– Привет, а вы кто? – Голос звучит дружелюбно, Джун с интересом рассматривает нас. Особенно Михо: она очень выделяется из-за изумрудного пальто и собранных в высокий хвост волос. Подруги немного отступают. Я кланяюсь, ловя на себе его взгляд. – Ничего себе! Ара! – изумленно восклицает он. – Это твои подруги? – Его тон становится веселым и участливым. Это семейное у большинства жителей Большого Дома. Я киваю. – Здравствуй, – отвечает Суджин. – Мы приехали навестить родителей Ары на Новый год. – Понятно. – Молодой человек проводит пальцами по волосам. – Новые друзья из Сеула. – Счастливого Нового года, – поздравляет Суджин, решив не спорить, хотя в прошлом они несколько раз пересекалась. – Счастливого Нового года, – кивает Джун. Я снова кланяюсь и, минуя его, направляюсь в гараж; подруги следуют за мной. Я беру свой старый велосипед и ищу, на каких могут поехать Суджин и Михо. Подняв глаза, вижу, что Джун все еще стоит на дорожке, наблюдая за нами. Он замечает мой взгляд и машет, но я отворачиваюсь, делая вид, что не обратила на него внимание. В детстве я видела Джуна лишь мельком. После уроков я помогала маме в Большом Доме, поэтому могла потихоньку сидеть на его стуле и даже лежать на его кровати. Если бы моя жизнь была дорамой, Джун влюбился бы в меня и поссорился бы с родными ради наших чувств. Но нет – и вот мы с подругами едем на ржавых, скрипучих велосипедах в город, чтобы посмотреть на одинокого стареющего чудака, брошенного женой и хватающегося за соломинку. Едем, конечно же, забавы ради. Я бы сейчас волновалась, если бы несколько лет назад не потеряла голос. С тех пор я ко всему равнодушна. На поездку у нас уходит двадцать минут, потому что Михо очень осторожна за рулем. К тому же она постоянно останавливается поглазеть на деревья. И плевать ей на наши с Суджин крики о холоде и просьбы сделать фотографии, чтобы любоваться ими дома. – Фото не могут в точности передать цвета, – протестует Михо. Булочная на той же улице, где и салон мистера Муна, но подруги настаивают, что сначала стоит зайти к нему. На улицах нет машин: все еще за праздничным столом, отмечают праздник с родными. – Мы не будем задерживаться, – уверяет меня Михо, сосредоточенно крутя педали. – Поэтому не переживай, Ара! Я просто хочу узнать, что он из себя представляет. Суджин смеется и показывает мне язык. Мне кажется, Михо жестока. Ее парень – не только сам мистер Привлекательность и Богатство, но и наш ровесник без детей. Не знай я ее, подумала бы, что она хочет надо мной посмеяться. Но вряд ли, конечно: Михо просто от природы любопытная. Даже в метро она часто заговаривает с незнакомыми пассажирами, чем повергает их в шок, а затем, сбитая с толку их враждебностью, отходит. «В Нью-Йорке можно заговорить с кем угодно и о чем угодно, в любое время. И общаться до потери пульса, и даже слегка влюбиться, а после этого никогда не встретиться», – сказала она мне. Теперь ей кажется странным, что, если в Корее попытаться завязать разговор с незнакомцем, он посмотрит на тебя, как на гигантскую крысу. Зато если тебя хоть мимоходом ему представили какие-нибудь знакомые, он будут заботиться о тебе, как о давно потерянном родственнике. Мы останавливаемся напротив салона, через дорогу. Он все такой же маленький – за стеклянной стенкой лишь три сиденья из искусственной кожи. Вывеска на английском гласит: «Стрижка и прическа у Муна», на двери – табличка «Открыто». Я согласилась поехать сюда лишь по одной причине: мне казалось, в праздник салон будет закрыт. Да и кому в такой день вздумается стричься? Разве отрезать волосы на Новый год не плохая примета? Мистер Мун подметает, стоя к нам спиной. Весь пол в волосах. Помню, как когда-то тоже мела их, стараясь закончить побыстрее, чтобы следующий клиент мог зайти и спокойно сесть. Я трудилась здесь целое лето. Салон тогда работал всего несколько месяцев, и сюда выстраивались очереди, особенно после того как мистер Мун кардинально сменил имидж владелице продуктового магазина. Удачная прическа преобразила не только ее лицо, но и характер. А вот собственные волосы никогда не волновали хозяина парикмахерской – они по-прежнему косматые и растрепанные, в них седина, и даже через улицу я вижу, как давно они немыты. – Кажется, ему неплохо бы подстричься, – замечает Суджин. – Может, зайдешь и поможешь ему? Михо хихикает. Скорчив рожу, я достаю записную книжку и ищу ручку, как вдруг раздается возглас Суджин: «О-оу». Я поднимаю голову и вижу распахнутую дверь. Стоя на входе, мистер Мун машет рукой. Его обычно невыразительное лицо оживилось. – Это он