– И, похоже, не одной! Бабкин поднял манекен и сделал попытку поправить на нем вот это безумное, напоминавшее гигантскую раздавленную божью коровку. Дикий вскрик заставил его отдернуть руки. – Не трогай! Грегорович подлетел, перехватил негра и сам с нежностью, с которой мать укутывает дитя, расправил на нем все складки. Изумрудный воротник благодарно зашелестел под его пальцами. – Это же тончайшая работа! Ты посмотри, варвар! Варвар хотел лишь одного: как можно быстрее смыться отсюда. Вечеринка только началась, а позора на его голову уже хватало с избытком. В дверях соткалась вторая фигура. – Сергей, вас там ищут. Да чтоб тебя! Камердинер. Встречаются люди с уникальной способностью: в любой ситуации они умеют придавать своему лицу выражение, означающее «я так и знал». Спектр возможных вариантов случившегося может быть огромен: от сломавшейся швейной машинки до второго падения тунгусского метеорита. Это несущественно. Человек «я-так-и-знал» реагирует одинаково: складывает гримасу той скорбной осведомленности обо всем на свете, которая, говорят, была свойственна в старости царю Соломону. Именно так взирал камердинер Кеша на поле короткой битвы. Казалось, он с первого появления Сергея в их доме догадывался, что все закончится дракой с манекеном, разнесенной вдребезги ванной комнатой, танцами голышом на столе и прочими сомнительной ценности поступками, какие только может совершить охранник певца Джоника. – Ринат Ильдарович ищет? – выдавил Бабкин, не сразу вспомнив, как зовут Джоника по-настоящему. – Татьяна Вадимовна. Сергей нахмурился. Какая еще Татьяна Вадимовна? – Медведкина, – подсказал Грегорович. – Зачем я ей понадобился? – вслух подумал Бабкин. – Партию умирающего лебедя танцевать? – предположил Грегорович. Сыщик побрел к дверям. Камердинер посторонился. – Осторожнее. Сказано было так тихо, что Бабкин сперва решил, будто ему показалось. К тому же Иннокентий сохранял то же выражение сокрушенного понимания с оттенком обреченности, которое может возникнуть на лице торговца посудой, в лавку которого привели слона. – Простите, – на всякий случай мрачно сказал Бабкин. – Внимательность еще никому не вредила. Сергей очень пристально посмотрел на камердинера. Тот вежливо улыбнулся одними губами и кивнул, словно приглашая к выходу. 7 – Войдите! К облегчению Бабкина, балерина выглядела не так, как во время их последней встречи. Спортивный костюм того розового оттенка, который бывает у чисто вымытой свиньи, на ногах шлепанцы с пушистыми помпонами. Похоже, Татьяна решила расслабиться. – Сереженька! Ты мне нужен как мужчина! Бабкин вздрогнул. – Я оставила в машине коробку со своим платьем. А оно такое тяжелое! Ты спасешь хрупкую женщину, если дотащишь его. Сергей облегченно выдохнул. Его всего лишь подряжают работать грузчиком. Татьяна взмахивала ресницами невероятной длины и мило улыбалась. Сергей принужденно улыбнулся в ответ. – Разумеется, Татьяна… э-э-ээ… Вадимовна. – Просто Танюша. – Танюша, – с трудом повторил Бабкин. Милая улыбка исчезла с губ, и Татьяна заговорила деловито и сухо: – Одному не справиться. Водитель Богдана поможет. Только сюда не тащи, оставь в гостевой на первом этаже. Следующая дверь за оранжереей. И ради бога, не урони! Обещаешь? – Постараюсь. Балерина протянула руку и непринужденно пощупала бицепс Бабкина. – Ой! – восхитилась она. – Настоящий Буцефал! «Дожили. Теперь я конь». – Ну, иди же скорее! Хочу свое платье! И Бабкина, подталкивая в спину, выставили в коридор. Водитель нашелся в подземном гараже. Хмурый усатый мужик, не глядя на Бабкина, махнул рукой на предмет, уже стоявший на полу возле багажника: – Беремся? Никакая это была не коробка, а полноценный сундук. Разве что не кованый. С ручками, как полагается, и фигурной скобой на крышке. – Ты справа, я слева. Едва приподняв край, Бабкин мысленно присвистнул: сундук весил не меньше шестидесяти килограмм. Совершенно непонятно, как водитель в одиночку вытащил его из багажника. Что ж там за платья такие? Из малахита? Будь на месте Бабкина человек менее сильный, он сдался бы на десятом шаге. Но после стыдной драки с манекеном Сергей должен был реабилитироваться хотя бы в собственных глазах. Так что он мужественно тащил сундук, надеясь только, что взмокший и краснолицый водитель не сбежит, оставив его на полпути. В одиночку эту махину Бабкин не доволок бы. – Поворачиваем! – прохрипел водила. Миновали оранжерею и остановились у двери, тяжело дыша. – Открывай! Комната оказалась подобием гримерки, с зеркалами, какими-то ширмами, шторами и шкафами. Бабкин не приглядывался к интерьеру. Ему хотелось только освободиться от своей ноши и держаться впредь подальше от Медведкиной. В глаза бросилась початая бутылка коньяка на столике перед зеркалом. Его напарник по вынужденной работе грузчиком смылся, едва дно сундука коснулось пола. Исчез быстрее, чем Бабкин успел сказать «спасибо». Очевидно, тоже опасался, что у владелицы сундука могут появиться новые идеи. Сергей покосился на крышку с фигурной скобкой. «Сколько же у нее там платьев!» И тут внутренний скептик отчетливо покачал головой. «Ты веришь, что шмотки могут столько весить?» Бабкин не верил. Если только Медведкина не притащила к Грегоровичу набор сценических костюмов «неделька». Тогда что он тащил? Разумнее всего было уйти, отчитаться о выполнении просьбы и остаток времени посвятить своей непосредственной задаче. То есть слежке за Решетниковым. «Маячок бы надо исхитриться поставить на него, чтобы быть в курсе всех перемещений. Благо Илюшин крутанулся и добыл высокоточную технику». Но Сергей колебался. Макаром Илюшиным руководило бы любопытство. Бабкиным двигало совсем другое чувство: его использовали втемную, и он слегка сердился. «Она не должна тебе докладывать, что у нее там на самом деле. Сказала первое, что в голову пришло». Разумно. Но чем дольше Бабкин смотрел на сундук, тем сильнее ему хотелось узнать, что внутри. Определенно, сам дом Грегоровича провоцировал на то, чтобы совать нос куда не следует. «Как говорит Илюшин, лишней информации не бывает». С этой мыслью Бабкин взялся за фигурную скобку и откинул крышку. В сундуке, скрючившись и неловко поджав ноги, лежал Андрей Решетников и невидящими глазами смотрел куда-то вбок. Шею его пересекала широкая красная полоса.