Что касается конкретного вечера, донимавшего пространство, то следует отдать ему должное: он казался таким дивным, полным романтики, как если бы слово в слово был списан с лучших страниц какого-нибудь дамского романа, куда он угодил транзитом через Генри Джеймса прямиком из произведений Тургенева. Последний же, как известно, всем лучшим в себе был обязан автору трех «О» цензору Гончарову… Во всем этом безобразии утешало только то, что среди толп отдыхающих, заполонивших набережные и бульвары города, лиц, опечаленных эпигонским характером этой поры суток, почти не наблюдалось. Вечер, по мнению подавляющего большинства, был достаточно прохладен, таинствен, люден и весел, а большего от него и не требовалось. Какие уж тут, право, литературные реминисценции да плагиаторские страсти. Это все из высокой словесности!.. Игорь шел, куда очи несут, тихо радуясь своему приличному виду, своей приобщенности, своей затерянности во фланирующей массе усердно бездельничающих курортников, пока вдруг не обратил внимания на то немаловажное обстоятельство, что он, в отличие от прочих, пребывает в странном до подозрительности одиночестве, тогда как остальные, напротив, приятно обременены, по меньшей мере, спутницами, если не целыми компаниями. Это открытие побудило его сосредоточиться на, философски выражаясь, встречных индивидах противоположного пола, среди которых, нет-нет, но то и дело попадались особы, отличавшиеся сиротливыми, взыскующими ласки взорами. Сосредоточился и – поразился тому энтузиазму, с каким было встречено его благое начинание. Едва ли не каждый встречный взгляд уговаривал его не слишком церемониться, не быть дураком, не упускать момента и вообще вести себя согласно своей мужской необузданной натуре. Игорь был не прочь именно так и поступить, но затруднялся с выбором, поскольку его одинаково неудержимо влекло и к блондинкам, и к брюнеткам, и даже к шатенкам. Единственная масть, которая не вызывала в нем особого энтузиазма, обозначается на коробочках с краской для волос как «красная медь». Девушки, щеголявшие этим оттенком, казались ему вызывающе вульгарными в своем естественном стремлении выделиться в общей массе поклонниц перекиси водорода, сыворотки гуталина и эссенции отвара из баклажановых шкурок. Игорь все выбирал, девушек становилось все меньше, а спустя пару улиц они и вовсе почти исчезли из виду, уступив место солидным семейные парам. Пройдя еще несколько улиц и не заметив в интересующем его смысле никаких улучшений, он решил вернуться назад, недоумевая, чем эти улицы могли проказницам не потрафить. За вторым или третьим углом наткнулся на привлекательную брюнетку, облаченную, вернее, разоблаченную до поразительно коротких шорт и черного шелкового лифа. – Простите, девушка, вы одна? – решил Игорь положить, наконец, предел своему постылому одиночеству. – Чего? – оскалила зубы брюнетка отнюдь не в приветливой улыбке. – Я хотел сказать: вы никого не ждете? Девушка смерила его взглядом и, не меняя малоприветливого выражения лица, подбоченилась: – Допустим, не жду. Что дальше? Этого Игорь, конечно, знать не мог. Этого никто не знает. Он замялся, догадываясь, что предложение пройтись по улицам, болтая ни о чем, не вызовет у этой особы восторга. Перед ним стояло обычное дитя ночи, в меру порочное и невменяемое, отказывающееся понимать что бы то ни было, пока у него под носом не помашут соответственного достоинства бумажкой. – Какие-то проблемы, Наталка? – подскочил к ним из темноты смазливчик с вкрадчивыми повадками стареющей лесбиянки. – Да вот, – указала брюнетка на Игоря жестом гида, обращающего внимание группы туристов на любопытный экспонат, – пристает, интересуется, кого я жду. – А ты что, правда, кого-то ждешь? – уточнил смазливчик. – Опять нанюхался всякой дряни! – фыркнула девица и, круто развернувшись, отошла прочь, двигаясь с грациозным напряжением пантеры, хотя неискушенному наблюдателю вполне могло показаться, что она попросту развязно вихляет бедрами. – Сколько ты ей предложил? – деловито осведомился смазли-вец у Игоря. Игорь непонимающе улыбнулся. И тут до сутенера дошел весь юмор ситуации. Он разразился визгливым смехом. – Да ты никак ее просто закадрить хотел? Как ни обидно было Игорю выслушивать это глумливое веселье, но он сумел