– Это еще что. Знаете, сколько раз в этом году моя свекровь была у нас дома в наше отсутствие? Только потому, что купила нам жилье, она считает его своим. Стоит ей узнать, что нас нет, она тут же подскакивает, приносит любимую еду сыночка, ставит в холодильник и начинает лазить повсюду! На днях свекровь осуждающе спросила меня, пользуюсь ли я противозачаточными таблетками, потому что, должно быть, видела их в моей ванной комнате! И даже сменить замки нельзя: будет такая волна дерьма, что я могу остаться на улице. Я просто сижу, кивая с сочувствием и симпатией. А в голове проносятся теплые мысли о муже и его очень кстати умершей матушке. Но если бы я знала наши долгосрочные жилищные перспективы, то променяла бы мертвую маму на живую и при деньгах. До свадьбы я почему-то была уверена, что раз у будущего мужа стабильная работа в одном из самых крупных конгломератов страны, дохода будет хватать. Мы бы подкопили и через пару лет купили квартиру – разве не все так поступают? Я и не подозревала, что его месячная зарплата – всего три миллиона вон. Ну, точнее, мне и в голову не приходило, что три миллиона вон – это так мало. Чем дольше мы женаты, тем больше мне кажется, что наша банковская книжка ссыхается всякий раз, когда я достаю ее из ящика. Знаю: собственное жилье – заоблачная мечта. Но каждый месяц я стараюсь сэкономить хоть немного, делая все возможное, чтобы кто-то угостил нас едой. Вдобавок к туалетной бумаге я стала приносить домой губки и средство для мытья посуды с офисной кухни. Жаль, нет способа перепродать канцелярку: у нас уже накопилась целая гора хороших ручек. * * * Как ни противно признавать это, в одном мой супруг прав: скоро придется сообщить на работе о своем положении, если я хочу уйти в декрет. Надеюсь, мне дадут побольше времени, хотя, я слышала, по истечении года отпуск не оплачивается. Но это слухи, их придется проверить. Однако наш отдел кадров печально известен длинными языками, и, если мой непосредственный начальник узнает, что кадровикам я рассказала раньше, чем ей… от одной мысли колени подкашиваются. Я забеспокоилась об этом с момента, как появилась надежда, что ребенок родится. Но как обсудить подобное с озлобленной незамужней начальницей-трудоголиком? Я боюсь ее реакции. Вдруг она скажет, что оплачивать декретный отпуск нелепо? В ее-то жизни такого может и не случиться. «Нет, нет и еще раз нет. Как можно платить тебе, если ты не работаешь, в то время как другие трудятся вдвое больше? А ты будешь играть с ребенком дома? Из-за особ вроде тебя многие компании и не желают брать на работу женщин. Поэтому женщина всегда позади. Будь ты мужчиной, сколько дней отпуска по уходу за ребенком тебе бы понадобилось? Правильно: ни одного». А потом, когда я во славу феминизма выйду на работу, она сделает все возможное, чтобы понизить меня в должности. Если я попытаюсь уйти, скажем, до обеда, она соберет всю ярость и нацелит на меня, словно паяльную лампу. Я знаю ее тактики. Я знаю ее едкий характер. Если бы она не была такой бешеной сучкой, мне было бы даже жаль ее. Но вместо этого ненависть тяжелым камнем сидит в моей груди и каждый день опускается все ниже, в живот. Моя единственная надежда – Бора-сонбэ. Она совсем недавно перевелась к нам; я знаю о ней немного, но у нее есть сын трех-четырех лет. Интересно, ее начальник из другого отдела была добрее мисс Чун? Чувствовала ли она страх, когда сообщала о декретном отпуске? Я решаю поговорить с ней за обедом. Лучшее время, чтобы лакомиться самыми волнующими деталями чужой личной жизни. * * * На часах без пяти двенадцать, все на этаже одновременно поднимаются и идут к лифту. Мы нажимаем кнопку «вниз» и пропускаем четыре забитые кабины, прежде чем, двадцать минут спустя, добираемся наконец до лобби. Каждый день одно и то же, каждый день я спрашиваю себя, почему бы мне не встать на двадцать минут раньше остальных и не сообщить, что я вернусь также на двадцать минут раньше. Уверена: каждый думает так же. Но никто не решается поступить подобным образом, кроме начальника департамента Ли. Вот мы в лобби, и вдруг я осознаю свою ошибку. Сегодня мы обедаем в «Сан Туна»[40]. Там подают сашими и тунца – худшее, что может случиться во время беременности. Мне стоило бы остаться в офисе и съесть рамен на рабочем месте. Я мысленно даю себе пинок, вспомнив, что еще шесть недель назад отказалась от полуфабрикатов. Я могла бы притвориться, что мне позвонили по срочному делу, и уйти, вот только наш шеф Чо сегодня угощает всех в честь свадьбы, и у нас ушло три