Я не ответила. Вместо этого спокойно поймала его взгляд и спросила: – Зачем ты здесь, Остин? И почему такой сломленный? Остин тяжело сглотнул; я видела, как дернулся кадык под набитым на шее расправившим крылья голубем. Кровь заледенела у меня в жилах. Голубь. Я вновь вернулась в тот день, когда меня против воли упекли в больницу. Но тут же выкинула эти мысли из головы. Остин наклонился вперед, согнул ноги в коленях и обхватил их руками, будто создавая себе некую защиту. Пристально глядя в землю, он пробормотал: – Мама на пятом этаже. Ее положили сегодня вечером. – Остин… – Я попыталась что-то сказать, но он словно отгородился кирпичной стеной. Ему явно не хотелось моего сочувствия. Слишком много в нем было гордости. Погруженный в свои мысли Остин не отрывал взгляда от земли. – Какой-то доктор в белом халате просто оттащил меня от маминой постели, отвел в чертову гостиную и сообщил, что жить ей осталось всего несколько месяцев. Месяцев, Лекси. Она не сможет увидеть, как я попаду в НФЛ. Я ощутила, как глаза мои наполнились слезами. Остин тоже плакал. – Я не могу заставить себя туда вернуться. Подняться на гребаном лифте и, глядя на лежащую в постели маму, пытаться быть сильным и улыбаться. И при этом знать, что меньше чем через год ее не станет. – Остин взглянул на меня так, словно я знала все ответы и нашла бы, что ему сказать. – И что же мне делать, Лекси? Как, черт возьми, заботиться о маме, учиться и играть в футбол, да еще и разбираться с кретином-братом? – А что с твоей мамой? – осторожно спросила я. Хотя и сомневалась, что он тут же примется рассказывать. – БАС, – проговорил он. Я понятия не имела, о чем речь. Наверное, Остин прочитал это на моем лице. – Болезнь Лу Герига. Заболевание двигательных нейронов, Лекси. Ее нервы ни к черту. Она больше не может ходить, едва говорит. Скоро даже не сумеет поднять руки. А потом перестанет глотать. Но хочешь знать, что здесь самое гадкое? – Голос его звучал почти безжизненно. Я закрыла глаза. – Что разум ее не затронут. Ничуть. Она мыслит, как и прежде, но тело ее отключается. Представь, когда хочется что-то сказать, но не удается пошевелить губами, есть желание танцевать, но невозможно поднять ноги. Она в тюрьме, в гребаной тюрьме собственного тела. А мне остается лишь за этим наблюдать. Просто охрененно, а? Встав на колени, я подвинулась к Остину и уселась на землю, привалившись к скамье рядом с ним. Он безвольно уронил руку. У меня не нашлось слов, чтобы его утешить, так что я просто обхватила указательный палец Остина своим в знак поддержки. Краем глаза я заметила, как в ответ на мое прикосновение он повернул голову, но сама не стала на него смотреть. Я и так сделала огромный шаг. Каким-то необъяснимым образом я понимала, что продвинулась вперед. Кто бы мог подумать, что Остин Карилло поможет мне на пути к выздоровлению? – Прости, что вел себя, как гребаный мудак. Но ты все время застаешь меня не в лучшие моменты, – нарушив неловкость, проговорил Остин. Я очень удивилась, услышав столь резкие слова. И, непроизвольно рассмеявшись, покачала головой. – Все в порядке. Ты вовсе не… гребаный мудак. Остин улыбнулся, и сердце, кажется, подпрыгнуло внутри. Я чуть не прижала руку к груди, опасаясь сердечного приступа. Это ощущение потрясло меня. Подобного я прежде не испытывала… И эта прекрасная улыбка… – Да нет, я такой. Но ты отлично умеешь хранить секреты, так что, полагаю, это не столь важно. – Остин? – нервно спросила я. – М-м-м? – Доктор, что говорил с тобой… Остин чуть повернулся, чтобы взглянуть на меня; наши пальцы по-прежнему сплетались друг с другом. – А что с ним? – Он мой отец. Остин стиснул зубы и отвернулся. – Черт. – Он ничего не скажет. Просто не сможет. Я видела, как ты выбежал из гостиной. А он даже не знает, что я последовала за тобой, – проговорила я, защищая профессионализм отца. Прищурившись, Остин взглянул на меня. – А как он воспринял тот факт, что мы знакомы? Покраснев, я хотела что-то сказать, но так и не издала ни звука. Остин приподнял проколотую бровь. – Настолько хорошо? Я непроизвольно хохотнула, но тут же прикрыла рот рукой. Здесь, в этом саду, смех казался каким-то неправильным. Хотя, как ни странно, смеяться с Остином было легко. Остин тоже улыбнулся. – Не парься. Я понимаю, что бывший Холмчий не возглавит список одобренных друзей. Я тут же нахмурилась. – Почему ты судишь себя лишь по банде, к которой когда-то принадлежал? Остин пристально посмотрел на меня. – Потому что люди видят лишь то, что на поверхности. Они не заглядывают внутрь. – Он указал пальцем на татуировку в виде звезды на левой скуле, а затем на слово «Холмчий» на шее. – Ты мог бы свести их лазером, – предложила я. Остин откинул голову назад и расхохотался. Я нахмурилась. Он резко оборвал смех. – Нет, не могу, Лекс. – Но… – Лекси. Я не могу их убрать. Это так не работает, – поняв, что я не стану настаивать, пояснил он. Остин отвел взгляд, явно раздумывая о темных моментах прошлого, и я вздохнула. – Ну, а я вижу больше. Гораздо больше. Парня, который практически в одиночку заботился о маме. Но сломался, потому что она заболела. Того, кто выбрался из безнадежной ситуации и стремится найти верный путь, – тихо прошептала я. Остин ничего не ответил, и я трусливо опустила глаза. Он медленно встал, и я, подняв голову, заметила, что взгляд его устремлен на дверь. Но Остин пока не двигался. – Нужно пожелать маме спокойной ночи, – тихо сказал он. – Ладно. Надеюсь, ей лучше, – проговорила я, но даже не пошевелилась. Мне хотелось подождать здесь, пока он не уйдет. Вечер выдался довольно напряженным. Но Остин по-прежнему стоял на месте, будто ноги его вросли в землю. – Ост… – Хочешь подняться со мной? – внезапно спросил он, и я чуть не свалилась от потрясения. Я нахмурилась. Не дождавшись ответа, Остин выжидающе повернулся ко мне. – Хочешь, чтобы я пошла с тобой? – с сомнением проговорила я. – Я ведь так и сказал, правда? – резко бросил он и нервно потер кончик носа. Сейчас Остину не хотелось оставаться одному, хотя, признаваясь в этом, он испытывал смущение. Когда я встала, внутри разлилось тепло. Остин ждал меня. Большой, грозный Остин… хотел, чтоб я осталась рядом с ним. Когда я подошла ближе, Остин сунул руки в карманы и указал подбородком в сторону двери. Я молча последовала за ним. Остин молчал, пока мы поднимались в лифте, но ни на шаг от меня не отходил. Я чувствовала свежий запах его одеколона, ощущала исходившее от кожи тепло. Стояла полная тишина. Тишина, и ничего более. Сидящий внутри меня голос уже какое-то время молчал. Впервые за несколько дней я смогла хоть немного передохнуть от беспрестанных соблазнов и насмешек.