглядом за его жестом. В этот момент Уна упирается коленом в грудь своей жертве. Мужик воет от боли – никаких сомнений в том, что у него сломаны ребра. Бейсбольная бита, прижатая к горлу, не дает ему дышать. — Судя по тому, что я вижу, босс, ты полностью ее контролируешь. Уна что-то шипит сквозь зубы, как мне кажется, на албанском. Черт, есть хоть один язык, на котором она не говорит? Бедняга что-то бормочет в ответ, и ее поведение резко меняется. Мило улыбнувшись, Уна убирает колено с его груди, выпрямляется в полный рост и встает над ним – окровавленная бита в руках, забрызганное кровью платье обтягивает выпирающий живот. — Он сказал тебе? — спрашиваю я, не двигаясь с места. — Нет, — она приподнимает юбку, и при виде ее обнаженного бедра я прикусываю нижнюю губу. Уна выхватывает нож, закрепленный на внутренней стороне бедра, и делает молниеносный бросок. Клинок вонзается албанцу между глаз. Бросив на него беглый взгляд через плечо, Уна пожимает плечом. — Он назвал меня русской шлюхой. — Тогда Чезаре должен понимать, насколько ему повезло, — бормочу я себе под нос. — Охренеть! — восклицает Джио. Джексон подходит и встает рядом со мной. Мы с ним практически не видимся с тех пор, как я назначил его КАПО вместо себя. Он идеально подходит на это место – у него жесткий характер, и я уверен в его безоговорочной преданности мне. — Кажется, я тоже хочу себе русскую девчонку, — говорит Джексон. Я киваю. — Да … Есть в них какая-то утонченность. — Послушайте, если вы двое закончили эмоциональную мастурбацию по поводу русских, может, мы закончим уже с этим дерьмом? — вклинивается Джио, отталкиваясь от капота и указывая в сторону второго парня. Уна приседает перед ним на корточки, и парень начинает плакать. — Проклятье, они стали принимать в свои ряды слабаков, не то что раньше, — ворчит Джексон, которого, судя по виду, вся эта ситуация начинала утомлять. Я прищуриваю глаза, видя, как Уна что-то шепчет парню по-албански, а потом ласково гладит по лицу. Кулаки мои непроизвольно сжимаются, а кровь начинает закипать. — Morte, — рычу я сквозь стиснутые зубы. Она бросает на меня взгляд через плечо. — Черт побери, вы оба больные на голову, — говорит Джексон. — Спасибо, — бросает ему Джио. Через несколько секунд Уна выпрямляется, разворачивается и подходит ко мне. — Того, кто нам нужен, зовут Хуан Камило, — говорит она. — Гребаный колумбиец, — выплевывает Джексон. — А с этим что будем делать? — спрашивает он, указывая на албанца. — Оставьте его в живых, — говорит Уна. Я удивленно приподнимаю бровь. Во-первых, потому что она отдает приказы моим людям. Во-вторых, потому что проявляет милосердие. — Ты становишься мягче, Morte? — О, Неро, ради всего святого, — Джио отходит, и я слышу, как хлопает дверь его машины. Уна ухмыляется, встает между моими ногами и, положив руку мне на затылок, дюйм за дюймом приближает свои губы к моим. Другая ее рука пробирается под мой пиджак и скользит по груди вверх. Ее кожа пахнет смесью ванили с оружейным маслом, к которым добавляется металлический привкус крови. — Ни за что, — Уна прижимается губами к моим губам, нежно проводит по ним языком, и я едва успеваю заметить, что она взяла мой пистолет, как раздается грохот выстрела. Я отстраняюсь, ее взгляд прикован ко мне, а в руке за спиной дымится пистолет. Албанец плашмя валится на пол – между его глаз зияет дыра. — Черт возьми, Уна, у тебя вроде сестра имеется, верно? — спрашивает Джексон. Я сверкаю в его сторону глазами, и он, поняв свою оплошность, замолкает и глупо улыбается. — Тебе, видно, жить надоело, — говорю я. Рассмеявшись, он направляется к своему «Рендж Роверу», припаркованному позади опустевшего склада. Я отхожу от машины Джио, и он тут же заводит двигатель. Мы с Уной направляемся к нашему автомобилю. Я открываю пассажирскую дверь, и Уна, обойдя меня, плавно проскальзывает в салон, а мои глаза в это время, не отрываясь, смотрят на ее задницу. Я всегда хочу трахнуть ее, но, черт побери, эта ее хладнокровная жестокость пробуждает во мне зверя. Я хочу трахать, ее, причиняя боль, ломая волю, и знаю: она примет все, что я ей дам и вернет в десять раз больше. Она идеальна, уникальна и… принадлежит мне. Чем больше времени я провожу с ней, тем сильнее ощущаю влияние на себя: Уна словно отпечатывается в моей темной душе, становясь для меня жизненно важной. Я не знаю, сопротивляться этому или смириться, но, в конце концов, кажется, у меня нет особого выбора. Я люблю ее, и это чувство не побороть всем силам мира. Едва я сажусь в машину, Уна возвращает мой пистолет.