Часть 17 из 25 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Оборвав фразу, он поспешил к Деменчуку, уже собиравшемуся завести мотоцикл, крикнул:
– Товарищ старшина, задержитесь на минутку!
Деменчук обернулся – очень похоже, с видимой неохотой, и они заговорили. Стояли довольно далеко и говорили негромко, и слов я не разбирал, но говорить они могли только об одном. Ну да, старшина делает выразительные жесты обеими руками со сложенными лодочкой ладонями…
– Объясняет, конечно, где эти две хаты, – вслух пришел к тому же нехитрому выводу Шалин. И добавил чуточку скучающим тоном: – Ну, логично. Он, конечно, еще с парой-тройкой сельчан поговорит, знаю я его, педанта… а впрочем, сыскарь отличный. Но на его месте я б тоже в первую очередь с этой парочкой поговорил бы.
– Хотите сказать, допросили бы? – поправил я без тени язвительности, нейтральным тоном.
– Да нет, – сказал Шалин серьезно. – Допрашивают подозреваемых, а эту местную красотку я бы на его месте в подозреваемые с ходу не зачислял. Думаю, и Минаев не станет. Просто-напросто она пока что последняя, кто видел вашего сержанта живым. Других кандидатов что-то не просматривается на данный текущий момент. Ну а мальчишку в подозреваемые зачислять вовсе уж глупо. Так что побеседует по душам… – Капитан усмехнулся. – Конечно, под протоколы с подписями, касаемо свидетелей это тоже полагается…
Хотя об этом не говорилось, я не сомневался, что Минаев поедет сначала к Алесе – ее показания гораздо важнее того, что может рассказать Стах. Так оно и оказалось: когда мы подошли к небольшой, невидной хатке, из свинарника, тяп-ляп сколоченного из потемневших досок, щелястого, как раз выходила Лявониха. Видимо, только что покормила хрюшек, которых у нее было именно что две – в свинарнике раздавалось громкое чавканье и довольное похрюкивание, так сказать, на два голоса.
Следователь распахнул хлипкую калитку, вошел во дворик первым и сказал самым дружелюбным тоном:
– Утро доброе, бабушка! Гостей принимаете?
– Так ить с радостью, мил человек! – моментально откликнулась старуха. – Гость в дом – Бог в дом. Проходите, проходите. По какой же такой надобности сразу трое официэров к убогой старушонке пожаловали? Выбачайце, любопытство старуху гложет…
Ах, как она была доброжелательна, как лучилась доброй улыбкой! Хоть картину с нее пиши: «Самая добрая бабушка Полесья». Что ж, слышал я от стариков: ворожея и колдовка (ни в тех, ни в других я не верил, в жизни не попадались), будь она трижды злая и душевредная людям, вовсе не обязательно будет крючконосой уродиной с непрятнейшим лицом…
– У вас ведь живет Алеся Яновна Гармаш?
– А как же! Не все времечко, правда, но по неделе, так прикинуть, и у меня. У отца за рекой молодой-то скучновато: там всего и есть что три хутора, и нет у нее там ровесниц, что годились бы в подружки. А здесь деревенька хоть и маленькая, у нас по сравненью с заречными хуторами – многолюдство.
– Она сейчас у вас?
– А как же ж. На кухне хлопочет, завтрак готовит. Помогает, дай ей Боже здоровья и завидного жениха, и в том, и в этом. Не знаю, что без нее и делала бы, немощь ходячая…
Прибеднялась бабуля самым откровенным образом: ни в ее походке, ни в движениях не было и тени старческой дряхлости. И самогонку вчера, сам видел, потребляла отнюдь не воробьиными глоточками.
– Отлично, – сказал Минаев. – Вот с ней мне и нужно поговорить по служебной надобности.
– Ну, коли так, прошу в хату. Служба – дело серьезное, мы понимаем, хоть и живем в дремучести. Прошу.
И она первой засеменила к ветхому крылечку, опять-таки без всякой старческой немощи. Я пропустил вперед старших по званию и вошел последним. Слева, судя по расположению печной трубы, и помещалась кухня. Вход был задернут полинялой ситцевой занавеской, и из-за нее доносилось звяканье посуды. Лявониха провела нас в горенку, маленькую, бедновато обставленную, но чисто прибранную, с потемневшей иконой в углу. Показала на стол, покрытый чистой белой скатеркой с красной вышивкой понизу:
– Садитесь, гости дорогие, – и добавила виновато: – Вот только табуретов у меня только два, больше и не нужно, забыли старуху совсем, гости не ходят, подружки давно уж в горних высях…
– Ничего, – сказал Шалин, – я человек не гордый, я и на подоконнике посижу, удобный он у вас… с вашего позволения, конечно.
– А чего ж не позволить, не в обузу. Садитесь, а я пойду Алеську покличу.