месяца на планы и перепланировки, чтобы собраться всей командой. Было бы грубо сейчас сбежать. Ему бы пришлось платить за одного человека, и, возможно, он был бы даже доволен, но еще несколько недель показушно бы пыхтел. Оно того не стоит. Совершив несколько стратегических маневров, я оказываюсь в самом дальнем конце стола напротив Боры-сонбэ. Надеюсь, мой отказ есть тунца никто не заметит. Я делаю вид, что с удовольствием налегаю на панчхан[41], и прошу принести еще. – Итак, каково быть женатым? Здорово? – из вежливости бросает кто-то. С горделивым видом шеф Чо отвечает: – Конечно, приятно возвращаться домой, где каждый вечер тебя ждет горячий ужин. Всем советую. – Вам лучше поторопиться, если вы хотите детей, – добавляет мистер Джум. – С возрастом все сложнее бегать за ними. Спина болит. Коллеги на другом конце стола заводят разговор про возраст, на сколько лет кто себя ощущает, про боли и болячки, которые их одолевают. Беседа обещает отклониться от темы детей, поэтому я быстро спрашиваю: – А вы, Бора-сонбэ, планируете еще детей? Рот коллеги забит тунцом, и от яростного качания головой она чуть не задыхается. – Вы смеетесь? – громко спрашивает она, привлекая всеобщее внимание. – С меня одного ребенка хватит. Шеф Чо, который старше Боры минимум на три года, начинает кудахтать: – Знаете, как говорят? Трудно, когда они маленькие, но со временем они становятся вашей самой большой ценностью. Лично я хочу троих. – Он лучезарно улыбается. – А вы, молодежь, вам бы лучше поторапливаться. Не ждите, как я. Я уже сожалею. На противоположном конце стола мисс Чун терзает палочками своего тунца. – Ребенок похож на сточную яму для денег, – говорит Бора. – Чем больше в нее бросаешь, тем шире она становится. Все смеются. По интонации Боры кажется, что она шутит. Она может позволить себе говорить о деньгах в таком духе: у нее их много. Ее муж – адвокат, а свекр – известный медик в Синчоне. – Почему? – Я стараюсь придать голосу нотки любопытства. – Почему на ребенка нужно столько денег? Знаю, что коляски сто́ят, словно самолеты, а когда ребенок идет в начальную школу, приходится платить за внеклассные занятия и репетиторство, и счет растет в геометрической прогрессии. Затем начинается колледж. Но почему на трехлетку нужно столько денег – вопрос за гранью моей фантазии. Возможно, коллега имеет в виду все будущие траты? Или покупает ребенку экстракт женьшеня и серебряные ложки? Детский сад оплачивает государство, и я слышала, что за рождение ребенка полагаются ежемесячные выплаты, поскольку страна заинтересована в росте населения. Бора-сонбэ смотрит на меня и смеется. – Неудивительно, что сейчас ни у кого нет детей. Я их не виню. Давайте я просто перечислю траты за прошлый месяц, хорошо? Итак, ему пора в садик, и я подала заявку на бесплатную государственную программу. Но мы, конечно же, не прошли, поэтому решили отправить его в английский детский сад, который стоит 1,2 миллиона в месяц. – Она не слышит моего резкого вздоха и продолжает: – Садик с девяти утра до трех дня, а значит, моя ачжумма[42] должна прийти в восемь утра и остаться дома до ночи – то есть до моего возвращения. Итак, на ачжумму я трачу два миллиона в месяц. Плюс одежда. Не знаю, почему, но детям нужно очень много чертовой одежды. Мне кажется, скоро придется покупать ему вещи каждые выходные. И всякий раз, когда я беру его за продуктами, нам нужно купить игрушку, иначе он так орет на весь магазин, что я сгораю со стыда. А книги! Вы знаете, сколько они стоят? Детские книжки продаются комплектами по тридцать-пятьдесят штук. Ко всему прочему, пришлось купить робота-лисенка, который умеет читать вслух, потому что, видите ли, у всех ребят в группе есть такой. Она все трещит, а я слушаю, как в страшном сне. Понимаю, большинство пунктов в ее списке – баловство. У моего ребенка не будет ни лишних игрушек, ни читающих роботов, ни наборов по пятьдесят книг в каждом. Но я не настолько наивна и прекрасно понимаю: когда время придет, я захочу все это приобрести. Мое сердце будет сжиматься всякий раз, когда я не смогу порадовать свою дочку. Разговор переключается на отпуска: Бора рассказывает, как ей «пришлось» забронировать номер для детей и пакет развлекательных программ в отеле в Чеджу. Я отказываюсь от идеи спрашивать ее о декрете, поскольку очевидно – она живет на другой планете, где подобные вещи не имеют значения. Возможно, она даже не просила оплачиваемый отпуск. * * * Мы возвращаемся в офис где-то в три часа дня. Мисс Чун зовет меня в переговорку. Она не