Щеки Катти вспыхнули. – Правда? – снова пролепетала она. Волчок покачал головой. – Зачем бы мне лгать? – Вы – добрый человек. Возможно, жалеете меня… Он тихо, протяжно засмеялся. – Катти… вы хоть заметили, что из всех ваших домочадцев вы единственная, кто обращается к наемному работнику на «вы»? Она смутилась еще сильней. – «Пестры, богаты Божии стада», – продекламировал он нараспев какие-то незнакомые ей стихи, – «всех выделок и статей, и мастей. Мы узнаём друг друга без труда – мы из породы черных лебедей»… – и заключил: – Цены вы себе не знаете. Но ничего, все впереди… Вы подумали над моим предложением? – Да. – И что решили? – Уеду. – Чудесно. Дать вам адрес кру Физер? – Да, я как раз хотела спросить… – встрепенулась Катти. Волчок вздохнул. – В дом войти боюсь – вдруг каер Бун увидит… скандала не миновать. Вас не затруднит принести с чердака мой баул? И заодно найти клочок бумаги и карандаш? – Конечно… Катти торопливо вошла в кухню, оттуда, прислушиваясь к воплям брата, все еще бушевавшего в зале, поднялась по приставной лестнице в чердачную каморку, огляделась. Постель застелена, одежные крючки на стене пусты, стол чист. Никаких следов того, что здесь кто-то жил. Баул стоял в углу, уже затянутый на все ремни. Словно хозяин его знал заранее, что времени собрать вещи не будет… Она отметила мельком эту странность, но задумываться над нею не стала. Взяла баул, спустилась в кухню, выдернула листок из стопки бумаги, предназначенной для подсчетов, прихватила лежавший рядом карандаш. – Катти! – злобно заорал брат. – Ты где? Поди сюда! – Бегу! – откликнулась она машинально и выскочила на крыльцо. – Вот… При тусклом розоватом свете Факела, выглянувшего к тому времени из-за моря, Волчок стремительно нацарапал на листке несколько слов, отдал его Катти и забрал у нее баул. – Бегите, – сказал. – Удачи вам, черный лебедь. Мне кажется, мы еще увидимся с вами… Катти махнула ему на прощанье рукой и поспешила обратно в дом. – И я так думаю, – пробормотала она себе под нос, оказавшись в кухне. Потому что в этот миг вдруг поняла, что именно сделает – уже завтра. И что остановить ее не сможет никто. Глава 4 С утра Папаша Муниц был в духе – редком для него настроении. Не поднял своих «дармоедов» чуть свет, а дал им поспать лишний часик. И даже позавтракать позволил без спешки, прежде чем погнал на Складскую улицу, где находился театральный амбар, устанавливать декорации к «Королю Игалу». Другой на его месте каждый день плясал бы от радости – хмуро думала субретка Пиви Птичка, шагая пыльным переулком в хвосте труппы. Единственный вчерашний спектакль с новым комиком показал, что удача «Божественному» театру пока не изменила. Да и утро обнадеживало – по словам хозяина гостиницы, еще до завтрака билетами на дневное представление успели поинтересоваться целых восемь человек. Небывалое не только для «Божественного», но и большинства других нибурских театров везение началось с первого дня гастролей. И продолжалось по сей день – не считая случившегося накануне побега Дони Кота. На смену которому, впрочем, тут же нашелся прекрасный комик… Сам Дракон успел проговориться, что никогда не знал подобного успеха прежде. Что ни выступление, то полный сбор. Во все прошлые гастроли мало кто из зрителей, посмотревших один спектакль, приходил на второй. А тут… в Риуме и Варце почти весь репертуар удалось даже отыграть дважды – по требованию публики. Объяснения такому счастью Папаша Муниц не видел и только время от времени суеверно сплевывал. Пиви Птичка его прекрасно понимала. Сама бы сплевывала, если бы не знала, в чем дело… Публику привлечь было решительно нечем. Декорации – дыра на дыре; репертуар заезженный; пьесы так себе; актеры и того хуже. Из подобравшихся ныне никто и профессионалом-то