И проворно вышла, немочь мнимая. Шалин уселся на подоконник, шириной вполне для этого подходящий. Я устроился рядом – понимал, что один табурет нужно оставить свободным для Алеси. И подумал еще: а ведь бабуля, хоть явно и не страдает отсутствием любопытства, не спросила, что за служебные надобности привели к ее молодой родственнице трех офицеров сразу. Дурацкое ощущение, конечно, но полное впечатление, что нас – или кого-то вроде нас – здесь ждали.
С подоконника я видел соседнюю комнату – дверной проем был без двери, с отдернутой сейчас занавеской. Спальня, конечно, – еще поменьше горенки, две кровати, одна вовсе уж старая, узкая (Лявонихи, явно), вторая гораздо новее, двуспальная, никелированная – эта уж Алесина, и гадать нечего.
Вошла Алеся, вытирая руки о старый ситцевый фартук, в обычной сорочке без вышивки и темной юбке, красивая и в этом затрапезе. Волосы все так же свернуты калачиком на затылке. Лицо чуточку удивленное, в глазах любопытство: именно так и должна выглядеть обычная деревенская девушка, к которой вдруг заявились сразу трое офицеров, причем двое совершенно незнакомые.
– Алеся Яновна Гармаш? – спросил Минаев.
Следовало лишний раз отдать ему должное: глаза нисколечко не колючие, лицо прямо-таки доброе, сразу к себе располагающее. Да, сыщик толковый…
– Я, – сказала она и непринужденно улыбнулась. – Только по моим молодым годам рано мне еще с отчеством навеличиваться…
– Порядок такой, – сказал Минаев таким тоном, словно извинялся за того, кто эти порядки выдумал и заставляет соблюдать. – У меня к вам чисто служебное дело, а в этих случаях как раз и положено с отчеством величать… Капитан Минаев, следователь военной прокуратуры. Вам предъявить удостоверение?
– Да что вы! Офицеру-освободителю можно и на слово поверить. К тому же и Рыгор Миколаич с вами, а он тут главный военный начальник, кого попало не приведет…
– Вот и прекрасно, – сказал Минаев. – Можно на ваш паспорт взглянуть? – Он положил перед собой бланк с «шапкой»-надпечаткой и авторучку («Протокол допроса (свидетеля/потерпевшего», – разобрал я со своего места).
Алеся, не выказав ни малейшего удивления, подошла к обшарпанному комоду, возможно, помнившему еще царские времена, достала паспорт уверенно, так, словно прекрасно знала, в котором ящике он лежит. Подавая его капитану, сказала чуть виновато:
– Только его немчуки своим штемпелем припаскудили, они всем ставили…
– Я знаю, – кивнул Минаев. – Ничего страшного, установится власть, будет менять… Садитесь, Алеся Яновна, разговор будет не столь уж долгий, но и не короткий, а в ногах правды нет…
И принялся привычно переписывать все ему необходимые паспортные данные. Закончив, положил паспорт перед ней и спросил:
– Вы, наверное, удивились? Ни с того ни с сего пришли незнакомые офицеры…
– Удивилась чуточку, – сказала Алеся. – С постоем вроде бы все уладилось, всех солдат расквартировали… Да и насчет постоя по хатам ходил один раз единственный человек, не офицер даже…
– Да понимаете ли… Вы ведь вчера со свадьбы ушли с нашим военным, сержантом Кравцом?
– Был такой грех, – улыбнулась Алеся. – Только фамилию его я от вас первый раз слышу. И что он сержант, сейчас от вас узнала. Мы ведь в погонах разобраться еще не успели, до войны их не было. Рыгор и Рыгор, Игорь по-вашему. Я его так и звала, ему даже нравилось, – и она улыбнулась вовсе уж кокетливо. – Товарищ капитан… неужели он или я нарушили что-то? Вашим хлопцам что, забронено после службы с девчатами погулять?
– Да нет, ничего подобного… Вы на свадьбе познакомились или раньше?
– На свадьбе, – сказала Алеся. – По совести признаться, я сама к нему подсела. Вы только поймите правильно, товарищ капитан. За три с лишним года первое настоящее веселье, как до войны, первый раз танцы, музыка, парни видные, как на подбор… Истосковались мы тут, девушки, по такому… В точности как до войны всё было…
– Я понимаю, – сказал Минаев, улыбаясь вполне по-человечески. – И сам забыл, когда последний раз был на веселье… Значит, вы с ним познакомились, болтали, надо думать, танцевали… А потом пошли гулять?
– Ага, – сказала Алеся. – Он предложил, я и согласилась. – Ее лицо стало не на шутку озабоченным. – Неужель случилось что?
– Вот то-то и оно, что случилось, – сказал Минаев. – Сержанта утром нашли мертвым примерно в полукилометре от деревни.
– Боженьки! – Алеся всплеснула руками. – Что же с ним такое?
– Утонул.
– Быть не может!
– Может, – сказал Минаев уже несколько суховато. – Утонул.