нам, так ведь? – Суджин оглядывается по сторонам. – Смотри, как он рад тебя видеть! – шепчет Михо. Сдерживая хихиканье, она спрыгивает с велосипеда и катит его через улицу, Суджин – тоже. Взбешенная, я все же следую за подругами. – Давно не виделись, – медленно произносит мистер Мун, глядя на меня. – Ты приехала на праздники? Должно быть, это твои подруги. – Он кивает Суджин и Михо. – Счастливого Нового года! – кланяется Суджин. – Когда Ара работала здесь, она дарила мне почти все краски, которые вы давали ей. Мы учились в одной школе. – Ах, та самая подруга! – Мистер Мун, кажется, узнал ее. – Она один раз просила даже фиолетовый оттенок, если не ошибаюсь. – Точно! – подтверждает Суджин. – В летние каникулы. – Мне нравится розовый. – Мистер Мун кивает на меня. – Должно быть, покраска заняла немало времени. Я слабо улыбаюсь в знак благодарности. – Ара работает в крупном салоне в Каннаме, – говорит Суджин. – Я слышал об этом от ее матери, – отвечает мистер Мун. – Впечатляющие успехи. – Вы встречаете Новый год здесь, в салоне? – интересуется Михо. Я хмурюсь, но она и бровью не ведет. – Вроде того, боюсь, что делать мне больше и нечего. К тому же утром у меня было несколько клиентов. Занятые люди, ну, вы понимаете. Те, у которых не нашлось другого времени. Я хлопаю Суджин по плечу, указывая в сторону булочной. – Ах да, точно, мы собирались навестить знакомую в булочной, она выходит замуж, – спохватывается Суджин. Очевидно, что помучили меня уже достаточно. Она прыгает на велосипед. – Рада видеть вас! Я уже готова прыгнуть на свой, но мистер Мун говорит: – Кстати, у меня для тебя кое-что есть, Ара. Могла бы ты зайти на секундочку? – Ара, мы будем в булочной! – сообщает Михо, и обе предательницы уезжают. Я же ставлю велосипед на тормоз и медленно направляюсь в салон вслед за мистером Муном. Внутри все кажется блеклым; пахнет спреем, воском и маслом для волос. Знакомые запахи резко приводят меня в чувство – я до сих пор даже не осознавала, что будто сплю. Возвращение домой, встреча с Джуном, езда по пустынным улицам – все напоминало наваждение. В дальнем углу салона мистер Мун открывает ящик деревянного комода и роется в записных книжках. Подойдя ближе, замечаю: он сильно постарел, выглядит уставшим, лицо слегка оплыло. Кожа стала темнее и грубее, а в погасших глазах какие-то эмоции появляются лишь при взгляде на меня. Я беру спрей для укладки и притворяюсь, что разглядываю его, а затем возвращаю на место. – Я тут разбирался в ящиках и нашел вот это. – Мистер Мун протягивает мне находку. – Твое ведь? Это моя тетрадь по этике и морали – ярко-синяя, еще со времен старшей школы. Должно быть, я забыла ее во время работы. Пролистывая записи, я удивляюсь своему аккуратному почерку. «Общественный порядок и социальная этика», «Правила современного общества», «Философия морали». Легкий предмет, я даже была по нему в десятке лучших. За три года в старшей школе лишь он не требовал от меня особых умственных усилий. Возможно, все благодаря занятиям нунчи[27] – моя способность «читать» людей редко давала сбой, – но в тестах выбрать один правильный ответ казалось мне до идиотизма элементарным. Я слегка улыбаюсь и, поклонившись в знак благодарности, кладу тетрадь в сумку. Когда я разворачиваюсь к выходу, мистер Мун кашляет. – Я рад, что у тебя все хорошо… – По тону понятно: он хочет сказать что-то еще. Глубоко вздыхая, я посылаю Суджин сигнал тревоги. – Вероятно, для работы у тебя есть все необходимое, так? – Он указывает на пузырьки и флаконы. – А то я бы мог дать тебе что-нибудь… масло для волос, краску… Я качаю головой. – Что ж. – Мистер Мун вздыхает и смотрит мне прямо в лицо. – Знаешь, я тоже всегда думал, что смогу жить в Сеуле. Даже смешно. Ты не замечаешь, как с годами пускаешь корни все глубже, а выбрать новый путь все труднее. Я жду, что же он скажет дальше. – Я рад, что ты живешь жизнью, полной приключений. У меня такой никогда не было. Я чувствую что-то вроде гордости, когда слышу о тебе. Так странно… Представляю, как однажды почувствую то же и с моим сыном. Правда, люди говорят, что лучше ничего не ждать от детей, поэтому не знаю. Наверное, тобой я горжусь потому, что хоть немного, но помог тебе, и эти приключения стали возможны благодаря мне. Мистер Мун кашляет, и мне становится неудобно. Вытирая руки о штаны, он продолжает. – Лишь недавно я осознал, что я дурак. У меня теперь нет ребенка, ради которого хотелось бы спешить домой; ребенка, вокруг капризов и потребностей которого вертится вся жизнь… поэтому у меня много времени на размышления. А в