не был. Не считая Фины Пышечки, старой Кобры. Правда, семейная пара Иза Стрела и Беригон Ветер выдавали себя за таковых. Но играли из рук вон плохо, и Пиви догадывалась, почему. Остальные же, еще только поступая в труппу, честно признались, что выходят на подмостки впервые в жизни. Как и она сама. Титур Полдень был учителем фехтования, растерявшим учеников. Сбежавший Дони Кот – непризнанным поэтом, сыном ковродела, не желавшим учиться отцовскому ремеслу. Аглюс Ворон – королевским егерем, подсиженным недругами. Тала Фиалка… ну, если в театре Папаши Муница и было что божественное, так это она. Юная красавица с безупречными манерами, явно из хорошей семьи, Тала блистала несомненным талантом, о котором, видимо, попросту не успели еще пронюхать столичные театры. Ее и называть-то хотелось не по имени, а только Фиалкой – так подходил этот псевдоним к ее нежной красоте. О себе она рассказывать не желала, да Муниц и не настаивал. Он взял бы ее в труппу за одну внешность, а уж когда она прочла монолог Исетты… Пиви подозревала, что красотка эта сбежала из дому. И устроилась в бродячий театр, чтобы родители не нашли. Наверняка их круг был таков, что ни актерский талант, ни тем более желание играть на сцене одобрения там не встретили бы… Сама Пиви представилась старому Дракону гувернанткой, уволенной злыми хозяевами, хотя в жизни не имела дела с детьми. Но надо было что-то о себе сказать. Не правду же, в самом деле, – что по профессии она… программист, явилась в Ниамею из другого мира, которым давно уже управляют никому здесь не ведомые компьютеры, и что не играть в бродячем театре собирается, а искать магический артефакт!.. К тому времени, когда она добралась до Папаши Муница, в труппе оставалась всего одна вакансия – субретки. То бишь веселой, бойкой и острой на язык служанки, наперсницы госпожи. Самое неподходящее для нее амплуа. Дракон смотрел на Пиви, как на кусок протухшей колбасы, и возмущенно сопел. Эта угрюмая, невысокая, плотненькая – если не сказать толстенькая – девица, казалось, и улыбаться-то толком не умела… Других претенденток, однако, не было. И антрепренер, желая поскорее начать гастрольное турне, решил рискнуть. – Псевдоним твой будет Птичка, – объявил он без долгих размышлений. Пиви сморщилась. – Фу, – сказала. – Почему Птичка? В тот день Дракон был тоже настроен благодушно и, вместо того чтобы взорваться, всего лишь грозно выпучил глаза на рыжую нахалку, вздумавшую перечить. – Потому что я так сказал, – рыкнул он. – Впрочем… Не хочешь быть Птичкой, будешь Куколкой. Пиви сморщилась еще сильней: – Я похожа на куколку?! – Нет, – начиная свирепеть, ответил Папаша Муниц. – Ты – вылитый бутончик. Так и назовем. Ее передернуло. Но, почуяв неладное, она сдержалась и торопливо сказала: – Чем Бутончик, уж лучше Птичка. – Вот и хорошо, – прорычал Дракон. – Стало быть, решено!.. …Рисковал он на самом деле сильно – актриса из Пиви Птички вышла, мягко говоря, неважнецкая. По сцене она ходила как замороженная, точно так же танцевала и полагавшиеся по роли шутки проговаривала с каменным лицом. Остальные – не считая Талы Фиалки, конечно, – были лучше, но ненамного. И все же удача во время нынешних гастролей театр Папаши Муница буквально преследовала. Странная штука – эта удача, думала теперь Пиви, уныло загребая ногами дорожную пыль. По логике вещей, она должна преследовать всех до единого участников труппы, находящихся вблизи от ее источника. И, может быть, так оно и есть? И загадочный искомый предмет уже сто раз побывал в руках у ищущих, в том числе у нее самой, только вот ни в одних не задержался на срок, достаточный для того, чтобы исполнить заветное желание?