* * * Капитан Хиббит тоже был доволен. Все шло как надо. Предыдущий комик, Дони Кот, получив письмо от «мецената», освободил место в труппе вовремя и с великой радостью. Монтальватцы на такую удачу надеялись, но не слишком – поэт вполне мог оказаться охотником за универсусом, не вычисленным до сих пор магом, и попросту проигнорировать плывущее в руки «счастье». Но он таки оказался поэтом, и за дальнейшую судьбу его беспокоиться не следовало. Издание сборника стихов и материальная поддержка Дони были обеспечены. Проситься на освободившееся место квейтанскому разведчику не пришлось. Папаша Муниц «нашел» его сам, на что, собственно говоря, Кароль и рассчитывал, три дня подряд разыгрывая комические представления в трактире, перед старым другом антрепренера. Приведен в театр хозяином – уже меньше подозрений… Хотя соперники и так, похоже, дремали. Никто не бросал на нового комика настороженных взглядов и не следил ревниво за тем, что именно и с какой целью берет он в руки. Никто не проявлял и усиленного внимания к театральному реквизиту и чужим вещам. Как будто все уже давно всё обшарили, ничего не нашли и ждали теперь счастливого случая. Как надлежало ждать его и самому капитану. По каковой причине он тоже не усердствовал в поисках, а занимался, в основном, тем, что пытался найти подход к Папаше Муницу. Со всеми остальными уже успел сойтись коротко, даже Кобра начала ему улыбаться, а вот Дракон… Старик был на редкость недоверчив и подозрителен. Свой личный фургон запирал на три замка. Сундучок с самым ценным имуществом, где хранились заодно театральные сборы, всегда держал при себе. И капитан Хиббит сильно сомневался в том, что кому-то из соперников хоть раз удалось сунуть туда нос. Замки для магов, конечно, не преграда, фургон еще можно осмотреть, пока хозяин спит в гостинице или следит за спектаклем. Но сундучок… Находясь под постоянным присмотром – если не самого Дракона, то его жены, он был, пожалуй, единственным местом, где неуловимый универсус мог оставаться вне досягаемости. Приручить старого Дракона, то бишь втереться к нему в доверие настолько, чтобы получить возможность заглянуть в сундучок, казалось делом нелегким. Практически подвигом. И времени, похоже, требовало немало. Но капитана никто не торопил. Поэтому рискованных попыток забраться куда не следует он пока не предпринимал, ненавязчиво обхаживал старика и комедианствовал с легким сердцем. Испытывая нешуточное желание сделать из убогого балагана настоящий театр… Соперники меж тем дремали не все. * * * Вечернее представление «Красоток из Дангина» было уже отыграно и на тихий Байем сошла упоительно теплая и светлая двулунная ночь, когда в некоем мире, весьма далеком от королевства Нибур и самой Ниамеи, встрепенулся вдруг и повернул голову к хозяину огромный вещий ворон. – Р-Раскель, – каркнул он с насеста, вбитого в землю перед шатром. В этом далеком мире был день, и хозяин, смуглый горбоносый старик с длинными седыми кудрями, сидел у входа в шатер на деревянном табурете, покуривая трубку и задумчиво перебирая страницы лежавшей на коленях старинной книги. Глаз на ворона он не поднял, лишь, вынув трубку изо рта, бесстрастно уронил: – Слушаю. Вещая птица вытянула шею и внезапно заговорила иначе, голосом молодым и звонким, ничуть не похожим на воронье карканье: – Баро шэро, Раскель приветствует тебя. – И я приветствую тебя, чаво, – ответил старик. – В добром ли ты здравии, отец? – В добром, благодарю. – Это хорошо. Мне нужен твой совет. Старик оторвался от книги. Поднял голову, окинул отстраненным взглядом просторную зеленую долину перед собой, раскинутые в ней пестрые шатры, пасущихся в отдалении лошадей и убеленные снегом горные вершины на горизонте. – Слушаю, сынок. – Вокруг Налачи Бахт в последнее время творится неладное, отец. Боюсь, мы можем ее потерять. – Не бойся. Что