сдержаться, безразлично пожать плечами и двинуться в другую сторону, то есть туда, куда шел до того как черт надоумил его вернуться. Смех оборвался. – Эй, мужик! Ты куда? Постой, я тебя с такой девочкой познакомлю… Недорого… Не понравится – не заплатишь… Эй!.. Игорь, не оборачиваясь, скрылся за углом, пересек мостовую, рассеянно взглянул на афишную тумбу, приглашавшую всех желающих срочно прослушать бесплатную лекцию во Дворце Риторики на животрепещущую тему «Есть ли жизнь на Земле и можно ли то, что на ней есть, называть жизнью?», и углубился в какой-то скупо освещенный общественный парк. Где-то в отдалении мексиканское трио пело томными голосами о том, как была, есть и будет эта ночь хороша. На редких лавочках обнимались влюбленные. Чей-то мужественный баритон, превозмогая шлепки пощечин, убеждал любимую не скрывать своей природной нежности за наигранным садизмом. От красных огоньков сигарет тянуло сладковатым, до одури знакомым дымком. Сокращая неведомый путь, Игорь свернул с аллеи на газон, двигаясь в направлении мексиканских фальцетов. На залитой луной полянке на него вдруг налетела какая-то женщина, мчавшаяся куда-то по своим оглашенным делам. Женщина вскрикнула, отпрянула, губы ее свело судорогой. – Простите, вы так неожиданно, я просто не успел посторониться, – пробормотал Игорь, уступая дорогу. – Перехватил все-таки! – простонала женщина с невыразимой мукой в голосе, и, как бы собравшись с духом, словно прыгая в бассейн с пираньями, рванула на себе декольтированную блузку. – На, гад, насилуй, мучай, извращенец, я все равно не стану сопротивляться! И пальцем не пошевельну ради твоего подлого оргазма! – Господи, о чем это вы? – скорее ужаснулся, чем озадачился Игорь. – Вы меня явно с кем-то спутали… С таким же успехом он мог доказывать свою непорочность фонарному столбу. – А то я не знаю вашего брата маньяка, – причитала женщина, игнорируя жалкий лепет оправданий. – Вам доставляет особое удовольствие овладеть женщиной против ее воли, сделать ей больно, избить, измучить, искалечить, поломать ей жизнь, истоптать душу, осквернить тело, лишить веры во все светлое, доброе, вечное… – Моего брата? Маньяка? – вскричал Игорь, вдруг вспомнив, что его уже однажды приняли сегодня за какого-то маньяка, и начиная тревожиться: нет ли в этих ошибочных опознаниях рационального зерна? Между тем женщина, видимо, исчерпав весь свой запас печатных инвектив и диатриб, перешла к прямым оскорблениям человеческого достоинства извращенца, из которых «козел», «мудак» и «малохольный огурец» были самыми невинными. Нравственное чувство (ибо память хранила упорное молчание белорусского партизана) подсказало Игорю, что эти оскорбления им не заслужены. Звучная пощечина побудила женщину заткнуться, а нравственное чувство – удовлетворенно вострепетать. Игорь с удивлением взглянул на свою руку. – Милый, мне страшно! – признался кто-то в кустах струйным девичьим голосом. – Я сам в ужасе! – подбодрил милую крикливый мужской. Неслучайное облако очень удачно заслонило месяц. Полянка погрузилась в египетскую тьму. Не поспевающий за событиями Игорь вдруг почувствовал, как в него вцепились чьи-то цепкие, сведенные судорогой пальцы, как чье-то жаркое дыхание коснулось его лица, как чей-то заполошный голос пронзил его слух словесным бредом. – Ну, насилуй же меня, мудогреб, затрахай меня в доску, выверни мне матку наизнанку, только не стой, как истукан, я же знаю, какой ты злоебучий маньяк, так и быть, я буду тебе сопротивляться изо всех сил, если у тебя без этого хрен ни хрена не хренячит… Последние подробности своих сексуальных замашек Игорь выслушивал уже лежа на земле под отчаянно сопротивляющейся жертвой. Со смешанным чувством изумления, ужаса и надежды осязал он, как его чресла судорожными рывками освобождают сначала от брюк, затем о трусов, наконец – от спячки… Жертва насилия стенала, рыдала, бранилась, кусалась и царапалась, а также оглашала окрестности иными звуками, среди которых инфернальный хохот инкуба над собственными шуточками (к слову сказать, не всегда удачными) производил не самое жуткое впечатление. Потрясенный Игорь, попеременно увертываясь то от зубов, то от когтей, то от слюнявых компрессов, проникался все большим сочувствием к маньякам, недоумевая всеобщему страху