Время от времени он бывает немного коварным. Не таким коварным, как я, но разумно быть начеку. Пакс надувает губы, уставившись в потолок. Сейчас он ведет себя слишком беспечно. Он хочет чего-то большого. Больше, чем Элоди, а это значит, что он собирается попытаться выдать все это за честный обмен. — Лодка, — беззаботно говорит он. — Она твоя, пока еще на Корсике. Отдай мне лодку на весенние каникулы, и я даже пальцем не трону эту девчонку. Ха. Он говорит о «Контессе» так, словно это гребаная шхуна, а не сорокафутовая роскошная суперяхта с семью спальнями. Она гордость и радость моего отца. Если я позволю Паксу остаться там без присмотра во время весенних каникул, эта чертова штука, скорее всего, окажется на дне Средиземного моря. Мой отец вымазал бы меня дегтем и перьями, а потом лишил бы наследства. — Неделю, — возражаю я. Пакс складывает руки на груди, небрежное, беззаботное выражение лица, которое он только что демонстрировал, исчезает, когда он приступает к переговорам. — Две недели, чувак. Все каникулы. Я не собираюсь лететь через весь мир ради одной гребаной недели. — Десять дней. Окончательное предложение. — Так не пойдет. Думаю, тебе придется отступить. Он мог бы заставить меня отступить. Если он захочет, он мог бы привлечь Дэша, и они вдвоем могли бы проголосовать за то, чтобы я держался подальше от Элоди до конца гребаного времени. Правило дома. Мы стараемся не заставлять друг друга делать что-либо большую часть времени, что только заканчивается тем, что кто-то получает травму, но это не было бы беспрецедентным шагом. Паксу действительно, должно быть, понравилась внешность Элоди, и это заставляет меня хотеть ее еще больше. Хотя она уже моя, и это заявление, которое он пытается сделать на нее, кипит в моей гребаной крови. — Десять дней, Пакс. А потом поезжай к своей маме в Прагу. Он выглядит испуганным. — Какого черта мне это делать? — Ладно. Хорошо. Ты получишь лодку. Две недели. Но как только я услышу, что ты опять делаешь коктейли Молотова, я тут же вызову чертову жандармерию. Кажется, что улыбка на лице этого куска дерьма стала еще шире. Боже, какого хрена я делаю? Это будет абсолютная катастрофа. Я уже чувствую это своими костями. — Хватит лыбиться. Я отсюда слышу, как смех рикошетит внутри твоего толстого черепа, — ворчу я, поворачиваясь обратно к своему столу. Я больше не смогу писать. Знаю, что не смогу. Я чувствую облегчение от того, что право собственности на Элоди Стиллуотер было урегулировано, но теперь у меня во рту появился неприятный привкус, от которого я не могу избавиться. 32 Я сделал копию ее файла со всеми ее личными контактными данными через неделю после того, как украл фотографию. Я подумывал позвонить ей еще до того, как она приедет, просто чтобы услышать ее голос и перестать сводить себя с ума от мысли, как будет звучать её голос. Однако мне удалось заставить себя проявить сдержанность. Но я не мог удержаться от переписки после нашего урока английского. Мне хотелось вывести ее из себя. Наблюдать за ее реакцией издалека. Как ни досадно, она почти не отреагировала. Сначала она была в замешательстве, потому что не узнала номера, но потом ее лицо стало пустым. Никакого страха. Никакого гнева. Никакого раздражения. Единственная эмоция, которую я увидел на ее лице, со своего места, где я прислонился к стене в пятнадцати футах от неё, была короткая вспышка веселья, и в следующий момент она засунула телефон обратно в карман и побежала вверх по ступенькам к биологическим лабораториям, не оглядываясь. — А почему ты так зациклился на этой девушке? — спрашивает Пакс, издавая адский шум, когда он целеустремленно запускает крышкой от банки с Pringles через всю комнату, засовывает руку внутрь, вытаскивает пачку чипсов и запихивает их в рот. Я выстукиваю одно предложение, сосредоточившись на экране ноутбука. — Она — ничто, пустое место. Она не имеет никакого значения. — Чушь собачья, Джейкоби. Ты не проявлял ни малейшего интереса к девушке со времен Мары и сам это знаешь. БАХ! Кажется, я только что разбил экран своего ноутбука. Я не должен был так сильно захлопывать крышку, но опять же, Пакс не должен был так просто произносить это имя в пределах моей слышимости. Он знает, что не должен. Закрыв глаза, я делаю дрожащий, неровный вдох, пытаясь выровнять ярость, бурлящую в моей крови. — Я рад, что мы договорились по поводу «Контессы», — цежу я сквозь зубы. — Ты должен убраться на хрен из моей комнаты, чувак. Я серьезно. Я должен сделать это задание. Мне нужно прочистить мозги, а я не могу этого сделать, когда ты поднимаешь эту хрень. Я жду, что Пакс начнет спорить. Споры — его вторая натура. Он вырос в доме, полном адвокатов. К лучшему это или к худшему, но он предпочитает держать язык за зубами. — Ну ладно, старик. Никакой драмы. Я иду в «Косгроув», возьму пива. Тебе