– А значит… Тяжело поднявшись, он вернулся в кресло. Когда ей от меня что-нибудь надо, она садится и ждет, подумал он не без ехидства. И опустившись в кресло, посмотрел на нее. Джейни не шевельнулась. Сделав над собой усилие, он постарался изгнать горечь из своих мыслей, оставив только смысл и совет. Настал его черед ждать. Она вздохнула и села. Растрепанные волосы и зардевшиеся щеки пробудили в нем нежность. Он сурово одернул себя. Джейни проговорила: – Тебе придется верить мне на слово. Придется поверить мне, Гип. Он медленно покачал головой. Она потупилась, сложила руки. Потом подняла ладонь, прикоснулась к краешку глаза тыльной стороной кисти. – Видишь этот кусочек кабеля? – спросила она. Трубочка оставалась на полу, там, где он ее выронил. Гип поднял ее. – Ну и что? – Когда ты впервые вспомнил, что она принадлежит тебе? Он задумался. – Около дома… когда я пришел к тому дому и спросил. – Нет, я не про то, что было до твоей болезни. – Ах так. – Он ненадолго зажмурил глаза, нахмурился. – Окно. В тот миг, когда я вспомнил про то, как разбил окно. Я вспомнил об этом. А потом он… Ох! – отрывисто воскликнул он. – Тогда ты положила кабель мне в руку. – Правильно. Восемь дней я вкладывала его тебе в руки. Один раз – в ботинок. Подкладывала на тарелку, в мыльницу. Щетку зубную в него однажды поставила. Каждый день не менее полдюжины раз, Гип! – Я не… – Правильно, не понимаешь. Я не могу тебя в этом винить. – Да я не про это, а про то, что не в силах поверить тебе. Она наконец поглядела на него, и тут он осознал, насколько привык к этим обращенным на него внимательным глазам. – Это действительно так, Гип. Так оно и было. Он нерешительно кивнул. – Хорошо. Раз ты так говоришь. Но какое отношение это имеет к… – Подожди, – попросила она. – Сейчас поймешь… каждый раз, прикасаясь к этому куску кабеля, ты отказывался признать его существование. Просто разжимал пальцы, не хотел даже видеть, как он падает на пол. Наступал босой ногой и не ощущал этого. Гип, однажды я положила его тебе в тарелку вместе с фасолью. Ты поднес эту штуку к губам, положил в рот, а потом просто выплюнул. Ты не хотел ощущать ее. – Ок… – начал он с некоторым усилием, – это окклюзия. Так это называл Бромфилд. А кто такой Бромфилд? – но мысль ускользнула – ведь Джейни еще не договорила. – Правильно. Слушай теперь внимательно. Когда настало время, окклюзия начала исчезать и исчезла, а ты остался с кусочком кабеля в руке, уже зная, что он существует. Однако я ничего не могла сделать ради этого момента до того, как он самостоятельно вызрел! Он задумался. – Так. А почему же это наконец случилось? – Ты вернулся. – В магазин, к стеклянной витрине? – Да, – отозвалась она и тут же поправилась: – Нет. Я хочу сказать вот что: в этой комнате ты ожил, ты и сам говорил: твой мир начал расти, вместил сперва комнату, потом улицу, потом город. То же самое происходит с твоей памятью. Сначала она сумела принять вчерашний день, потом неделю, а потом тюрьму и то, что было до нее. Смотри теперь сам: до тюрьмы кабель означал для тебя нечто потрясающе важное. Но потом что-то произошло, и с тех пор он вовсе перестал что-либо значить. Пока новая твоя память не сумела дотянуться и до этого времени. И тогда кабель вновь сделался реальным. – Ого, – только и мог воскликнуть он. Она посмотрела вниз. – Я знала об этой оплетке. И могла бы сама все тебе рассказать. Но ты не был к этому готов. Да, ты прав: сейчас я знаю о тебе много больше, чем ты сам. Но разве