перед этими несчастными жертвами своей дурной репутации. Особое беспокойство доставлял ему пистолет, оказавшийся прижатым к земле его левой лопаткой. Его неуклюжие попытки устроиться на этой железяке поудобнее вносили дополнительные нюансы в ощущения насилуемой женщины, добавляя к саунд-треку описываемой сцены евангельские мотивы в виде довольного поросячьего визга (с каким, должно быть, прыгали в Генисаретское море обуянные бесами невыносимой жары гергесинские свиньи). Но вот и до Игоря дошла благая весть о скором и заслуженном конце его мучений. И он, как мог, принялся торопить наступление этого отрадного события. Жертва в результате его усилий и вовсе забилась в натуральной падучей. Уголки ее ощеренного конвульсией рта украсились пеной. Придя от этого зрелища в неописуемый ужас, Игорь, попытался сбросить с себя психопатку, но достиг своим скачками и взбрыкиваниями только того, что и сам затрясся в аналогичных корчах, застонал в отчаянии: «Заразился!»… Увы, но даже кошмарам приходит конец, и они под луною не вечны. Истошно взвизгнув напоследок, жертва насилия рухнула в беспамятстве от перенесенных унижений прямо на своего насильника. Осторожно, стараясь не потревожить глубоко обморока мученицы, Игорь выполз из-под нее на волю, натянул впопыхах джинсы, подхватил бесстыже белеющие трусы и припустил что есть духу в первом попавшемся направлении, едва чувствуя под собою ноги и совершенно не ощущая того, что между ними. Направление, попавшееся Игорю, вывело его на многолюдный бульвар, изобилующий кофейнями и ресторанами на открытом воздухе. Ароматы кофе, печеного на углях мяса, отваренных в пиве креветок, острой болью отозвались в пустом желудке. Он в нерешительности остановился перед двухэтажным стеклянным строением, внутри, вокруг и на котором сидело за столиками множество народу. От строения несло такой не пресыщающей вкуснятиной, что темнело в глазах. Заметив освободившийся столик, Игорь поспешил занять его, невзирая на неубранные тарелки, недопитые стаканы и полные окурков пепельницы. Подкатила уборщица со своей колесницей, убрала грязную посуду, взглянула на нетерпеливого клиента, не поверила собственным глазам, протерла их, опять взглянула, принялась беспорядочно хватать ртом воздух, поперхнулась, закашлялась, вцепилась в колесницу и скрылась в кухне. Одурманенный голодом Игорь не обратил на нее внимания. А зря. В этом ему пришлось убедиться почти немедленно. Чрезвычайно импозантный джентльмен – в белом смокинге, с красной розочкой в петлице – приблизился к его столику и, странно улыбаясь, медовым голосом произнес: – Простите, молодой человек, я не знаю, зачем там у вас расстегнуто, не исключено, в целях вентиляции, но у вас там, тем не менее, расстегнуто, а это нервирует наш персонал и смущает клиентов. Будьте любезны, если это, конечно, не противоречит вашим политическим и религиозным убеждениям, водворить своего озорника на место и наглухо запереть его змейкой. В противном случае, как мне ни прискорбно об этом говорить, вам придется покинуть наше заведение… Хлопавший в недоумении глазами Игорь все же догадался проследить за масленым взглядом сладкоречивого джентльмена. Проследив, обнаружил к своему ужасу, что в спешке не только забыл задернуть на ширинке молнию, но и… Вот именно, денек выдался чересчур щедрым на сюрпризы и конца им покамест не было видно. В великом стыде и смущении рванул Игорь предательскую змейку к поясу. Лучше бы он этого не делал. Лучше бы он с гордо поднятой головой покинул это погрязшее в ханжестве и мещанстве заведение. К сожалению, он поступил так, как поступил – поспешил прикрыть срамное место фиговым листиком на железной змейке-молнии и теперь отплясывал неистовый танец камлающего шамана, оглашая окрестности экстатическими заклинаниями самого расцензурного содержания. Большинство посетителей восприняли этот приступ сверхчеловеческой боли как вечернее представление, чья стоимость включена в стоимость блюд и напитков, и поэтому особого внимания на этот хореографический припадок не обратили. Разве что несколько сердобольных дам средних лет снисходительно поаплодировали начинающему танцору, когда натянуто улыбающийся метрдотель с мягкой настойчивостью увлек расстроенного неудачей артиста в запретные недра подсобных