Ответом стала добродушная усмешка. — Не в моих принципах тыкать людей в их ошибки, но учти на будущее, что для достижения поставленных целей одного лишь намерения вести собственную игру недостаточно. Поднимать ставки нужно с умом. — Кто ж мог знать? — развёл я руками. — Кто? — улыбнулся Альберт Павлович. — Один наш с тобой усатый знакомый, например. Он собирался разыграть болвана, он его разыграл. За наш с тобой счёт. Преимущественно, конечно, за твой. Я-то при своих остался. У меня совсем уж голова кругом пошла, но я всё же собрался с мыслями и спросил: — Неужто секретарь дисциплинарного комитета совета студенческого самоуправления — столь значительная персона? — Отчасти — да, отчасти — нет. В первую очередь назначение позволяет войти в студсовет, завести полезные знакомства и сблизиться с нужным людьми на почве каких-то совершенно пустяковых услуг. Эдакая клетка на пути проходной пешки, так сказать — карьерный трамплин. И ты её протеже Вяза перекрыл. Точнее — её перекрыли тобой. Я помассировал виски. Директор Бюро выдвинул мою кандидатуру в студенческий совет после того, как сорвался уже согласованный перевод в оперчасть, а сорвался тот по инициативе начальника управления физической защиты. Георгий же Иванович, который и обещал всё устроить, намеревался «разыграть болвана». Плюс невесть чего дожидался в приёмной Максим Бондарь. А он на хорошем счету у Вяза ещё с курсов… Сложив одно с другим, я спросил: — Что такого Городец мог пообещать Вязу? — Но тут же понимающе кивнул. — А! Вихрь собирался выдвинуть в студенческий совет свою кандидатуру, а Георгий Иванович взялся на него повлиять! Альберт Павлович сделал маленький глоточек кофе и улыбнулся. — Пообещал и повлиял, — подтвердил он. — А заодно кулуарно порешал вопрос с вашим патроном, и протеже Вяза остался с носом. Я досадливо поморщился. — Зря кривишься, — заметил куратор. — Тут я с Георгием Ивановичем всецело солидарен. Так откровенно двигать своих людей, как это делает Вяз, просто неприлично. Аргумент убедительным мне не показался. — Все так делают. Вы меня двигаете, кто-то двигает Матвея Пахоту. Кто-то… — Я мог бы привести в качестве примера Митю Жёлудя и много кого ещё, но лишь махнул рукой. — Да чего уж там… — Петя, ты неправ, — покачал головой Альберт Павлович. — Одно дело, когда человека ставят на должность, которая не только позволит ему развиваться и полностью раскрыть свой потенциал, но и принести пользу делу здесь и сейчас. И совсем другое, когда расширяют собственное влияние, распихивая на ключевые точки своих далеко не всегда и во всём компетентных людей. Это порочная практика. Почему, думаешь, ввели квоты на обучение представителей местечкового народца? Да просто для них любой, пусть даже самый талантливый инородец заведомо хуже самого посредственного своего. Диаспоры, землячества и кумовщина — это опухоли, поражающие социум. Чистое зло. С этим утверждением я спросить не стал, спросил о другом: — И что же Вяз? — Мальчик из хорошей семьи с обширными связями вне института. И есть мнение, что лучше бы так оставалось и дальше. — В плане отсутствия связей внутри РИИФС? — догадался я, наливая себе чай. — Именно. Я припомнил рассказ Василя о том, как Вяз сожрал Дыбу, и вздохнул. — Не вышибут меня теперь со службы? — А ты так за должность держишься? — улыбнулся Альберт Павлович. — Собирался же наукой заниматься? — Работы лаборантом для компенсации всех процедур по развитию способностей точно не хватит. — Звонарь подсобит, ну или особый дивизион финансирование выделит, не бери в голову, — уверил меня куратор. — И потом, Георгий Иванович не просил Вяза утопить конкретно тебя. Полагаю, он о тебе и словом не обмолвился. Просто сказал, что твоя кандидатура мешает перевести в оперчасть кого-то более достойного. Я досадливо поморщился. — А к Логу он обратился с предложением дать по рукам слишком прыткому заместителю? И вновь дело не во мне, просто под руку подвернулся? — Оно и было не в тебе. — Это здорово, конечно, но конфликты на ровном месте мне и даром не сдались! Альберт Павлович отломил ложечкой кусочек эклера и без всякого сочувствия произнёс: — Добро пожаловать во взрослую жизнь. И не переживай так по этому поводу. Всё будет хорошо, если только сам не подставишься. Я кивнул. Ну да — Городец точно влиянием на оперчасть Бюро обладает, а Максим Бондарь именно там числится. Если я касательно личности протеже Вяза всё верно угадал, у нас нарисовался паритет. Вооружённый, так сказать, нейтралитет. Наверное. — Но это всё лирика, — отметил