— Да такая же, как здесь. Ну… Может быть, чуточку ухоженней. — Как же ты вытерпел, бедненький? В постели с красивой голой женщиной… — А я тогда злой был, — усмехнулся я. — На меня? — На себя. После минутного молчания девушка заерзала, будто притираясь, и ее губы защекотали ухо: — Миш, приходи к нам на съемки. Ладно? Мне хочется, чтобы ты увидел, из какой руды добывают фильм… — Ладно. — Правда, придешь? — обрадовалась Рита. — Я скажу, чтобы тебе пропуск выписали! Это на «Мосфильме»… — она смутилась. — Ну, ты знаешь… — Знаю. Мой поцелуй можно было перевести примерно так: «Я всё помню, но это не имеет никакого значения — было, да прошло». — А я тебя всё равно ревную, — девушка с вызовом приподняла голову, и ладонью провела по моему лицу. — Но есть способ унять мой «комплекс Отелло»… — Какой, донна? — Любить меня крепче… И чаще! Ай! Я подхватил хихикающую Риту на руки, сграбастал и понес в спальню. Всё было хорошо. И даже лучше. Глава 17 Суббота, 27 мая. День Москва, улица Мосфильмовская Всякой реакции я ожидал от себя, но вовсе не той, с которой приближался к «Мосфильму». Меня накрывало некое доброе спокойствие, полный внутренний отказ от негатива. Даже давний образ Инны, поддавшейся соблазну, приобретал в памяти снисходительно-игривый оттенок. Вероятно, причиной тому служило «временное трудоустройство» Риты, уже откровенно скучавшей по работе в Госплане, но все еще сохранявшей интерес к кино. Впрочем, покажите мне красивую молодую женщину, которая добровольно откажется от съемок! Для кого-то кинематограф — способ реализовать свои потенции или заявить о себе, для иных — средство добиться славы и денег. А зрителям — праздник. Хотя всё зависит от режиссера. От сценариста. От композитора. От актеров. Вспоминаю «Иронию судьбы» — удали из фильма музыку Таривердиева, и шедевр обратится в проходную кинокартину. А кем заменить Терехову в роли Дианы де Бельфлёр? «Собаку на сене» могла сыграть Чурсина или Мирошниченко — актрисы видные, но напрочь лишенные аристократичности. И тогда Яна Фрида ждала бы неудача… «Лита Сегаль, расхитительница гробниц». Удержит ли планку Гайдай? Должен, но… Впереди целое лето. Осенью станет ясно, успех выпал Леониду Иовичу и его разношерстной команде, или провал. Долго ждать. А как волнуется и переживает исполнительница главной роли! Наверное, именно поэтому я здесь. У меня полно дел в институте, но как не поддержать Ритку? …Вахтер на проходной величественно кивнул, пуская меня в пределы «советского Голливуда». Солнце припекало по-летнему, и я опасался духоты на студии, но под гулкими сводами таилась благословенная прохлада. Даже извечные киношные шумы доносились сдержанным фоном. Вполне возможно, что постановщики, намаявшись за зиму, устремились на природу, где натура цвела и пахла. А мой путь как раз обратный — в павильон за номером восемь. Это было просторное помещение, задекорированное под колониальный стиль, берущий начало от мавров — арки, тонкие колонны, рельефный орнамент да богатые ковры. Всю эту полувосточную роскошь заливал яркий свет, и толпа народу, набившегося в павильон, четко делилась натрое — в фокусе камеры топтался Харатьян в образе бритого Че Гевары, перед ним выстроилась съемочная группа — осветители, звукооператоры, сам Гайдай, а все остальные почтительно жались к стеночке. — Миша, я вас приветствую! — узнал меня режиссер, и затряс мою руку обеими своими костлявыми дланями. — Ах, ваша Рита просто чудо какое-то! Она играет с подлинным азартом, с настоящим вдохновением, словно живет в кадре! — Риточка такая, — довольно улыбнулся я. — Если уж чем-то увлечется, то за край! — Одно плохо, — приуныл Леонид Иович, — ту самую сцену с Олегом, постельную, вырезали… Уж как я бился за нее, за каждую секунду метража, но вежливые дяди