кожу живьем и носить мою гребаную голову как шляпу, если она оставит меня здесь с тобой. 125 — Ха! — Рэн откидывает голову назад и смеется, только один раз, захлопнув книгу в своих руках. Сухожилия и мышцы в его горле работают, когда он глотает. — Элоди! Это ты? — окликает меня Карина. — Ты это слышала? Я встречаюсь взглядом с Рэном, ожидая, что он скажет мне держать рот на замке, но он только снова пожимает плечами. Ему явно все равно, знает ли она, что он здесь. Его бессловесная уверенность заставляет меня лезть на гребаную стену. — Ты понимаешь, что она вызовет полицию, если ты сделаешь что-нибудь странное, — предупреждаю я его. — Пожалуй, да, — соглашается он. — И тебе все равно? — Нет. Мне не о чем беспокоиться. Я ничего тебе не сделаю, Элоди. — Эта улыбка расплывается, занимая все больше места на его предательски красивом лице. Было бы так приятно сбить с него эту самодовольную самонадеянность. Я представляю себе, каково было бы сделать это, и моя правая ладонь покалывает. — Элоди! Что за чертовщина! — кричит Карина. — Я уже иду! — Я снова кричу ей через перила. — Одну секунду! Рэн протягивает мне книгу, изогнув злодейскую бровь в открытом вызове. Он бросает мне вызов — подойти достаточно близко, чтобы забрать ее у него. — «Этюд в багровых тонах». Сэр Артур Конан Дойл. Это, конечно, не поэзия, но думаю, тебе понравится, — говорит он. — Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о книгах. Я пришла сюда, чтобы забрать свой телефон обратно. Зачем он тебе понадобился, черт возьми? Что ты собирался сделать? Рэн хмурится, обдумывая этот вопрос по-настоящему. — Будет достаточно объяснений? — размышляет он. — Если я расскажу тебе о своих рассуждениях и скажу правду, это оправдает мои поступки? — Точно нет. — Тогда, если тебе все равно, я, пожалуй, поберегу дыхание. Я собираюсь убить его. Я убью его на хрен, пока он не сдохнет три раза подряд. — Да что с тобой такое! Просто скажи мне, что ты собирался сделать! Он фыркает, — он расстроен? — делая шаг ко мне, свободно держа книгу в руках. Я замираю, застыв на месте, когда он подходит ближе. Только когда Рэн стоит в футе от меня, я понимаю, как близко подпустила его, и что он, вероятно, мог бы проломить мне череп этой книгой, если бы захотел. — Мне надо было бежать, — шепчу я. Вслух? Боже, я сказала это чертовски громко. Что, черт возьми, со мной не так? — Да, наверное, так и нужно было сделать, — говорит он. — Но все в порядке. Я не психопат. Ты хоть представляешь, как ты прекрасна, когда тебя охватывает паника? — спрашивает он. — У тебя розовеют щеки, и глаза оживают. Рад, что ты 126 не сбежала. — Он прикрепляет свое последнее утверждение в конце, как будто сам только что это понял. — Это значит, что ты меня не боишься. Я знал это, но приятно получить доказательство. Что касается твоего телефона, то я бы сказал, что это было довольно очевидно. Я хотел убрать с него все вредоносные программы твоего отца, чтобы писать тебе сообщение, зная, что за мной не шпионит один из самых воинственных людей в армии Соединенных Штатов. — Ха! Господи, да ты просто издеваешься надо мной, да? Ты серьезно думаешь, что я поверю в это? — Я и не жду, что ты мне поверишь. — Тогда почему ты пытаешься изобразить себя хорошим парнем? — Вовсе нет. Стал бы я просматривать твои фотографии? Просмотрел бы твои сообщения? Просмотрел бы твой список звонков? — Он горько смеется. — Конечно. Я не очень хороший парень, Элоди. Из многочисленных надежных источников мне сообщили, что я достоин осуждения. Но хочешь узнать мою единственную удивительную искупительную черту? — На самом деле, нет. — Я никогда не лгу .— Он заявляет об этом с серьезностью и искренностью, которые звучат правдиво. Абсолютно. Словно чек, который я могла бы взять прямо в банк. И я ему верю. — Я никогда не лгу, поэтому, когда я говорю тебе что-то, малышка Эль, ты можешь поверить, что это правда. Надменный, самодовольный осел. Ненавижу. — Ладно. Тогда давай попробуем еще раз. Попробуй сказать мне, что ты не уничтожил все мои вещи после того, как вломился в мою комнату. Давай посмотрим, как это сработает, потому что… — Я не делал этого. — Рэн смотрит мне прямо в глаза, когда говорит, его плечи расправлены, а подбородок презрительно вздернут. И та же честность, которую я услышала в его последнем заявлении, живет и в этих его словах. — Я мог бы вломиться в твою комнату, но у меня не было для этого причин. У меня горло горит огнем. Ни с того ни с сего мои глаза начинают щипать