это не понятно: если я тебе все расскажу, ты не сумеешь услышать меня. Он покачал головой не с недоверием, но как бы завороженно. – Но я ведь уже не болен! Он прочитал ответ на ее выразительном лице. – Опять мимо? – гнев снова зашевелился в его сердце. – Ладно, валяй дальше. Кстати, я не оглохну, если услышу от тебя, какой институт окончил. – Конечно, нет, – нетерпеливо продолжила она. – Просто все это ничего в тебе не разбудит, никаких ассоциаций, воспоминаний. – Она закусила губу. – Вот и пример. Ты успел с полдюжины раз упомянуть фамилию Бромфилд. – Какую-какую? Да нет же! Она остро глянула на него. – Ошибаешься, Гип. Ты назвал это имя минут десять назад. – Разве? – Он задумался. Надолго задумался. А потом изумленно округлил глаза: – Боже мой! А ведь и в самом деле назвал. – Хорошо, кто этот человек? Откуда ты его знаешь? – Кого? – Гип, – резко одернула она. – Извини, – пробормотал он, – кажется, я немного запутался. – Он вновь погрузился в раздумья, пытаясь восстановить последовательность мыслей. И наконец с трудом выдавил: – Б-бромфилд. – Сейчас фамилия пришла к тебе из далекого прошлого. И имя это ничего не будет для тебя значить, пока память не вернется назад и… – Вернется назад? Как это? – Разве ты сейчас не возвращаешься – от болезни к дням заключения и аресту, к тому, что было прежде, к визиту в тот дом? Подумай об этом, Гип, подумай, вспомни, зачем ты туда пошел. Он нетерпеливо отмахнулся. – Мне это не нужно. Разве ты не понимаешь? Я пошел в этот дом, потому что что-то искал… что именно, кстати? Ах да, дети, какие-то дети… они могли сказать мне, где искать полудурка. – Он подскочил со смехом. – Видишь? И про полудурка вспомнил. Я еще все вспомню, вот увидишь. Полудурок… я искал его столько лет, наверное, целую вечность. Правда, я забыл – зачем, но… – проговорил он крепнущим голосом, – теперь мне это не кажется важным. Я просто хочу тебе сказать, что необязательно проделывать весь путь назад. Я уже сделал все необходимое. Значит, завтра я иду в тот дом, спрашиваю у них адрес и сразу же отыскиваю то, что… Он запнулся, озадаченно огляделся, заметил кусок оплетки на ручке кресла и подхватил ее. – Вот, – торжественно произнес он. – Это же часть… ах ты, черт! – чего же именно? Она подождала, пока он достаточно успокоится, чтобы услышать ее, потом сказала: – Ну теперь видишь? – Что – вижу? – выдавил он надломленным, невнятным и жалким тоном. – Если ты завтра отправишься, то попадешь в непонятную тебе ситуацию, по причине, которой не помнишь… тебе придется спрашивать незнакомцев о неизвестном, чтобы узнать то, что ты не в состоянии понять. Но, с другой стороны, ты прав, – признала она, – теперь тебе это по силам. – А если я это сделаю, – спросил он, – тогда все вернется? Она покачала головой, и он с легкой хрипотцой проговорил: – Ты же у нас все знаешь, разве не так? – Да, Гип. – Впрочем, мне все равно. Я намереваюсь обязательно сделать это. Она глубоко вздохнула. – Ты погибнешь. – Что? – Если ты придешь к этому дому, то погибнешь, – проговорила она. – Ох, Гип, разве до сих пор я обманывала тебя? Скажи мне? Разве память отчасти уже не вернулась к тебе… вернулась по-настоящему, чтобы никогда более не ускользнуть? С мукой в голосе он произнес: – Ты говоришь мне, что завтра я могу выйти из этой двери и отыскать то, что давно ищу. Но ищу ли? Скорее, ради чего живу! И ты говоришь мне, что эта находка убьет меня. Чего же ты добиваешься от меня? Что, по твоему мнению, я должен делать?