помещений, где обслуживающий персонал, выстроившись почти в полном составе у входа, продолжал пожирать глазами незадавшееся шоу даже после его бесславного окончания. – Йод, бинт, стакан водки, – распорядился метрдотель, проходя мимо персонала в обнимку с шатающимся от усталости танцором. – Я сам, сам – бормотал Игорь, валясь на шаткий диванчик в каком-то служебном закутке. – А может, ему лучше валерьяночки, Павел Григорьевич? – задалась вопросом одна из официанток, склоняясь с пузырьком йода и стожком ваты над пострадавшим местом. – Ах, бедненький! Ох, кровинушка моя! – запричитала она же, разглядев урон, нанесенный нерадивым хозяином своему образцовому хозяйству, и, подняв блеснувшие сердобольной слезой глаза, с назидательной укоризной заметила: – Осторожнее надо быть, молодой человек, бережнее. Это вам не палец! – Да разве ж он нарочно, – вступилась за Игоря другая официантка, ставя перед ним полный стакан водки и ласково гладя его по голове. – Выпей, касатик, выпей, полегчает… Касатик выпил, закашлялся, запил какой-то газированной жидкостью, отдышался и уже почти осмысленно оглядел присутствующих. – Спасибо, спасибо вам… – Ну что ты там возишься, Ксения? – проявил нетерпение метрдотель. – Обеззараживай давай… А вы, – обратился он к остальным, сгрудившимся у входа в закуток, – чем стоять так, лучше бы приготовились на ранку подуть, когда щипать начнет… – Не надо ничего там щипать, – взмолился пострадавший, – само заживет… – Само оно там загниет. Гангрены захотели, молодой человек? – безжалостно отрезал метрдотель и махнул рукой Ксении: обеззараживай!… Слезы, выступившие на глазах Игоря, можно было приписать как боли, так и умилению тому энтузиазму, с каким группа отзывчивых официанток, уборщиц и посудомоек принялась обезболивать саднящую ранку силою своих легких. – Все, шабаш! Хорош дуть, не то заморозите человеку все хозяйство на фиг, – осадила подруг Ксения и, обернувшись к начальству, поинтересовалась: – Забинтовывать? – Не надо! – вскочил Игорь и заторопился. – Я пойду, спасибо вам преогромное, прямо не знаю, что бы без вас делал… Сколько я вам должен за уход, за ласку, за гуманизм? – И, бросив на стол две зеленые бумажки, выскочил вон. – Эй, – кинулись за ним женщины, – парень, ширинку-то застегни… Нет, нет, не застегивай, рукой прикрой. И деньги свои забери, трусы себе купишь… Куда там! Больной бежал быстрее лани, быстрей, чем мысль от беллетриста. Однако напоминание о трусах расслышал. Прикрывая, согласно дружескому совету, стыд и срам руками, домчался до какой-то темной подворотни и, воровато оглядевшись, быстренько вынул трусы из кармана куртки и скоренько натянул их на свои многострадальные чресла. Натягивая брюки, обнаружил в кармане какой-то предмет на шнурочке. Покончив со своим туалетом и с особой тщательностью и бережностью застегнув молнию на джинсах, вышел из подворотни и остановился под первым же фонарем. Предмет оказался декоративным мешочком. Внутри него было что-то твердое, никак не желавшее лезть наружу. Неизвестно, что он ожидал увидеть, но то, что увидел, он явно не ожидал. Изображение какой-то женщины на керамической основе. Сзади витиеватым почерком гравировка: «Храни тебя твой талисман». Ни внешность женщины, ни почерк, ни о чем ему не говорили. Но это ровным счетом ничего не значило: ему слишком многое ни о чем не говорило. Собственно, почти все. Впрочем, этого почти вполне хватило догадаться надеть мешочек с портретом женщины на шею… – Простите, вы не скажете, как пройти к ближайшей гостинице? – обратился Игорь первому попавшемуся прохожему. – Отдыхающий? – Да, – не слишком уверенно подтвердил Игорь. – А путеводитель купить пожмотился? – Я не жмотился, просто не успел… – То есть, если бы сейчас, сию минуту, у тебя бы возникла возможность приобрести путеводитель, ты бы не поскупился? – уточнил прохожий. – Ясное дело – нет, – заверил Игорь. – За базар отвечаешь, – предупредил прохожий, скидывая заплечный рюкзак наземь и доставая из него целый набор всяких карт, схем, атласов, путеводителей, вадемекумов и прочих пособий для путешественников, бродяг и пилигримов. Игорь полез за деньгами в задний карман джинсов. – А пистолет у тебя какой марки? Что-то мне подсказывает, что не самой последней… Игорь замер. – Какой пистолет?