Книга четвертая Это лето 29 Шесть недель назад. 19 июня, Бэквуд Каждое утро на даче, пока Питер с детьми спят, я подметаю пол, собираю пыль, песок и насекомых в аккуратные кучки, которые потом одну за другой перемещаю в совок, прежде чем вытряхнуть все под ближайший куст. И каждое утро в этот момент я думаю об Анне. Мимолетная мысль. Не столько воспоминание, сколько фиксирование едва заметного, но неизгладимого следа, частицы ее, живущей во мне. Анна научила меня подметать, когда мне было семь. «Не так, тупица! – кричала она мне с веранды, когда я в комнате размахивала метлой, как маятником, поднимая тучи пыли. – Нужно аккуратно водить ею близко к полу. Сделать много маленьких кучек. Мести к себе. А иначе вот что получается». Сегодня утром, когда я ставлю метлу на место между холодильником и стеной кладовки, она соскальзывает и падает в затянутый паутиной проем за холодильником. Я вздыхаю, зная, что мне не остается ничего иного, как лезть за ней в полную пауков темноту. Мама всегда убирается на даче перед нашим приездом, но только в тех местах, которые хорошо видно. Вчера, когда мы приехали сюда на лето, первым, что заметила Мэдди, было огромное мышиное гнездо на балке над полками в кладовке. – Я притворяюсь, что не замечаю, – случайно услышала я, как она говорит Мэдди, когда проходила мимо двери, таща из машины сумки с одеждой. – Все самое неприятное я оставляю твоей маме. – Я тебя слышу, – сказала я. – В кувшинках поселилось семейство ондатр, – продолжила она разговаривать с Мэдди, не обращая на меня внимания. – Они очень милые, трое малышей плавают за мамой каждое утро. Было четверо, но я как-то заметила тушку одного в воде, когда каталась на каноэ. Он был похож на мохнатое бревнышко. Трупное окоченение. – Очень мило, мам. Спасибо, что рассказываешь это моей дочери, – бросаю я через плечо. – Вы собираетесь поселиться здесь навсегда? Никогда не видела столько вещей. Я останавливаюсь в конце тропы и стою, глядя на пруд, на яркое июньское небо. Идеальный день, чтобы искупаться. – Невыносимо счастлива быть здесь, – говорю я сама себе. Но сегодня серое небо затянуто тучами, слишком холодно для купания. Оставив метлу там, куда она упала, я иду по тропе к себе в домик и роюсь в сумке в поисках кроссовок и спортивного топа. Одежда Питера валяется кучей на полу, там, где он сбросил ее вчера вечером. Я вешаю его белую хлопковую рубашку на крючок, складываю потрепанные штаны и оставляю их на спинке стула. Питер позади меня шевельнулся. – Еще рано, – шепчу я. – Спи дальше. Он поворачивается и улыбается мне, взлохмаченный, с мятой после подушки щекой. – Уютно, – говорит он. Он выглядит таким милым, совсем как маленький мальчик. – Скоро вернусь. – Я целую его в веки, вдыхая знакомый запах соли и сигарет. – Я приготовлю завтрак, – бормочет он. Я отправляюсь на пробежку, стараясь не споткнуться о корень и не попасть ногой в ямы в земле, оставшиеся после зимы. Сначала бегу по крутой дороге, ведущей к нашему дому, потом сворачиваю на грязный проселок, огибающий пруд и заканчивающийся у моря. В лесу тихо, ни души. Большинство домов еще не открылось на лето. Июнь бывает сырым, дождливым. Свежий утренний воздух как холодная вода в лицо. С каждым ударом ноги по песку я чувствую, как мое тело пробуждается, словно я возвращаюсь к жизни после зимней спячки, вынюхивая пчел в клевере и выискивая подходящее дерево, чтобы почесаться. Приближаясь к океану, я бегу быстрее, желая скорее увидеть, как густой лес сменится низенькими кустиками и зарослями клюквы, увидеть море. За последним поворотом дороги я, к своему удивлению, замечаю Джонаса, который сидит на валуне с болтающимся на шее биноклем. