— Тоже, — признался я. — Давай, встанем — и налопаемся? Девушка тихонько засмеялась, ерзая и прижимаясь ко мне спиной. Моя ладонь с удовольствием соскользнула с гладкого бедра на плоский животик. Молодец Юлька, не растянула маме талию. Да и мама молодчинка, упорно ходит на гимнастику. Правда, в последнее время йогой увлеклась… Рука долго блуждала по вздрагивавшему животу. Спустилась гораздо ниже пупка — и вкрадчиво поднялась, вминая пальцы в приятную округлость, теребя набухший сосок. — Ты когда угомонишься, фавнёнок? — ласково пожурила Рита. — Никогда, нимфеточка, — вздохнул я. — Набираюсь впечатлений на месяц вперед! — На квартал! — хихикнула девушка, совершая развратные действия… …Угомонились мы где-то через час, уже на диване в гостиной. Одеяла не было, и приходилось нам тискаться друг к другу, чтобы не замерзнуть. — Подожди минутку… Встав, я разжег камин, и быстренько вернулся к Рите, разнежено лежавшей в позе мадам Рекомье. — Сейчас согреешься… — Да мне и так тепло… Ты горячий, как печка! Слушай, — Ритин голос обрел легкую игривость, — а почему ты обнимаешь не за спину, а… ниже? — Сравнила! — фыркнул я. — Спинка, она… Она как бы в общем доступе. Вон, у тебя вечернее платье есть, с вырезом до самого копчика! — И ничего не до самого! И… Оно же тебе нравилось? — Оно мне и сейчас нравится. Особенно, когда ангажирую тебя где-нибудь в ресторане! Приятно, знаешь, класть руки не на скользкую ткань, а на теплое, гладкое, шелковистое… Танец выходит почти приватный! — А чего ж ты на Киврина зверем смотрел? На новый год! Помнишь? — Ну, правильно! А чего он тебя лапал? — Ага… Тебе, значит, можно Наташку лапать, а ему меня — нельзя? — Наташка — это другое, — сказал я убежденно. — Отелло ты мое ревнивое… — нежно заворковала Рита, прижимаясь всем телом. — Да, я такое… — мои озабоченные пальцы усиленно раздвигали плотно сомкнутые ножки. — Опять⁈ Ах, прелюбоде-ей… Я закрыл девичий рот поцелуем. * * * Поленья в камине разгорелись, тихо потрескивая и нагоняя тепло. Отсветы шатались по стенам, пускаясь в пляс с тенями, а снежинки, что скреблись в окно, добавляли уюта. Мы сидели с Ритой рядом на диване, и бездумно следили за причудливыми изгибами пламени. В трубе гудело. — Ты проводишь нас? — негромко спросила девушка. — Обязательно, — кивнул я, запуская пальцы в тяжелые, густые волосы моей брюнеточки. — Когда самолет? В понедельник? — Ага… — последовал вздох. — Провожу… Все-таки, хочешь с Юлькой лететь? — Ну, да… Тебя же самого отправляют в командировку. Я молча кивнул, перебирая девичьи волосы. Распространяться об экспедиции в «Бету» я не хотел категорически, хотя опускаться до лжи не хотелось еще больше. Спасибо Рите — не стала выпытывать. Уважала мое право на тайну. Хотя и знала, конечно, что я обязательно расскажу ей обо всем, но потом. Однако, терпение — тоже добродетель… — Юлька будет ходить в школу при нашем посольстве в Гаване, — развивала тему девушка. — Зато, представляешь, сколько впечатлений у ребенка⁈ Куба! Море! Пальмы! А перелет? А заграница? Да я сама радуюсь! Знаешь, как было приятно, когда ты меня взял с собой в Париж? — Ну, а как же? — поразился я дурашливо. — В Париж без жены — это все равно, что в Тулу без своего самовара! Рита засмеялась, и крепко обняла меня. — Там будут съемки в Гаване, потом на острове Пинос, — увлеченно болтала она. — А еще мы слетаем в Мексику — на Юкатане будем снимать, и даже в Бразилии! Представляешь? — Роскошная натура! — улыбнулся я, и неуверенно предложил: — Может, поедим все-таки? А то у меня какое-то щемящее чувство… — А давай! Девушка накинула халатик, а я натянул свою «ночнушку» — вылинявшую, растянутую