Воспоминания захватили его с головой. Он снова был мальчишкой и ворочался без сна на жесткой лавке, пока проглоченная по беспечности волшебная трава не вознесла его глупую детскую душу в невообразимое царство света. Теперь, будучи умудрен знаниями, он понимал, насколько это было опасно – ведь обратно душа могла и не вернуться! Но вновь, переживая сказочный полет, испытал он восторг и замирание и вновь, узрев перед собою мысленным взором сверкающий горшок с райским цветком, захотел его, как и тогда, всем сердцем… Когда через некоторое время открыл Трифон Петрович глаза, в руках у него был красиво расписанный глиняный горшок. Чрезвычайно похожий на тот, что нашел он сорок с лишним лет назад посреди своей каморки. Знахарь грустно усмехнулся, припомнив, как раздобрилась ни с того ни с сего скареда-купчиха. Не пожалела для усердного лекаря приглянувшегося ему горшочка… Что ж, какая-никакая, а память о былом. Он отставил купчихин подарок в сторону, встал на ноги, потянулся. И тут заметил на столе бумагу, на которой собственной его рукой было что-то написано. Что – он не помнил. Заглянул в нее и с изумлением прочел: «Купчиха подарила мне золотой перстень. Я сейчас попытаюсь превратить его мечтою в цветочный горшок. И ежели у меня и впрямь горшок появится или что другое, а перстень исчезнет, – значит, это тот самый предмет и есть, который из царства света. Вещь удивительная, конечно, и весьма чудесная, но, сколь я понимаю, вредная для людского здоровья. Кто-нибудь из прежних ее хозяев мог и помереть от неведомой хвори. И лучше бы эту вещь уничтожить». В голове у Трифона Петровича разом прояснилось. Он вспомнил все и невольно содрогнулся, сообразив, что было бы, не напиши он этой памятки. Так ведь и считал бы горшок подарком от купчихи… как Наденька в свое время – подарком от него самого белую шаль. И держал бы опасную вещь у себя в доме, пока не захворал бы… Невероятная догадка не обманула. Это и вправду оказался колдовской предмет из иного мира – приносящий сперва удачу, потом болезнь, – который вернулся к своему первому хозяину через столько лет! И который надо бы уничтожить. Трифон Петрович снова взял со стола горшок, повертел в руках. Выглядел тот совершенно обыкновенным и безобидным с виду – хоть сейчас сажай цветы и ни о чем не печалься! Знахарь поневоле заколебался. Может быть, он все-таки ошибается? И никакой опасности для людей в этом предмете нету, а хозяева его прежние болели по другим причинам?… Сомневался Трифон Петрович целую неделю. Считал прибывающее число кошек у своего крыльца… А потом все же собрался и поехал с колдовским горшком в родимое Теребеньково. Там, зайдя поглубже в окружающий деревню лес, отыскал он крутой и непролазный овраг. Кое-как – где ползком, где согнувшись в три погибели – спустился туда и схоронил горшок в сырых зарослях папоротника. Уничтожить его – то бишь разбить и закопать черепки – Трифон Петрович не решился. Ну, не поднималась у него рука на исполненную незнаемых чудес вещь из иного мира, хоть убей! Понадеялся он на то, что никто и никогда не забредет в тот овраг, а со временем горшок сам зарастет травою. Дожди его землей замоют, ветры листвой заметут… Из оврага он насилу выбрался. И уехал домой, в Петербург, сделав вроде бы достаточно для того, чтобы избавить людей от опасного предмета и успокоить свою собственную душу. Душа, однако, успокаиваться не захотела. Ныла и ныла… и корил себя Трифон Петрович неоднократно за то, что не собрался с духом хотя бы зарыть горшок в землю. А ну как занесут все-таки черти кого-нибудь в овраг?… И еще через неделю поспешил он снова в Теребеньково, довести свое богоугодное дело до конца. Но, увы, опоздал. Аленка, собиравшая близ оврага чернику, лезть в него, конечно, не думала. Она просто упала туда, оскользнувшись на обрыве. И покуда до дна докатилась, не только всю ягоду рассыпала, но и лукошко потеряла. Было Аленке всего шесть лет, и она не слишком удивилась тому, что не переломала себе, летя кубарем, ни рук, ни ног и даже почти не оцарапалась. Девчушка полежала, опоминаясь, в зарослях папоротника, потом встала на четвереньки и прямо перед носом узрела расписной глиняный горшок. Такой красоты она отродясь не видала… Аленка не долго думая обеими руками ухватилась за горшок и, пыхтя, выволокла его из зарослей. «Мамке снесу. Вот, поди, обрадуется!» В отличие от Трифона Петровича, который еле вылез из этого оврага, она сразу обнаружила тропинку, крутую, но удобную, и через несколько минут была уже наверху. Только там вспомнила о потерянном лукошке, но не огорчилась. Зато вон чего нашла!.. Чудесная находка, правда, оказалась тяжеловатой и очень скоро оттянула все руки. Идти было далеко, и приуныла помаленьку Аленка. Поневоле стала думать, что лучше бы не горшок в овраге нашелся, а, скажем… гребенка для волос. Как у вчерашнего коробейника была – деревянная, чудно вырезанная, блестящими камушками украшенная… Из леса она вышла с желанным гребнем в руках, счастливая, как