Фаина даже не повернулась в ее сторону. Когда она ушла, Анжелика проворчала: – Убийца в доме! Получается, это кто-то свой, верно? Тот, кто имел ключ от дома. Ведь когда с Макаром случилось… это, дверь была заперта. – Не понимаю, – Жидков пожал плечами. – Зачем отрицать наличие записки возле тела Макара? Альберт меня просто потрясает. – Да-да, Антоша, пойди поговори с ним, – попросила Зоя, которая сновала из кухни в столовую и обратно. – Он прям как Гитлер в бункере. Там ведь и дверь сверхпрочная, и окна с сигнализацией, и даже в потолке какие-то датчики. Сердце кровью обливается, когда я думаю, что он сидит там один. – Сидит, – подтвердила Анжелика. – Решил, как все закончится, тогда он и выйдет. – Что закончится? – негромко спросил Уманский, и Лариса погладила свою забинтованную руку другой ладонью. Пусть видит, как ей больно. – Вероятно, Альберт ожидает еще каких-то… событий. – Извините, но мне нужно к детям. – Капитолина встала и сложила салфетку в четыре раза. Прижала ее тарелкой и спрятала руки за спину. – Спасибо за обед. Уманский, сидевший рядом, поднялся вслед за ней. – Было очень вкусно, – подхватил он. Еще бы! Съел почти всю картошку, которую Зоя, конечно, готовила не для него одного. – Осторожнее. – Он отодвинул стул, о который Капитолина и не собиралась спотыкаться. Ясно. Все должны видеть, какой он вежливый. Лариса поправила эластичный бинт на руке и отвернулась, чтобы этот тип не подумал, будто она пытается привлечь к себе его внимание. – Такое впечатление, – обратился Жидков к Ларисе, – будто семейству все равно, что случилось с Макаром на самом деле. – Это ужасно, – пробормотала она в ответ, бочком пробираясь к двери. – Хочешь, посидим в саду? – спросил Жидков, прижимая к себе предполагаемые вещдоки. – Можно полежать в тенечке, подремать. Ах да! Дремать тебе не полагается. Ну, я подремлю, а ты почитаешь мне газету. – У меня другое на уме, – шепотом ответила Лариса. – Вот это да! – обрадовался Жидков. – Я так рад, что ты согласилась. – Согласилась на что? – Как на что? Ты как маленькая, в самом деле. Сама сказала: «У меня другое на уме». – Я с тобой о деле говорю, – прошипела Лариса. – Можешь найти старые альбомы с фотографиями? – Могу. Наверное. Хочешь посмотреть на Анечку Ружину, верно? – Хочу, а что? – Сколько ей сейчас?.. Сбежала она в семидесятом, когда ей только-только исполнилось восемнадцать. Значит, сейчас ей… Э-э-э… Пятьдесят один. Вряд ли ты ее узнаешь, даже если встретишь на улице после просмотра фотографий. – Мне просто интересно. – Мне самому интересно, – пробормотал Жидков. – Но ты ведь все равно меня не отпустишь рыскать по дому одного. – Да уж, конечно, не отпущу. Ты, к слову сказать, весьма неожиданно вырвался из-за стола. Это против правил! – Я отсутствовал всего минуту. – За это время ты мог поговорить по мобильному телефону. Она еще не закончила фразу, когда у Жидкова в кармане рубашки зазвонил тот самый мобильный. – Ты его взял! – воскликнула Лариса. – С подоконника! Так я и знала. – Ну, взял. Это же мой телефон. Ладно, не напрягайся. Я отвечу? – Отвечай, но под моим контролем. Жидков приложил ухо к трубке и наклонился, чтобы Лариса тоже смогла слышать. Она прижалась к нему щекой и уставилась было невидящим взором в пространство, когда в поле ее зрения появился Уманский. Вероятно, он слышал их диалог и был потрясен, хотя и пытался это скрыть. Однако изумление прорывалось через все барьеры, которые он ему поставил, – сжатые губы, сдвинутые брови, наморщенный лоб. Еще бы! Невеста держит под контролем жениха до такой степени, что даже прослушивает его телефонные разговоры! – Алло! – сказал Жидков своим обычным ловеласским тоном. Голос у него стал особенно