Лицо у нее стало горестным, испуганным, таким, какого и следовало ожидать от девушки в такой ситуации. Промолвила словно бы беспомощно:
– Как же так…
Если это и было актерство, то – высшей пробы. Ни нотки, ни тени фальши… Почти прошептала:
– Но как же ж так, лишенько…
– Вот я и выясняю, как, – сказал Минаев. – И по всему выходит, Алеся Яновна, что были вы последней, кто его видел живым. А потому к вам первой и все вопросы… Как вы с ним расстались и где?
– Да там же, примерно в полукилометре от деревни…
– Следовательно, в деревню он вас не провожал?
– Нет…
Вот тут в голосе капитана прозвучала определенная следовательская нотка:
– А почему так? Парень был культурный, одессит… Коли уж он вас не провожал, само собой напрашивается объяснение: поссорились вы. На том самом месте, на берегу. И очень может быть, не просто вы ушли, а убежали… Что у вас произошло? – резко переменил он тон. – Что-то должно было произойти…
Алеся подняла на него испуганные глаза, ставшие вовсе уж огромными:
– Вы ж не думаете, будто это я…
– Не думаю, – сказал Минаев. – По ряду веских причин, о которых я пока, простите, промолчу. Но, Алеся Яновна! – Он поднял палец. – Как-никак вы последняя, кто видел его живым, в ваших же интересах подробно и без утайки рассказать, как вы с ним расстались. Иначе, не стану пугать, положение ваше усложнится… Ни в чем я вас пока не подозреваю, но что меж вами произошло на берегу, знать обязан.
Алеся молчала, опустив голову, машинально заплетая в косички белую длинную бахрому скатерти. Ее щеки явственно запунцовели.
– Рассказывать стыдно… – обронила она, не поднимая глаз.
– А придется, – вновь мягко, но с чувствовавшимся напором сказал Минаев. – Мы с вами не в игрушки играем и не пустое любопытство тешим. Человек мертв. Идет следствие. И получается, что вы последняя, кто видел его живым. Простите за откровенность, но немцы с вами не так разговаривали бы…
– Я знаю… – промолвила она чуть ли не шепотом.
– Вот и расскажите. Сами понимаете, дальше нас это не пойдет.
Алеся подняла голову и встретилась с ним взглядом. Честное слово, в глазах у нее стояли бисеринки слез.
– Кто же знал, товарищ капитан, что он таким окажется, – сказала она тусклым голосом. – Пригожий парень, веселый, танцевал хорошо, за словом в карман не лез, истории рассказывал забавные… Три с лишним года такого не было – чтобы парень за мной ухаживал на самой настоящей свадьбе, как до войны… Чтобы погулять звал, как в прежние мирные времена… Я и пошла с ним. – Она покраснела еще больше. – Сначала, пока шли по деревне, все было лучше некуда. Останавливались иногда, целовались… А потом, когда он предложил над речкой прогуляться и вышли мы за деревню, сквернее пошло. Рыгор, когда мы из-за стола уходили, полную фляжку самогонки налил – кто б отказал освободителям… Вот и начал смоктать, чем дальше, тем больше. Пошатывать его стало, язык чуток заплетался, стал мне говорить разное всякое, совсем уж неприличное (я дернулся было, но промолчал и остался сидеть – я в этом танце был лишним), руки распускал все нахальнее. А когда допил фляжку и выкинул ее в реку, потянул меня в кусты от дороги и как осатанел: под платье полез, подножкой повалить пытался… Я говорила, что так не хочу, а он, как шальной, лапал, на ухо шептал: «Перед немцами, поди, ножки раздвигала, а освободителем брезгуешь?» И еще всякие охальные гадости… Уж не знаю, как удалось, только я вырвалась и побежала в деревню. Он не гнался, стоял на том же месте и разные мерзости вслед орал, про меня и про немцев… В деревне опомнилась, увидела, что он не гонится, там остался, пошла нормальным шагом – еще не стемнело окончательно, люди могли увидеть… Вот и всё. Как есть вам рассказала. Плакала потом в подушку долго: таким хорошим парнем сначала показался и таким потом обернулся… Вот и всё, – повторила она. – Рассказала, всё как было, хоть заарестовывайте и в район везите. На икону перекрещусь, так и было…
– Успокойтесь, Алеся Яновна, – сказал Минаев. – Ну что вы такое говорите? Не за что вас арестовывать, в район везти… Ничего я для себя не вижу необычного. У людей иногда на войне тормоза срывает, вот и выкидывают в мирной обстановке… фокусы. Прочитайте протокол и распишитесь вот здесь… нет, вы внимательно прочитайте, вдруг что-то я не так записал…
…Когда мы отошли от дома Лявонихи достаточно далеко (машину Минаев оставил у пожарища сельсовета, чтобы не привлекать лишнего внимания, благо пешком концы отмахивать пришлось небольшие), я сказал:
book-ads2