уточняет, какой отчет ей нужно сдать или какую информацию предоставить, поэтому я хватаю все, над чем работаю, и направляюсь к ней во всеоружии. Она сидит во главе стола и мрачно смотрит на пачку бумаг. Мисс Чун любит приглашать людей именно сюда – притворяется, будто это ее офис, а ее стол не такой же скромный, как у всех на этаже. Я кланяюсь и сажусь через два стула, роясь в своих отчетах. – Не нужно, – произносит она, не глядя на меня. Мисс Чун молча листает бумаги, кажется, минут пять. Мне остается лишь смотреть на первые страницы своих отчетов и удивляться, когда я умудрилась их написать. Не помню оттуда ни слова. – Итак, – произносит наконец начальница. – Мисс Вонна. – Да? – Я не собираюсь скакать вокруг да около. Ты беременна? Я в таком шоке, что из груди вырывается вздох. Руки бессознательно опускаются на живот. – Откуда вы узнали? – У меня есть глаза, – огрызается она. – И мозг. Твои последние отчеты – худшее, что я когда-либо видела. А это уже многое значит, поскольку они и раньше не отличались качеством. Я смотрю на свои труды, опустив глаза, и киваю. – Простите, – шепчу я. Даже не знаю, за что извиняюсь, за беременность или отчеты. – Когда роды? – Голос мисс Чун жесткий. Я прямо чувствую, как ее глаза сверлят в моей голове дыры. – Девятого сентября. – А ты уже сообщила отделу кадров? – Нет… – Хорошо. Я в страхе поднимаю глаза. Мисс Чун с выдохом откидывается на спинку стула. – Я собираюсь объяснить тебе все очень четко, – устало произносит она. – Я не могу щадить тебя. Компания скоро приостанавливает наем новых сотрудников, а возможно, грядут и сокращения. Честно говоря, если бы не это, я бы избавилась от тебя давно, но теперь придется возиться с тобой. Если я потеряю еще одного человека, на остальных свалится больше работы, а заменить мне тебя будет некем. Понимаешь? Я молча киваю. – Во второй четверти следующего года у нас планируется четыре новых проекта. И если мы не справимся, отдел разгонят. Мой босс сказал мне, что эти проекты – проверка на прочность, стоит нас держать или нет. Итак, если отдел расформируют, благодаря своей позиции я останусь в компании, меня просто переведут в другой департамент. Но все мои подчиненные будут уволены. Потому я не думаю, что с твоей стороны просить длительный декретный отпуск было бы честным – в это время твои коллеги будут всеми силами пытаться спастись. Особенно в условиях, когда у нас нет возможности нанять кого-то еще. Как ты считаешь? Она смотрит на меня и сквозь меня одновременно. Не понимаю, почему мисс Чун не попросила меня закрыть дверь. Мой первый инстинкт – отгородиться от лишних ушей. Факт, что она говорит о ключевых событиях моей жизни так сухо и прагматично, вызывает у меня приступ удушья. Но она ждет ответа. – Да, – говорю я. – Что да? Я умоляюще смотрю на нее. Просто скажи мне, что ты хочешь от меня услышать, и все. Она моргает и снова вздыхает. – Думаю, максимальный срок, на который мы готовы отпустить тебя, – три месяца. Позволь мне перефразировать. Мы вообще не отпускаем тебя, но, если тебе очень нужен декрет, я оставляю это на твоей совести. В свете последних событий надеюсь, что ты не попросишь о большем. Скажу иначе. Если нас разгонят, у тебя будет такой длинный отпуск по материнству, какой только пожелаешь. – Ее сарказм разрезает воздух. – Знаешь, в Америке отпуск молодым мамам дают всего на три недели. Или около того. В любом случае мне очень жаль, но такова ситуация. Мисс Чун мрачно хмурится, и я ничего не отвечаю. Тогда она жестом отпускает меня. Я встаю и низко кланяюсь. Весь оставшийся день я только и могу, что таращиться в монитор и делать в уме подсчеты. Если через три месяца после родов мне нужно выйти на работу, то придется нанимать ачжумму, пока дочке не исполнится год и она не пойдет в государственный детский сад. Возможно, мне удастся найти подобные услуги недорого – за полтора миллиона вон. Всего лишь на девять месяцев, говорю я себе. Бора, вероятно, переплачивает за хорошую ачжумму. Может, ее помощница даже говорит по-английски. Если же я вылечу с работы, то не смогу найти другую. Это точно. Никто не возьмет меня, ведь даже эта должность досталась мне через свекра, когда он еще работал и у него имелись связи. Искать другую смысла нет. А на одну только зарплату мужа у нас не будет возможности платить ни за аренду жилья, ни за еду, не говоря уже о ребенке и мечтах о собственной квартире. У меня начинается гипервентиляция. – С вами все в порядке? – Мисс Юнг в уборной поправляет помаду, когда влетаю я и нависаю над раковиной.