– Что ты здесь делаешь? – Зашел поесть. – Разве ты не должен быть с семьей в Кембридже? Сегодня первое января. – У Элиаса родился ребенок. Они все в Кливленде. Хоппер стал крестным. А у меня слишком много работы. Какое у тебя объяснение? – Я расстаюсь с отцом. Он живет тут за углом. Джонас кивает. – Этого следовало ожидать. Что это был за чувак с сальными волосами, с которым ты ругалась? – Просто какой-то придурок. Он улыбается. – Значит, не бойфренд? – Смешно, – киваю я и сажусь на диванчик напротив него. – Поверить не могу, что это ты. Ты стал взрослым. – Я всегда говорил тебе, что в конце концов стану, но ты отказывалась мне верить. – Ты выглядишь, как псих, – произношу я. Но, по правде говоря, он выглядит сногсшибательно. – А ты выглядишь хорошо, – говорит он. – Я выгляжу отвратительно, и мы оба это знаем. Я беру несколько салфеток из металлической подставки на столе и сморкаюсь. Смотрю на него, пытаясь осознать, что вижу. Он смотрит на меня в ответ с открытым выражением лица, тем же, которое так смутило меня, когда мы впервые встретились, – стариковские глаза на юном лице. – Слышал, ты теперь живешь в Англии, – говорит он. – Да. В Лондоне. Джонас показывает на скучное многоквартирное здание на углу: – А я живу там. – Ты же терпеть не можешь этот город. – Я учусь живописи в Купер-Юнион. Остался еще год. Подошедшая официантка топчется рядом, пока мы не обращаем на нее внимания. – Кофе? – спрашивает меня Джонас. – Или ты теперь пьешь только чай? – Кофе. – Два кофе, – обращается он к официантке. – И два сахарных пончика. – Мне не надо. – Ладно, один пончик, – говорит он. – Поделим пополам. Итак. Что ты делаешь в Лондоне? – Учусь в магистратуре. Французская литература. – Почему там? Почему не здесь? – Хотелось оказаться подальше. Джонас кивает. – Итак, – начинаю я. – Семь лет. – Семь лет. – Ты так больше и не приезжал в Бэквуд. Испарился. – Мне понравилось в лагере. – Не надо. У тебя всегда плохо получалось отделываться пустыми словами. Он берет меня за руку, касается кольца. – Оно все еще у тебя. Я снимаю кольцо с пальца, кладу на стол. Серебро местами потускнело, зубцы уже слабо держат зеленую стекляшку. – Я впервые снимаю его с тех пор, как ты мне его подарил. – И как ты еще не умерла от гангрены? – Меня ограбили на улице в прошлом году. В Лондоне. Какой-то скинхед. Он хотел отобрать кольцо, но я не дала. Сказала, что оно ничего не стоит. Он ударил меня в живот. – Боже. – Рядом был один парень. Он меня спас. Только благодаря ему оно все еще при мне. Официантка небрежно ставит две чашки кофе на стол между нами. – Сахарные пончики закончились. Есть заварные кольца с корицей и бостонский кремовый торт. – Нам, наверное, ничего, – говорю я. – Можно молока? Она тянется к пустому столику. Хватает чашку со сливками в пластиковых коробочках. – Кольцо с корицей, – просит Джонас. Я смотрю ей вслед. – Я теперь с ним. С парнем с кольцом. Его зовут Питер. Он сейчас здесь. В смысле, у мамы. – Круто, – отвечает Джонас равнодушным тоном. Он берет сливки, отрывает пленку и выливает их в кофе. – Чем занимается? – Журналист. – У вас все серьезно? – Думаю, да. Джонас кусает заварное кольцо. На его губах остается коричная пудра. – Надеюсь, ты предупредила его, что уже обручена со мной. Я смеюсь, но когда смотрю на него, вижу, что его лицо абсолютно серьезно. – Мне, наверное, надо идти. Он ждет меня. – Останься. Если он тебя любит, подождет. Я ждал. И сейчас жду. – Джонас, не надо. – Это правда. – Ты не ждал. Ты уехал. – А что мне еще было делать, Элла? Вернуться на следующее лето и делать вид, будто ничего не случилось? Заниматься в яхт-клубе? Допустить, чтобы между нами была ложь? Ты знаешь, что я не мог так поступить. Все эти годы я думала о нем, скучала, мечтала идти с ним по укромным тропинкам, соединившись душами. Но теперь, когда он сидит рядом, я вижу только то, как отдалились мы друг от друга. – Может быть, ты прав. Не знаю. Вот только теперь нет никаких «нас». – И эта правда почти невыносима. – Мы больше не знаем друг друга. Я даже не знаю, где ты живешь. – Нет, знаешь. Я живу в этом дурацком здании через дорогу. – Ты понял, о чем я. – Я тот же человек, что и раньше. Возможно, менее странный.