никогда еще в своей коротенькой жизни. Но до дому его так и не донесла. Трифон Петрович наткнулся на зареванную Аленку за околицей деревни. Был он человеком сострадательным и добрым, и мимо, разумеется, молча пройти не смог. – Что случилось? О чем плачешь? – Цыга-анка, – прохныкала девочка, показывая рукой куда-то вдаль, – цыганка гребешок отняла-а… – Ну вот еще горе – гребешок! Хорошо, тебя саму не украла. Почто, такая маленькая, одна за деревню ходишь? – Мамка… по ягоду послала, – захлюпала носом Аленка. – А я его нашла… в овраге… красиву-ущий! Она заревела в голос, а Трифон Петрович, услышав про овраг, схватился за сердце. Да было, как уже сказано, поздно. Так снова ушел из его жизни чудесный горшок, пропал бесследно. И больше уже к своему первому хозяину не возвращался. Но забыть о нем Трифон Петрович не забыл. До конца дней своих все совестью мучился из-за того, что по слабости не уничтожил, как следовало, опасную вещь, а пустил ее гулять по свету. Потому-то, дабы облегчить душу, он и рассказал о нем на закате жизни одному из собратьев по профессии – тоже знахарю, только практиковавшему еще и магию. Про него Трифон Петрович точно знал, что иного колдовства, кроме белого, он не признает, сам сердцем чист, и за людей болеет. И попадись ему когда-нибудь в руки волшебный горшок – а чего на свете не бывает! – уж этот-то человек точно не дрогнет, доведет дело до благого конца. В своем мнении о собрате-знахаре Трифон Петрович был прав совершенно. Он лишь об одном не подумал – что знают двое, непременно узнает и третий… ЧАСТЬ ПЕРВАЯ БОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР Глава 1 Мир Ниамея, год 3079 от явления пророка Маргила Вестник судьбы явился к Катти Таум без всякого блеска молний и грома небесного. Как самый обычный смертный, он попросту вошел прекрасным летним утром в трактир «Веселая утка», где Катти в ожидании первых посетителей стелила на столы чистые скатерти. Выглядел он тоже обыкновенно – темноглазый, темноволосый молодой человек, невысокий и худощавый, смахивающий на подростка. Не красавец и не урод. И одежда была на нем заурядная – мешковатые полотняные штаны и блуза, какие носили летом все мужчины, считай, низшего сословия королевства Нибур. И браслеты от сглаза на руках – простенькие, из дешевого серебра. Разве что шейный платок, яркий, из цветастого шелка, говорил о склонности владельца к некоторому щегольству. При себе у вестника судьбы был матерчатый дорожный баул, изрядно потрепанный. Приезжий, стало быть, только что с дилижанса. Кру Таум, расправляя складки на скатерти, и головы в его сторону не повернула. Хватило одного короткого взгляда, чтобы понять – это не тот человек, которого она ждет вот уже семь лет… Вестник же судьбы уверенно прошагал к стойке, где пересчитывал пивные кружки трактирщик Корхис Бун – брат Катти, хозяин «Веселой утки». И, поздоровавшись, спросил стаканчик сидра, дешевого яблочного вина. Трактирщик Бун, которому тоже хватило одного взгляда, чтобы с порога оценить состоятельность клиента как весьма невеликую, сначала посмотрел на сестру, убедился, что та всецело занята расстановкой по столам солонок и перечниц, после чего с неохотою прервал счет и нацедил сидра из бочонка сам. – Рук не хватает, хоть разорвись! – пожаловался он, поставив стакан на стойку и снова повернувшись к подносу с кружками. – Издалека будете? – спросил по привычке, без любопытства. – Надолго к нам? – Уговорили! – со вздохом ответил вестник, и Корхис удивленно глянул на него через плечо. – Что? – Рук не хватает, так, может, мои на что сгодятся? – с усмешкой объяснил ранний посетитель свой ответ. Трактирщик мгновенно просветлел. Вот оно что, парень ищет работу!.. Отлично… ведь здесь, в маленьком городишке, с началом курортного сезона никого в помощь не наймешь. У местных своих забот по горло. И впрямь хоть разорвись. – А, вот ты о чем. – Он тут же сменил тон на более фамильярный и оглядел парнишку с ног до головы, оценивая уже по-другому. Щупловат… но вроде бы здоров с виду. И держится бойко. – Откуда в наши края? – Из Ювы. – Вестник судьбы сверкнул широкой улыбкой, в которой удивительным образом сочетались почтительность и нахальство. – Несло, несло ветром от самой светлой столицы, да и занесло. Трактирщик понимающе закивал: – Деньжата, поди, кончились, пока носило? – И как вы догадались? – восхитился вестник, после чего с выражением продекламировал: – Ах, деньги, деньги, где вас прячут? Найдут – так тратят, не найдут – так плачут… Катти Таум, вынимая из буфетного ящика стопку чистых салфеток, впервые взглянула на пришельца с интересом. А брат ее Корхис от души расхохотался. – Шутник, однако!.. Что ж, мне и вправду нужен работник на лето. Как тебя звать? – Волчок, – ответил вестник судьбы. – И все? – Да вроде бы и все, – тот снова сверкнул улыбкой. – Матушка, поди, знала мое полное имечко. Да забыла вложить записку с ним в расшитые золотом пеленки, когда оставила меня на крыльце приюта.