Он устало посмотрел на столбик пепла, в который превратилась сигарета, и достал блокнот. Однако мысль, мелькнувшая жар-птицей, уже упорхнула. – Чёрт! – Ким впечатал окурок в пепельницу. Он слишком устал, чтобы рассуждать здраво и последовательно. Надо отвлечься, – решил он. – И отвлечься основательно, иначе я сойду с ума. Ким достал из ящика стола пузатую бутылку. В отличие от Реважа, в рабочее время он за воротник не закладывал, однако мысль о том, что в кабинете заныкан великолепный южный самогон приятно грела душу. Ларго припас его на чёрный день. И вот этот день наступил. В сочетании с сигаретами и голодным желудком самогон дал ошеломляющий эффект: где-то на четвёртой стопке Ларго перестал казниться. На пятой понял, что во всём виноват Реваж, и никто кроме. Шеф тысячу раз говорил, что Мага ему, как сын. А когда случилась беда, разве кинулся он сломя голову искать чёртова Сайруса Вика? Нет. Кибериум купил старого борова с потрохами, и Реваж будет плясать под дудку Этингера, как дрессированный медведь. Ким опрокинул в себя очередную рюмку, зажмурился и занюхал самогон рукавом. Хотелось спать. Наверное, надо пойти домой. Хотя... Зачем? Зачем идти домой? Зачем вообще нужен дом? Потому что так все привыкли? Потому что так надо? Кто, интересно, решил, что так надо? Кто вообще решает, как правильно жить? Да и что это, в самом деле, за жизнь? В чём её смысл? В смерти? Благодаря мораторию на усыновление, ни у кого из ныне живущих нет, и никогда не будет детей. А у детей никогда не будет родителей. Нет продолжения. Нет начала... Одна судьба на всех. Ларго забычковал сигарету и тут же прикурил новую. Он подумал о куклах. Представил себе Надин... и его передёрнуло. Проклятье! Чёртовы куклы всего лишь издевательство над природой. Тупой механический секс. Совокупление с неживой плотью. Дорогостоящий онанизм. Неудивительно, что столько развелось педиков! Ким снова вспомнил Альбера Нея. Его голубые глаза и дрожащие пухлые губы. А как он краснел, когда говорил о Милосе Карре! Да уж... Хотя... Ничего странного: человек тянется к человеку. Это понятно и объяснимо. Эмпатия… Однако проклятый Кибериум плотно подсадил человечество на кукол. Каждая новая партия киборгов лучше предыдущей: бархатистая кожа, температура, близкая к человеческой, сотни реакций на раздражители, память, высокий интеллект, имитация сердцебиения… Мда... старушка Надин заметно уступала современным куклам по характеристикам. Интересно, как скоро Этингер научит киборгов чувствовать? – подумал Ларго, проглатывая очередную порцию ядрёного антидепрессанта. Возможно, куклы за номером ноль одиннадцать двести – точка – шестьдесят два уже на это способны. Поэтому и пришили своих владельцев. А почему бы и нет? Ким икнул и ухмыльнулся. А что, мысль хорошая. Хоть и нелепая. Такие на трезвую голову не приходят. Но вдруг кукла Милоса Карра убила его, приревновав к Альберу? Звучит совершенно безумно, но всё-таки… А Виктόр Лессер? Его прозвали «стальным» вовсе не потому, что он владел компанией «Сталь и сплавы». Лессер настоящий садист, и это всякий знает. За малейшую провинность его сотрудников ждали не штрафы, а… пытки. Причём показательные. Он распинал бедолаг голышом на косых крестах, бил многохвостой плетью со свинцовыми шариками, запирал в тёмных тесных камерах… Самое невероятное, что Лессеру удалось придать этому беспределу легальный характер: в уставе компании «Сталь и сплавы» пытки значились, как «необходимые факторы трудовой дисциплины». Сотрудники корпорации имели все шансы взбунтоваться, но молчали: неприлично высокий оклад делал их немыми и покорными. Подписывая трудовой договор, несчастные соглашались на всю эту жуть добровольно. Да уж… Кто знает, может Виктόр применял похожие «нежности» к кукле, и поэтому она вышла из строя? Возможно ли вообще такое? «Исключено, но допустимо», – так бы, наверное, ответил Мага. Ларго тяжело вздохнул, созерцая, как сигаретный дым тонкой струйкой тянется к потолку. Грёбаные толстосумы, – подумал он. – Чем богаче, тем чуднее… Подозрение, мелькнувшее на краю сознания, заставило вздрогнуть. Чёрт! А если пугающие отклонения – не единственная общая черта Карра и Лессера? Если есть что-то ещё? Он со стуком поставил рюмку на стол. А ведь это идея. Настоящая зацепка. Почему она не пришла в голову раньше? Видимо, потому, что под рукой не имелось самогона. Ким вытряс в стопку последние капли и зашвырнул пустую бутылку в ведро для бумаг. Схватил блокнот и щёлкнул ручкой. "Лессер", – вывел он корявым почерком и поставил исполинский вопросительный знак, а рядом накарябал: "Милос Карр". И добавил: "Что общее?". Общее... Должно быть у этих двоих что-то общее! Непременно должно! Ким чувствовал это так же остро, как рвотные позывы, что скручивали кишки в узел. Надо бы доползти до сортира и как следует проблеваться. Встать оказалось непросто. Кабинет принялся кружиться, точно карусель, а пол норовил