из Госкино лишь стыдили меня, да увещевали — нечего, дескать, тешить, как они выразились, «площадные инстинкты»! Не подменяйте искусство интимом — вот в таком плане, в таком разрезе… — Ну, с одной стороны, они в чем-то правы, — рассудил я, не слишком огорчаясь цензуре. — Вспомните «Маленькую Веру»! Разве зрители покупали билет на драму, на виртуозное мастерство оператора? Нет, они хотели услышать мат и в деталях рассмотреть бюст Негоды. Но это же не наш метод! Где человек — человеку? Гайдай захохотал, утешившись, и звонко хлопнул в ладоши. — Приготовиться! В этот самый момент на меня налетела Рита, затеребила, радостно мутузя. — Ты такой молодец, что пришел! Целовать не буду, я в гриме! И выбежала на ковры. Коротенькие шортики и обтягивающая футболка странно, тревожно сочетались со страхолюдными башмаками — в таких хоть по гвоздям, хоть по битому стеклу. А изящно обвисавший ремень оттягивали две кобуры, из которых торчали потертые рукоятки пистолетов. Сорок пятый калибр, как минимум. Ко мне, стыдливо покашливая, бочком придвинулся Видов. — Привет, — вытолкнул он и неуверенно подал руку. Я крепко пожал ее. — Не помню, — оживился Олег, — говорил ли я «спасибо» тебе… Мне бы тогда точно каюк был. А тут еще эта дурацкая сцена… Столько вокруг нее накрутилось всего… Знаешь, я бы понял, если бы ты не пришел тогда! Уголок рта у меня потянуло в кривую усмешку. — Не поверишь, но Рита сама меня спросила давеча, стал бы я спасать тебя, если бы… Хм… Если бы та постельная сцена была не понарошку. — И?.. — напрягся Видов. — Стал бы, — поставил я точку. — Нет, вовсе не потому что свят. Куда мне… Понимаешь, от злой радости никуда бы я не делся, испытал бы в полной мере. «Ага, помирает соперничек! Так ему и надо!» А потом как? Когда уймется сатанинское торжество, а соперника похоронят? И будет капать на мозги мысль: «А ведь ты же мог его спасти…» Не знаю даже, как тут объяснить… Ну, вот, когда рогоносец хватает шпагу и насаживает на нее любовника жены, как канапе на зубочистку — это понятно. Месть, страсть… Но, когда ты хладнокровно позволяешь умереть — это мерзко. Если уж пришла охота расправиться, вылечи сначала, а потом убей! Создай ситуацию, а не воспользуйся подлым шансом. Вот… как-то так. Олег медленно покивал. — Признаться, я в те дни боялся, что и вы с Ритой разойдетесь. Мы с Инной… — он покачал головой. — Поверишь ли, но моя обида быстро скисла. Ох, больно было, когда понял, чье у Васьки отчество, но разве не я сам задурил голову девчонке? Школьнице! И сколько потом беды наделал? Так что… Прилетают иногда бумеранги из прошлого… Вразумляют. — Что делать собираешься? — покивав понимающе, я глянул исподлобья. — Развод — дело решенное, — пожал Видов плечами. — На той неделе сходим в ЗАГС — и развалим ячейку общества. Нет, я всё понимаю, но жить с Инной не смогу. Одно дело — играть в кино, другое — притворяться дома. Роль верного мужа и доброго папы я просто не вытяну, — он помолчал, задумчиво пожевал губу. — Квартиру я Инне оставлю, а сам… — вздох получился натуральным. — Долго думал, но… Все же подамся в Штаты. Вряд ли мне там что-то светит, но я попробую. Хотя бы сменю обстановку! Ну, ладно, — заторопился Олег, — сниматься скоро. Пойду. — Удачи, — сказал я серьезно. Видов кивнул, пригашивая довольно жалкую улыбку, и его тут же окружили гримеры, подмазывая да подкрашивая. — Приготовиться! Тишина в павильоне! Свет! — Мотор! — Есть мотор. К объективу вышла хрупкая помреж, и зачастила писклявым голосом: — Сцена двадцать один, «Брошенная вилла»! Кадр один, дубль один! — Камера! — Есть… Дощато щелкнула «хлопушка». — Съемка пошла! Харатьян устало сбросил с плеча старенький «Калашников» с запасным «рожком», примотанным к магазину синей изолентой. И тут появилась Лита Сегаль…