футболку. Нам нечего было стесняться на свету, просто не хотелось ежиться, усаживаясь голой задницей на холодный стул. Рита как раз нарезала колбаску, когда зазвонил телефон — не обычный радик, а солидный аппарат, защищенный не хуже «вертушек». — Нашли время! — недовольно заворчала девушка. — Алё! — я тоже не был преисполнен добрых чувств. — Привет! — вымолвила трубка. — Не разбудил? — Паха? Вот это ничего себе! Привет! А ты откуда? — Из космоса! — деланно засмеялся Почтарь. — Да мы, вот, только пристыковались. М-м… Я человек не слишком любопытный, просто слышал тогда, на Байконуре… В общем, я понял так, что ты не только физикой времени занимаешься, но и физикой пространства? — Ну-у, типа того, — я напрягся. — А что случилось хоть? — Да понимаешь… Тут такое дело… В общем, часа два назад мы летели над Северным Ледовитым, по полярной. Всё, вышли на монтажную орбиту — крутанемся виток, и на стыковку. И тут — вспышка! Далеко впереди, как взрыв! Заметь, никого вокруг, мы одни, и вдруг видим — в той самой точке, где пыхнуло, летит шаттл «Атлантис»! — Интересненько… — у меня по коже промаршировали мурашки, и волосы на загривке вздыбились. — Ну! — энергично воскликнул Пашка. — А потом еще интереснее! Опять вспышка — и нету «Атлантиса»! Исчез! Заметь, локатор мигом засек шаттл, когда тот появился… — Паха, — сказал я серьезно, — мне не нужно доказывать, что ваш экипаж не страдает галлюцинациями. — Потому и звоню тебе… — забормотал Почтарь. — Так… Слушай, если корабль «прокалывает» пространство, в точке входа… или выхода… должна же быть вспышка? — Должна, Паха, должна… — я озабоченно закусил губу. — Инверсия же. Инверсное излучение. Вот что… Я займусь этим «Атлантисом», а ты пока… Ничего и никому. Понял? — Понял, — серьезно ответил космонавт. — И… спасибо. Полегчало. Привет твоей! В трубке задолбили гудки. — Кто звонил? — полюбопытствовала Рита из кухни, аппетитно хрустя огурчиком. — Павел, из космоса… — проинформировал я, заходя. — У них там свое время. Тебе привет передавал. — А-а… Ну, всё. Давай кушать! Я молча стянул футболку. Девушка мило покраснела. — Неугомонный… — нежно проворковала она, и развязала пояс халатика. Суббота, 18 февраля. День Восточный Судан, Суакин Гирин первое время блуждал по «Риге» — уж слишком велик авианосец. В одной надстройке — восемь ярусов, а вообще — семь палуб, и громадный ангар между второй и пятой, сто пятьдесят метров на двадцать шесть. В пургу все сходились на построение именно в ангар, а ныне там тесно — ТАВКР принял на борт ровно сорок «Су-27К». Так что на «Риге» надо год-другой прослужить, прожить, чтобы вызнать все тутошние закоулки. Но флотские вывернулись-таки. Для удобства весь корабль поделили на «схода», от первого до пятьдесят третьего. Ивану эта доморощенная система была знакома, ее еще на «Минске» придумали — все трапы, кроме тех, что на «острове», пронумеровали, при этом пролеты, расположенные друг над другом, несут одинаковые номера — четные по левому борту, нечетные — по правому. Надо тебе послать матроса-новичка… Ну, скажем, в командный пункт связи. Вызываешь, и говоришь: «Ступай на семнадцатый сход, четвертая палуба, в КПС». И всё! Интересно, что самыми сообразительными оказывались чеченцы или дагестанцы — у горцев служба в почете… Старший лейтенант усмехнулся своему отражению. Капитан 2-го ранга Яковлев, командир родимой БЧ-7, посмеивался сперва, наблюдая за попытками Ивана «перевоспитать» новобранцев, внушить им, что служба на флоте не печальная судьба, а везенье. Даже прохаживался ехидно, дразня «политруком». Однако притих, стоило пятерым матросам запроситься на сверхсрочную — и молча пожал Гирину руку.