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, тяжело дыша, когда подбегаю к нему. – Ты же сказал, что не приедешь до следующей недели. – Я сажусь рядом с ним. – Собрались в последнюю минуту. В городе стопроцентная влажность, воняет потными подмышками, и тут кондиционер в лофте решил сломаться. – Да ладно тебе. Признайся – ты просто скучал по мне, – смеюсь я. Джонас улыбается. – Ну, и это тоже. В городе почти невозможно нормально увидеться. Мы все куда-то бежим. А потом внезапно наступает лето. Слава богу. Дети рады, что приехали? – Едва ли. Мы тут всего день, а они уже жалуются из-за отсутствия вай-фая. Питер грозится отдать их в военное училище. – Он надолго? – На две недели. А потом опять будет мотаться туда-сюда по выходным. Ты на пляж или с пляжа? – С пляжа. Ходил проверить гнездовья куликов. – И как? – Гнездятся. – Опять забор? Он кивает. – Огородили полпляжа. – Ненавижу гребаных куликов. – Ты ненавидишь всех, кто не понимает, что это ты владеешь Бэквудом, – говорит Джонас. – Да просто бред какой-то. В газетах пишут, что популяция куликов, наоборот, уменьшилась с тех пор, как пляж стали огораживать для их охраны. Джонас кивает. – Возможно, человеческий запах отпугивал койотов от яиц. – А как у тебя дела? Как Джина? Джонас колеблется, прежде чем ответить, всего долю мгновения, но я замечаю. – В восторге оттого, что приехала. И уже пытается избегать мою мать. Отправилась поплавать под парусом, пока я еще спал. Вывела лодку в море, чтобы проверить оснастку. – Плавание под парусом. – Даже спустя столько лет это словосочетание застревает у меня во рту, словно я говорю на щелкающем языке намибийцев. – Плавание под парусом, – повторяет Джонас. Слова повисают в воздухе, как падающий камень. Как и всегда, я чувствую, как между нами проступает нечто нежное, ужасное, постыдное и печальное. – Она хочет купить моторку. Я за. – Джек будет вне себя от восторга, если она это сделает. – Мой жизнерадостный голос звучит фальшиво, я знаю, что Джонас тоже это слышит. Но мы ведем себя так уже много лет. Тащим за собой наше прошлое, словно груз, все еще прикованные к нему, но оно волочится достаточно далеко, чтобы мы не видели его, чтобы нам не приходилось открыто признавать, кем мы были друг для друга когда-то. В небе над нами пролетает сапсан. Мы смотрим, как он взлетает к облакам, поворачивается и несется вниз головой к земле, углядев добычу. Джонас встает. – Мне пора домой. Мама просила помочь ей посадить бархатцы. От комаров в этом году житья нет. Заходите потом выпить. Мы сегодня вечером дома. – С удовольствием. Он быстро целует меня в щеку и уходит. Я смотрю ему вслед, пока он не поворачивает за угол, скрываясь из виду. Так легче. Когда я возвращаюсь, мама сидит на своем обычном месте на диване на веранде. Питер на кухне делает кофе. – Доброе утро, красотка! – кричит он мне. – Как первая летняя пробежка? – Божественно. Я чувствую, что наконец могу дышать. – Кофе скоро будет готов. Ты добежала до океана? – Да. Как раз начался отлив. – Я подхожу к нему и протягиваю раскрытую ладонь. – Никогда не видела такого крошечного мечехвоста. Он идеален. – Как водичка? – спрашивает мама. – Я не купалась, я была в одежде для бега. – Могла бы искупать голой, – говорит мама. В ее голосе осуждение. – Могла бы, – соглашаюсь я. Начинается. – Я встретила Джонаса. Он приглашает зайти к ним выпить. – Отлично, – кивает Питер.