уйти из-под ног. Ларго ухватился за стул и опрокинул его. Это почему-то показалось невероятно смешным. Смешнее даже, чем отстранение... Грёбаный Реваж! Продажный ублюдок! Это он во всём виноват. Ведёт свою игру, а его, Ларго, пытается превратить в разменную карту. В пешку! В болвана, который пляшет, когда дёргают за ниточку! А я не болван, – подумал Ким, а вслух промычал: – Я-я ге-ерой! Ге-ерой! – А героев не о-отсраняют. – сообщил он настольной лампе и икнул. В голову пришла шальная идея – отправиться к Шефу и высказать всё, как есть. Какой-то частью сознания Ларго понимал, что завтра его карьере детектива настанет полнейший трындец: идти против системы всё равно, что мочиться против ветра. Сегодня ты герой, а завтра – пустое место. Никто. Грязь из под ногтей сильных мира... Ким вывалился в коридор. Ноги подкашивались, и он опёрся о стену. Не блевануть бы. Хотя… Может, сделать это под дверью комиссарского кабинета? Отличная мысль. Он почти добрался до заветной двери, когда услышал приглушённый стон и грохот, словно упало что-то тяжёлое. Да это же у Реважа! – сообразил Ларго. Шатаясь, он дополз-таки до кабинета и дёрнул дверь. Заперто. Ким согнулся и, с трудом удерживая равновесие, заглянул в замочную скважину. Ключ. Ключ в замке. Странно. Шеф никогда не закрывался изнутри. Даже когда пил. И зачем старый боров остался тут на ночь? – Эй! – Ларго шлёпнул по двери ладонью. Ответа не последовало. Что за чертовщина? – Эй! – он замолотил в дверь кулаком. Тишина. Ким готов был сдаться, но выпитый самогон окрылял и звал на подвиги. – Отрыайте или я вышиу дерь, – авторитетно заявил он и отступил на шаг для рывка. Зачем-то вытащил из кобуры пистолет. – Ра-а-а-аз… Два-а-а-а-а… До трёх Ларго не досчитал. Ноги окончательно превратились в лапшу, и он распластался на облезлом паркете. Глава одиннадцатая В дверь стучали. Настойчиво. Громко. Стук отдавался в голове тупой болью, словно по затылку долбили молотком. Ларго с трудом разлепил глаза и обнаружил себя в кабинете. В своём родном, пропахшем ядрёным перегаром кабинете. Как он тут оказался, оставалось загадкой. Тело ныло и ломило от неудобной позы – спать на столе, укрывшись измятым плащом, не слишком комфортно: руки и ноги затекли, раскрытый на середине блокнот прилип к морде, а ребра болели так, словно его отпинала команда регбистов. Проклятый самогон. Проклятый Реваж. Проклятый Кибериум! Ким сглотнул и сморщился: язык распух и присох к нёбу, а привкус во рту напоминал понос вперемешку с блевотиной. Полжизни за стакан воды, – подумал он, перемещая многострадальное тело в кресло. – А за бутылку холодного пива – две жизни. – Войдите, – прохрипел Ларго и пригладил ладонью взъерошенные волосы. На пороге возник Тюр. Тот самый Калеб Тюр, самодовольный хорёк, вечно сующий свой нос куда не следует. Чего ему надо с утра пораньше? Часы на стене показывали четверть десятого. – Вас вызывают, – сухо сообщил сержант и презрительно поджал тонкие губы. Чёртов хорёк! На короткое мгновение Ким пожалел, что так и не вырвал ему кадык. – К Реважу? – Ларго попытался восстановить в памяти события минувшей ночи. Тщетно. Только голова сильнее разболелась. Вот так самогон! А вдруг, он, Ларго, всё-таки снёс с петель шефскую дверь? Что ж. Ещё один замечательный повод для отстранения. – К начальнику Особого отдела, – зачем-то уточнил Тюр и, сверкнув проплешиной, скрылся в коридоре. К начальнику Особого отдела... Ишь ты, сколько пафоса! – Бегу и спотыкаюсь, – буркнул Ким ему вслед и поднялся. Реваж подождёт. Сначала – сортир. *** Дверь шефской обители оказалась на месте. Ларго ввалился в кабинет, готовый к очередному разносу и… застыл. В комиссарском кресле сидел незнакомец. Одетый в безупречный костюм-тройку, гладковыбритый, с тяжёлым квадратным подбородком и честным взглядом карих глаз он являл полную противоположность обрюзгшему, нередко поддатому Реважу, с его поросячьими зенками и седыми, торчащими во все стороны, космами. Самого старого борова в кабинете не обнаружилось. От этого стало не по себе, и Ким нервно сглотнул. – Доброе утро, детектив. – Незнакомец поднялся и протянул руку. Пожатие вышло крепким и коротким. Вполне официальным. – Рад видеть. Присаживайтесь. Ларго сел. Похмелье вытворяло с ним мерзкие шутки: даже самые тихие звуки били по ушам, точно латунные оркестровые тарелки, а серый свет хмурого утра противно резал глаза. К тому же, он ничего не понимал. А это – неприятно. – Я – комиссар Рион Штерн. С сегодняшнего дня возглавляю Особый отдел. Ларго показалось, будто его ударили пыльным мешком. – То есть… Что? – Он мотнул головой: если всё это бредовый сон – самое время пробудиться. – Как… Как так? – Очень просто. – Штерн положил перед ним бумагу с круглой синей печатью. – Вот приказ о моём назначении. Несколько долгих секунд Ларго пялился на размашистую подпись начальника Департамента безопасности и аккуратное факсимиле главы Управления.