именно неладное? – Я чую постоянное присутствие тех странных людей, которые хотели выкупить ее у нас. Дыхание чужой магии… – Об этом ты уже говорил. – Да. И беспокоит меня другое. В театре появился новый актер. Он мне не нравится. – Он тоже маг? – Как будто нет. – Тогда в чем причина? – В его… глазах, отец. У него взгляд, как… у кого-нибудь из наших, собравшегося по цыганскому делу. – И это все? – Все. Но мне он не нравится. Ты знаешь, я всегда чувствую опасность. – Думаешь, этот гаджё тоже ищет Налачи Бахт? – Вроде бы нет. И все же мне стало тревожно за нее. – Погоди… Старик несколько раз пыхнул трубкой, размышляя. Потом сказал: – Доверимся твоему чутью, сынок. Действуй… бери все в свои руки. Как обычно. – Хорошо, – с явным облегчением отозвался молодой аркан устами вещей птицы. – Мне вернуться потом обратно в табор? Или продать Налачи Бахт здесь, в Нибуре? – Вернись в табор. Удачи тебе, Раскель. – Спасибо, баро. И тебе удачи. Вещий ворон умолк и нахохлился. Вожак племени арканов снова принялся листать книгу. Раскель в мире Ниамея взглянул на озаренные розовым и зеленоватым сиянием небеса, где неторопливо подбиралась к Факелу Львица. Близилось двойное полнолуние. Лучшая пора для колдовских дел. И потому имело смысл не спешить, а выждать несколько дней. Старику легко говорить: «Не бойся». Сердце же упорно твердило молодому аркану, что на сей раз завладеть Налачи Бахт – Дурной Удачей – будет делом далеко не простым… Глава 6 «…Думай не о себе, думай о мире», – писал высокочтимый пророк Маргил, – «ибо для чего и нужно совершенство твое, как не для служения миру, в который ты призван?» Трудно не согласиться, думала Пиви Птичка, с трудом разбирая буквы в полумраке кулис. Если бы еще мир соблаговолил объяснить, для чего ты в него призван! Вот вопрос, на который даже пророки не в силах дать убедительный ответ… «Пусть тебе и случилось содеять зло», – продолжал ниамейский мудрец, – «что за польза в вечном покаянии? Вновь и вновь возвращаясь к содеянному, душа твоя вновь и вновь обращается ко злу. Ты бесконечно размышляешь о нем, и это повергает тебя в уныние. Жизнь становится горька для тебя и полна несчастий. Так своим унынием ты умножаешь печали мира». Что ж, возможно, и это верно. Но… Каков мир, таковы, надо полагать, и живущие в нем. Может быть, на самом деле это его печали умножают наше уныние?… Пиви бросила короткий взгляд на сцену, где, словно в подтверждение ее мыслей, добродушный Титур Полдень в роли корыстного отца принуждал в этот миг прекрасную Талу Фиалку в роли несчастной Исетты к браку с богатым злодеем Аглюсом Вороном. Времени до выхода хватало – Фиалке предстоял еще длинный монолог, сопровождаемый потоками слез. И Пиви снова уткнулась в книгу. «Думай о добре, твори добро. Покаяние замени искуплением. Пусть душа твоя устремится в будущее, к свету, а содеянное зло останется в прошлом. Неси миру радость, а не печаль – этого довольно, чтобы…» Тут в левом ухе у Пиви зазвенело. И Дуду Альенса, ее «содеянное зло», ее наказание и искупление разом, вторгся с обычной бесцеремонностью в сознание. «Катти Таум можешь не опасаться», – с ходу заявил он. – «Я все вызнал у здешних неприкаянных. Обычный человек, ничего про универсус не знает. В театр пошла с тоски, потому что уехать отсюда хочет. У нее муж пропал, семь лет тому назад». «Муж пропал? Счастливица», – вздохнула Пиви. – «Мне бы так повезло…» «Прекрати!» – взвился Дуду. – «Я бы сам… глаза бы мои тебя не видали!..» «Молчу, молчу», – поспешно перебила она. – «Что еще узнал?» «Ничего!» – огрызнулся он. – «Некоторые, между прочим, любят своих мужей! Ждут их по семь лет, жить без них не могут! А ты…» «Отстань, Дуду, при жизни надоел», – поморщилась Пиви. – «В который раз прошу – являйся только по делу. Когда есть что сказать. Я на работе, между прочим». «Дура!» – ответил он и затих.