Смилю окружили, Ворон поставил подножку. – Во имя Перкунса! – выдохнул он, занося кулак. – Да пошел ты! – пнула она его ногой. – Не бить! С собой взять! – пророкотала Лаума, и вороновский кулак разжался, рука повисла безвольной тряпкой. Но улыбка… Какая же мерзкая у него была улыбка. Не победившего, а укравшего. Ведьма стояла в комнате, заполняя собой все, забирая воздух, гася свет. – Все равно ты не жилец, – процедил Ворон, вздергивая Смилю на ноги. И откуда такая сила взялась? – Наведите здесь порядок, – приказала ведьма, и альпы с писком ринулись рвать ткань, мять бумагу, бить пластик. – Дерись! Сопротивляйся! – суетился волосатый. – Эх, народ! Ничего уже не можете. Зачем с бабой связался? Несправедливое обвинение обидело, она попыталась освободиться. – Янус! Янус! – закричала, надеясь, что вожак отомрет, что все вспомнит. Но тот стоял в стороне, наблюдал. Неужели не поможет? В какой-то момент показалось, что силы равны, что никто не победит. Но Ворон снова дернул за плед. Шерстяная ткань вырвалась, обожгла ладони. Смиля сжала кулаки, кинулась вперед. Драться! Кто бы знал, как дерутся. С десяток человечков вцепились в колени. Боль заставила согнуться, и Смиля оказалась на полу. – Скелет, – прошептала она. – Аисты! – Передам, передам, – проворчал волосатый. Он был явно разочарован, как игрок, поставивший на скачках не на ту лошадь и теперь потерявший крупную сумму денег. Река Смородина исчезала за горизонтом. Они проиграли. Силы были неравны. Плед опустился Смиле на голову. Мир закувыркался, словно кто-то невидимый мазнул черной краской. Раз, другой, и наступила абсолютная темнота. Когда ты без глаз, мир становится огромным. Сверху, снизу, справа, слева – границы раздвигаются, делая пространство бесконечным. Если не видно горизонта, его не существует. Трехмерность отменяется. Смиля почувствовала себя растворенной в окружившей ее темноте. Атомы, из которых она состояла, разлетелись, чтобы собраться по-новому. – Янус! Янус! – орала она. – Янус! Гера! Темнота пихалась и толкалась. «Каждый сам за себя», – всплыло в голове. Нет! Они всегда были вместе. Будут вместе и сейчас. Как это могло все так повернуться? Что за глупые жертвы? Наверное, на какое-то мгновение от ужаса она потеряла сознание, потому что, когда открыла глаза, темнота ушла, превратившись в высокое звездное небо. Справа черной громадой наступал Дом. Он плыл кораблем-призраком под черными парусами, разрезая действительность, гордый бушприт вспарывал волну, брызги преломляли время, возвращая в прошлое. – Смотри! Лаума сидела на любимом месте Скелета, на подоконнике третьего этажа, ее длинное платье свешивалось на улицу. – Вот то, от чего ты отказалась. За окном не было ни знакомой улицы, ни спящих домов, ни зелени деревьев и кустов. А была та самая сказочная страна – высокие замки, белесые реки. Земля Аистов, увидев которую, люди забывают покой, бросают дом и уже никогда не возвращаются. – Почему я? Паника, страх, отчаяние – все это холодной волной прошло по телу. Ноги стали чугунными – ни шагнуть, ни шевельнуться. «Борись! Ну же! – шептал голос. – Давай! Это все обман. Она пожирает души, она правит мертвыми, ей плевать на живых. Ей надо принести жертву. Не стань этой жертвой». В стороне стоит Белобрысая. В спортивной майке, черных облегающих брючках со стразами над коленками, черных кроссовочках, волосы подхватывают две переливающиеся заколки с камешками. Вороны так падки на все блестящее! Белобрысая победно улыбалась. Что же, сегодня она избавится от всех врагов. И ее семья станет следующей жертвой. Кого Лаума возьмет первым? Или уже взяла? Никодиму наверняка понравятся пряничные домики и кисельные реки. А Синеглазка? Где Синеглазка? Добрая подружка, так долго сопротивляющаяся Дому. Чудовище сама вызвала ее, привела… себе на погибель. – Жертва! – коротко приказала Лаума, и Ворон пошел на Чудовище, подталкивая ее к окну. – Подождите! – забилась Чудовище. Но что было Ворону до ее криков? Пустое лицо, пустые