памяти, знаешь, все время звучат разговоры, которые должны были случиться, но не случились. Я хотел бы избавиться от сожалений. И если вдруг мне суждено завтра умереть, почему не сказать тем, кого я знаю, все, что я должен сказать? Мистер Мун продолжает говорить. Оказывается, это он вызвал полицию в ночь, когда я лишилась голоса, – ту самую ночь. Он шел в сторону Большого Дома: леди Чанг впервые пришла к нему в салон и забыла шарфик. Мысль, что она будет переживать из-за этого, не давала мистеру Муну покоя, а ее телефона у него не было. Потому вечером, выпроводив последнего клиента, он аккуратно положил шарфик в сумку и направился в Большой Дом. Мистер Мун наслаждался прогулкой, пока не услышал тревожный шум: удары, крики. Впереди, несомненно, происходило что-то нехорошее. Сперва мистер Мун испугался – он развернулся и быстро пошел назад, но почти в то же мгновение очнулся и осознал: кричат юные девушки. Представляя себе худшее, он решился подойти поближе, а затем позвонил в полицию, дал им точные координаты и описал услышанное. Повесив трубку, он подкрался к арке. Первой мистер Мун заметил меня – и сразу узнал, потому что однажды я сопровождала маму в салон. Именно она представила его леди Чанг, которая остается его постоянным клиентом по сей день. Итак, он увидел меня и что со мной происходит и поспешил к нам. Ему казалось, девушка собирается убить меня: взбешенная, она с силой била меня чем-то по голове раз за разом. Он закричал «Полиция! Полиция!» и еще что-то. В то же мгновение все, включая меня, исчезли, а он, ошарашенный, остался на месте. Мистер Мун сделал несколько шагов в том направлении, куда я побежала, но, услышав сирену, решил дождаться полицию и поговорить с ней, чтобы его ненароком не приняли за соучастника. Конечно же, у полиции возникли подозрения, но, к счастью, на его одежде пятен крови не оказалось, а в ту ночь крови пролили немало. Его спросили, узнал ли он кого-нибудь. Он ответил, что видел свою юную клиентку, имени которой не знает (это была правда). В то время он и не догадывался, что я живу в Большом Доме. – Вчера, когда одна из женщин, работающих с твоей мамой, пришла подкрасить волосы, я осознал, что мои вопросы о тебе и о том, как ты там в Сеуле, поняли неправильно. Их приняли за некое романтическое внимание, особенно учитывая мой разлад с женой, о котором ты, без сомнений, уже слышала, – тихо говорит мистер Мун, глядя в пол. – Мне было очень неприятно осознавать, что люди на самом деле думают обо мне, но я не знал, как исправить ситуацию. Вот почему я обрадовался, увидев тебя с подругами. Я ведь как раз размышлял, как же разобраться с этим недоразумением. Звонит телефон, и мистер Мун достает его из кармана. На экране высвечивается имя: «Адвокат Ко», и он, морщась, отключает звук, а затем, повернувшись ко мне, тяжело вздыхает: – Неважно, как складываются обстоятельства для меня. Воспоминание, что я спас жизнь – а значит, и свою живу не зря, – стало для меня… опорой. – В голосе сквозят ноты безысходности. – Возможно, это единственная значимая вещь в моей жизни. И я рад, что могу тебе в этом признаться. Сколько твоя жизнь значит для твоих родителей, ты поймешь, лишь когда у тебя появятся собственные дети. * * * Вскоре Суджин и Михо наконец выходят из булочной с бумажными пакетами, полными выпечки, которой Хехва, разумеется, их задарила. Я в это время сижу на бордюре, глядя в безоблачное зимнее небо. Я размышляю, стала ли счастливее, узнав то, чего не знала еще двадцать минут назад. – Ну что? Он сделал предложение? – спрашивает Суджин, отламывая кусок пирожного с заварным кремом и протягивая мне. Оно холодное и сладкое, и я тут же вытягиваю руку за добавкой. – Не могу поверить, что наши ровесники женятся. – Михо оборачивается в сторону булочной. Через мутное стекло я вижу, как аккуратная Хехва укладывает пирожные. – Хочешь пойти поздороваться? Я качаю головой. – Извините, конечно, но жениться или выходить замуж в двадцать с чем-то лет смешно, – громко шепчет Суджин. – Какая дура. Они с Михо принимаются спорить, пойдут ли вместе в «Лоринг-центр» или Суджин вернется в Большой Дом. – Думаешь, Ара хочет быть здесь? Теперь мы сделаем то, что не хочешь ты. Лучше просто смирись! – Михо протягивает руку, чтобы слегка стукнуть подругу. Загружая пакеты, полные выпечки, на руль, Суджин смиренно вздыхает и говорит, что угощения лучше отдать детям, учителя же обойдутся. С этими словами мы прыгаем на наши скрипучие, замерзшие велосипеды и направляемся в сторону «Лоринг-центра». Каждая из нас цепляется за собственные зыбкие версии прошлого.