… Дони Кот его с собой не увез – это доказал успех вчерашнего представления. Соперники, судя по всему, поиски бросать не собирались. Стало быть, и ей отступать не следовало, хотя затея казалась все более безнадежной. И единственный ее помощник и спутник – невидимый и неотвязный, Божья кара за ее прегрешения – начинал все чаще впадать в истерику… Хорошее настроение продержалось у Дракона, как обычно, недолго. До Складской улицы. Во дворе перед амбаром собралась целая стая кошек. То же самое происходило на всех предыдущих стоянках театра, и разогнать нахальных зверьков не удавалось никому из актеров-мужчин, которых Папаша Муниц поочередно оставлял ночевать при театральном имуществе в качестве сторожей. Кошки мешали. Они вертелись под ногами, лезли в фургоны и умудрялись даже иной раз просочиться во время представления на сцену. При виде их Дракон побагровел. – Опять! – зарычал он. – Что за напасть, ей-богу! Нет, точно куплю ружье… «Благородный отец» Титур Полдень, бывший караульным в ту ночь, лишь развел руками. Остальные актеры, позевывая, рассеялись по двору, встали столбами, и антрепренер немедленно начал свирепеть. – Ну, так и будете глазеть друг на дружку? – рявкнул он. – Титур, Князь, марш в фургон, доставайте декорации! Беригон, на сцену, снимать вчерашние!.. Да поживее! Аглюс, хватит спать, помоги ему! – Грозный взгляд повелителя «Божественного» театра упал на «злодейку» Изу Стрелу, присевшую было на лесенку под фургонной дверью. – Ты еще приляг тут, кобылища! Кто юбки за тебя зашьет? Опять в дырах на публику выйдешь?! «Кобылища» вскочила, фыркнула и скрылась за фургоном, подальше с глаз. – Пиви, париками займись! Тала, подмети в зале! – скомандовал Муниц. – Фина!.. Он огляделся, но жены во дворе не увидел. Достойная подруга старого Дракона была уже в амбаре, на сцене, готовая руководить снятием декораций. Фина Пышечка знала свое главное место – у входа в «святилище», с пачкой билетов и жестяным ящиком для сборов наготове. Но это – перед началом спектакля, а пока, на досуге, она за всеми приглядывала. Пиви тяжело вздохнула. Поднялась в фургон с реквизитом, вынула из сундука парики, взяла с полки гребень и пудреницу. Привычно пожелала увидеть в руках вместо всего этого предмет, который еще не изобрели в Ниамее и которого ей, заядлой курильщице, изрядно недоставало – электронную зажигалку. Здешние спички вечно отсыревали и имели обыкновение кончаться в самый неподходящий момент… Увы, парики остались париками, гребень – гребнем, пудреница – пудреницей. Пиви снова вздохнула, выбралась из фургона, где было слишком душно, на свежий воздух и, сев на лесенку, взялась за работу. Не слишком легкую, надо заметить, – лысоватые парики следовало расчесывать осторожно, чтобы не выдрать последние волосы… Папаша Муниц, дабы самолично приглядеть за декорациями – вдруг еще не то вынесут, бестолочи, возись потом, затаскивай обратно! – подошел поближе к фургону, в котором шуршали и бубнили что-то новый комик с «благородным отцом». Вынул из кармана мятый носовой платок, обтер вспотевшую шею. И солнце-то еще толком не поднялось, а жарища… – Каер Муниц, здравствуйте, – услышал он вдруг за спиной тихий голосок и обернулся. На него застенчиво смотрела маленькая худенькая женщина, выглядевшая совсем девчонкой, но с обручальным кольцом на пальце. Показавшаяся ему смутно знакомой. В одной руке она держала дорожную сумку, другой пыталась поправить растрепанные соломенные кудри, падавшие на глаза. – Здрасте, – пробурчал Дракон, силясь вспомнить, где он ее видел. – За билетами? Так рано еще. К полудню приходите. – Я не за билетами, каер, – она потупилась и тут же снова вскинула взгляд. Глазки у нее были трогательные. Голубые, как незабудки. Смотрели просяще, но в то же время как бы и с уверенностью, что отказа не будет. Это Муница слегка удивило. – Чего же вы хотите, кру?