глаза, он был не здесь. Душой он давно был со своим кладом, в стране Аистов. – Покончим с этим. Ворон оттащил ее к дальнему окну. Под ним на полу сидела Синеглазка. Зажигала спички. Легкий огонек, как змейка, прыскал с ее пальцев и терялся в ночи. – Вспомни, что тебя держит здесь! – прошептала она, пряча глаза. Голубые искорки вспыхнули и тут же погасли. – Верочка! Что ее держит? Да вот этот Дом, эти люди, которых она считала друзьями, родители, ее милый домовой, столько лет хранящий покой в их маленькой квартире. – Не забывай! Она зажгла новую спичку и бросила ее вниз. Взгляд приковался к оранжевой змейке, озарившей спящие деревья. И Чудовище полетела за ней следом. Там, внизу стоял Скелет. Он снова был готов ее спасти. Еще она почувствовала, что ее что-то как будто дернуло обратно наверх. На подоконнике сидел домовой и тянул к ней руку. В голове все перемешалось. Волосатый всплескивал ладошками, сокрушался, что Смиля ничего не делает. Синеглазка равнодушно зажигала спички. Огонек вытягивался и золотистым ужиком исчезал в темноте. Там, в ночи, таких ярких ленточек было много. Они сплетались, разбегались, чтобы потом собраться вновь. – Чудовище ты и есть Чудовище, – вздохнул у нее над головой Скелет. – Правильно тебя назвал Эрик. Чудовище шевельнулась. Под ней было что-то приятно-мягкое, как будто шерстяное. Вспомнила падение и вздрогнула, больно ударившись о землю. Третий этаж! Она что, уже умерла? – Да не дергайся, – придержал ее за плечи Матвей. – Все уже. – Как все? А Лаума? А Герка? Он же меня сбросил! – Она рвалась из его рук, хотела вскочить. Третий этаж! Шутка ли, так навернуться?! – Тише! – шептал Матвей. – Всю округу перебудишь. Не было ничего. Тебе показалось. – Как? – Наперекосяк! – Матвей последний раз толкнул ее, заставляя сесть на плед. – Опять за каким-то лешим сюда примчалась. Я насилу нашел. Звонил, звонил, а у тебя глухо, как в танке. Думал, очередной заплыв устроила в компании барздуков. А ты тут, оказывается, решила поспать под деревцем. Не май месяц, чтобы на земле валяться. Так и простудиться недолго, а потом и помереть от чихания. Какой длинный спич для Матвея! Все в этом мире меняется… Смиля огляделась. Она сидела в парке, за Домом, на земле. Довольно прохладная ночь, ей в шортах и футболке с гномиками зябко. Да еще босиком. Сама бы она в таком виде ни за что не пришла сюда. Вот, это доказывает, что ее сюда притащили! С чего ей здесь спать, когда у нее дома очень удобная кровать? Все было не так! Ее выкинули из окна, принесли в жертву какому-то Про… Пар… А родители? Они же за нее переживают! А бардак в комнате? Опять полицию вызывать будут? Все решат, что она сошла с ума! Вспомнила, задергалась. Где-то здесь, в заброшенном парке, среди кустов и сонных лип стояли страшные деревья. Темные, засохшие, скрипучие… Стояли… Что-то Смиля их не видит сейчас. – А где деревья? – забеспокоилась Смиля. – Тебе мало? – кивнул на ближайшую акацию Матвей. – Другие! Здесь стояло три дерева. Дуб, рябина и липа. – Деревьев сколько угодно! Все твои, – Скелет щедро повел рукой. Может, здесь такие деревья и стояли, в сумерках видно не было. – Но они были! – Рассветет – еще раз посмотришь. – На что посмотрю? Скелет, ты что, с дуба рухнул? – Пока здесь только одна рухнувшая. Заметь, ты уже вторую ночь тут пасешься. Я прихожу, а ты на пледике аккуратно лежишь. Я теперь всю жизнь буду тебя из этого дома вытаскивать? Он был зол, раздражен. Ему вообще все это не нравилось. – Но все это было! Ко мне пришла Лаума, привела армию альпов. Они все перевернули в комнате. Домовой все хотел, чтобы я дралась. А потом Генрих притащил меня сюда. Лаума твердила про своего мужа, из-за которого все должны умереть. И Герка вытолкнул меня из окна. Матвей поморщился. – Это же я позвала тебя на помощь! Ты поэтому и пришел сюда. – Показалось, – покачал головой Скелет. – В темноте многое кажется. – Но меня хотели убить! Принести в жертву какому-то богу, чтобы дуб зацвел. Ты что, мне не веришь?