мягким, даже вкрадчивым. – Антон Никифорович? Вас беспокоят из магазина «Джентльменский набор». В течение месяца после дня рождения клиенту предоставляется пятнадцатипроцентная скидка на покупку товаров в нашем магазине плюс к пятипроцентной скидке по дисконтной карте. Итого получается двадцать процентов. Совсем неплохо! У вас есть еще неделя, не желаете ли воспользоваться скидкой «день рождения»? Как именинник этого месяца? – С удовольствием, – ответил Жидков, слегка, впрочем, померкнув. Вероятно, он ожидал услышать какую-нибудь из своих цыпочек, окончательно его забросивших. – Обязательно к вам заеду. – Не тяните с этим, – предупредила любезная девушка. Лариса с трудом отлепила свою щеку от щеки Жидкова. Уманский, который стоял поблизости, не сдержался и хмыкнул. – Она меня ревнует, – с удовольствием сообщил ему Жидков. – Вас никогда не ревновали? – В такой форме – нет. – Он оглядел Ларису с ног до головы, но поинтересовался совсем другим: – Рука сильно болит? – С чего вы взяли, что сильно? – Ну-у… Вы так выли на лестнице. – Я не выла! Я плакала. Жидков, размышлявший о своем, перебил их и обратился к Уманскому с насущным вопросом: – В своих странствиях по дому вы нигде случайно не встречали альбомов с фотографиями? Каких-нибудь старых и пыльных? – Альбомов? – Уманский закатил глаза, немедленно позабыв о Ларисиной травмированной руке. – Кажется… Кажется, у Анжелики в комнате лежит большой альбом. И еще у ее матери. То есть у вашей тетки, если я правильно разобрался в родственных связях. – Правильно разобрались, – кивнул Жидков. – Значит, у Фаины… И я этим не удивлен. – У нее их целая куча. – Придется идти к ней, ничего не попишешь. Или нет! Лучше я подошлю маман. Пойдем, милая, поищем мою мамочку. – Она на веранде, – сообщил Уманский и еще раз осмотрел Ларису с ног до головы. Она была раздосадована. Надо же! Как он оказался безразличен к ее травме. И еще сказал, что она выла на лестнице. Мерзавец. Они с Жидковым вышли на веранду, где расположилась Маргарита. – Мама, у меня к тебе дело, – подсел к ней Жидков. Лариса тем временем размотала бинт и принялась разглядывать свою руку. Рука была абсолютно нормальной, белой. – Ищете следы насилия? – спросил у нее за спиной Уманский. – По-моему, там ничего нет. – Нет, есть. – Дайте сюда. – Он схватил ее за запястье, и Лариса тотчас вскрикнула: – Ой-ой-ой! – Да ладно вам прикидываться! Все чисто. Она вырвалась и смерила его презрительным вглядом: – У меня там… внутренние повреждения. – Я всего лишь шлепнул вас по пальцам, – возмутился Уманский. – А вы разыграли тут целый спектакль. Хотите сделать из меня мерзавца? – Когда мужчина замахивается на женщину, он становится мерзавцем автоматически. Уманский открыл рот, чтобы в очередной раз возразить, но тут на веранде появились Мишаня с Симоной. Он пожал плечами и, так ничего и не сказав, спустился в сад. – Вы всерьез говорили про убийство? – осторожно спросила Мишанина девушка, глядя на Ларису из-под челки глазами доброй лошадки. – Я-то говорила всерьез, хотя вовсе не собиралась обнародовать свою версию перед всей честной компанией за обедом. Однако Антон пожелал, чтобы его родственники были в курсе, и начал обсуждение вслух. – Удивительно, – протянула Симона. – Все-таки здесь работала милиция… Милиционеры такие бдительные… Если бы убийство… Они бы сообразили, что дело нечисто. – Может быть, они и сообразили бы, – пожала плечами Лариса, – если бы Альберт не стащил записку. – С этой запиской вообще что-то странное, – понизила голос Симона. – Я слышала, как Мишаня спрашивал отца про нее. А тот сказал, что все это выдумки, что Маргарита неправильно его поняла и теперь из-за нее весь дом стоит на ушах.