вдруг куратор. — Не об этом поговорить хотел. Дело в том, Петенька, что тебя с головой окунули в выгребную яму, именуемую политикой. — Серьёзно? — удивился я настолько, что даже о ромовой бабе позабыл. — Как так? Я же с активом военной кафедры… Ну, вы в курсе… — С кем ты сейчас — это твой личный выбор. А вот как секретарю дисциплинарного комитета тебе придётся лавировать между самыми разными группировками. Думаешь, я не думал провести тебя на эту должность? Думал! И счёл, что ты ещё не готов. Что это назначение не пойдёт на пользу ни тебе, ни делу. У нас, видишь ли, перевыборы ректора на носу. Подросла зубастая младая профессура, их самих уже подпирает новое поколение, ещё и в министерстве всё не так гладко, как хотелось бы. Всякое может случиться. Как минимум господину Ковалю придётся пойти на компромиссы. Понимаешь, к чему я? Я кивнул. — И что ты собираешься делать? — Оставаться сторонним наблюдателем, в конфликты не ввязываться, докладывать обо всём еженедельно. — Благими намерениями, Петя, благими намерениями… — Альберт Павлович вздохнул. — Ладно, осмотрись пока, изучи настроения. В конце месяца обсудим дальнейшую стратегию, а пока постарайся поддерживать со всеми ровные отношения. Не в моих принципах лезть в чужую жизнь, но особо ни с кем не сближайся и ни с кем не конфликтуй. Как с футбольными болельщиками работать, я тебе объяснял. Здесь то же самое. Дружи со всеми, всем помогай в меру сил. Наблюдай, запоминай, анализируй. — Понял. — И вот ещё что: ты иностранные языки изучаешь? — Изучаю, — подтвердил я и счёл нужным добавить: — Факультативно. — И как с айлийским дела обстоят? Перенастройка на источник-десять давно потеряла для меня всякую актуальность, поэтому вопрос заставил удивлённо посмотреть на собеседника. — Да так же, как с оксонским и нихонским. Не особо. — Сосредоточься на айлийском, — то ли посоветовал, то ли распорядился Альберт Павлович и снизошёл до объяснений: — К нам из-за океана партия соискателей в самое ближайшее время прибудет, понадобится медперсонал со знанием языка. Хорошо бы тебе с ними поработать. — Надо, так надо, — осторожно сказал я. — А они от кого к нам? От госдепартамента? Насколько мне было известно из газетных статей, официально въезд операторам на территорию Соединённых общин Нового Света был самым категорическим образом запрещён, но при этом ходили слухи о привлечении тамошней секретной службой нужных специалистов известного профиля к сотрудничеству неофициально. — Нет, от бюро расследований. — Их настолько допёк танилийский синдикат? — Не настолько, чтобы они признали его существование, — улыбнулся в ответ Альберт Павлович. — И формально их у нас будет представлять частный подрядчик. Агентство Пинкертона, слышал о таком? Я кивнул. Альберт Павлович взглянул на часы, отодвинул блюдечко с опустевшей чашкой и поднялся из-за стола. — Тренировка у тебя в шесть? — Верно. — Забеги ко мне минут за десять. Хорошо? Я решил, что к этому времени куратор рассчитывает прояснить вопрос со Львом и пообещал: — Забегу. Сам за столом тоже оставаться не стал, допил чай и полез за деньгами, но Альберт Павлович отмахнулся и кинул на стол червонец. Он уже надел пальто и принял шляпу, когда в предусмотрительно распахнутую вахтёром дверь в сопровождении невысокого полноватого усача прошла эффектная светловолосая дамочка лет тридцати с яркой помадой и броским макияжем. — Альберт! — всплеснула она руками. — Сколько лет, сколько зим! Вот так встреча! Она определённо собиралась расцеловать моего куратора, но тот ловко перехватил её руку и наметил прикосновение губ к затянутой в лайковую перчатку кисти. — Аделаида, ты всё так же прекрасна! — заявил он и, быть может, душой не покривил, но вот положительных эмоций эта встреча ему определённо не доставила. Слишком хорошо успел изучить куратора, чтобы не уловить, как на миг растеряло всю свою мягкость его округлое лицо. — Ты слышал, Олежу убили? Какой кошмар! — Да-да, просто ужас, — согласился Альберт Павлович, и глазом не моргнув. — Надо будет как-нибудь встретиться и вспомнить старые деньки. Или задержишься? — Дамочка обернулась к своему спутнику и протараторила: — Вадим, это Альберт, мой добрый друг. Альберт, оставайся! Уверена, вам найдётся о чём поговорить! — Увы, дорогая. Увы! Нам, скромным служащим, приходится трудиться в поте лица. Моё почтение. Петя, идём! Мы покинули «Жар-птицу», и Альберт Павлович никак эту встречу не прокомментировал, только сделал мне ручкой и двинулся через дорогу к скверу. Я задумчиво хмыкнул ему вслед.