– Я не сама, – перевернулась она на спину. Вот сейчас как возьмет и помрет, будет тогда мир плакать. Или не будет? Скелет подал руку. В лице его было что-то такое… Наверное, ему все это хочется послать куда подальше. Чудовище начала вставать. Остановилась на полпути. – Слышишь? – прошептала, когда их лица оказались совсем близко. Скелет засопел. – Чего? – Тихо. Он рывком поднял ее и бросился к дереву. Чудовище бежала, уцепившись за его рубашку. Потерять Скелета сейчас очень не хотелось. Остаться одной – тем более. Тропинки видно не было. Она затерялась в траве и павших ветках. Карапуза тоже не было. Тоже, наверное, потерялся в траве и ветках. Ярким пятном из зарослей выставлял свой бок экскаватор. – Никодим! – негромко позвала Чудовище. – Не ори! – одернул Скелет. – Нет его. «Как это? Как? Кккк», – заклокотало в горле. Чудовище вцепилась в острый локоть любимого. И сама не шла, и Скелета дальше не пускала. Вдруг она фыркнула, попробовала сдержаться, но потом засмеялась в голос, хлопая себя по коленям и приседая. – Не зарядили! – сквозь смех, задыхаясь, выкрикивала она. – Коня. Скелет пнул самосвал. Вопросов не задавал. Принципиальный. Чудовище вытерла выступившие слезы. – Он же туда, к ним пошел. К троянцам. Мы коня заслали, – стала объяснять она. – А воинов в брюхо не посадили. Кто ворота открывать будет? Скелет смотрел перед собой. Думал. – Ворон и откроет. Пошел обратно. Трава за ним сразу выпрямлялась. Земля не оставляла следов. Разве так бывает? Чудовище снова покосилась на сухие деревья. Одно высокое, на осину похожее. А может, липу. Второе, без сомнения, был дуб. Толстое корявое дерево с растопыренными ветками. За ним пряталась худенькая рябинка. Она успела отцвести, завязать розовые ягодки и почему-то завянуть. Засуха у них здесь, что ли, была? Или крот какой корни подрезал? Экологическая катастрофа на отдельно взятом пятачке. А парень-то правда куда делся? В дупло какое залез? Сухой дуб скрипнул, утомленно шевельнул ветками. Чудовище попятилась. Запущенный парк за Домом показался зловещим. Секунда, и из-за этих мертвых стволов выступят древние боги. Суровые, беспощадные. Чудовище задержала дыхание и для очистки совести просто обошла деревья кругом. Потрогала жесткую царапающую ладонь кору. Она показалась теплой. Не такой, как бывает, когда припекает солнце и все вокруг долго, с наслаждением, отдает набранное тепло. Нет, тепло мертвого дуба шло изнутри. Он грел сам по себе. Спрятала руки за спину, отступила. Где же пацан? – Эй! – позвала осторожно. – Ты тут? В ветвях что-то зашуршало. Она попробовала представить, как карапуз карабкается по ветвям… Нет, не получилось. Никуда он не залезал. Только если сам дуб не подвинулся, чтобы пропустить гостя в свое царство. Что у него там? Путешествие к центру Земли или полет Незнайки на Луну? Вновь стало неуютно, словно с улицы, где шумно и весело, попала на чужой банкет, где все чинно и солидно, где смотрят с упреком и качают головой на твои мокрые сапоги. Скребнула по душе тревога. И даже еще не сама тревога, а только ее тень, будто кто легонько дыхнул, стекло запотело, и уже видно все не четко. От этого знакомые вещи кажутся ломаными монстрами… Дуб скрипнул. Шевельнется? Пустит в себя? – Ник, – пискнула Чудовище, просто чтобы хоть что-то сказать. Очистить совесть. Никодима не было. Как сквозь землю провалился. Сама не заметила, как выбралась на асфальт перед Домом. Хотела забрать самосвал. Чего ему в траве пылиться? Но приближаться к деревьям боязно. Все здесь было неправильно, зло и непонятно. Хрустнула ветка. Между деревьями кто-то прошел. Чудовище попятилась. Дом навис. Втянула голову в плечи, мельком, через плечо, оглядываясь, побежала к выездным тополям. Со второго этажа на нее смотрел Янус. Ему было хорошо видно, кто прошел и куда. Чудовище успела рот открыть, чтобы позвать, но Янус скрылся. Очень мило, а главное – культурненько так. Хорошо, камнем в макушку не засветил. Скелет ждал на улице. Чудовище с разбегу врезалась в него, подхватила под руку. – Там кто-то есть, – быстро зашептала она. – Среди деревьев. Ходят. Смотрят. Так страшно. Как эти Томиловы не боятся здесь жить? – Боятся те, кого пугают, – буркнул Скелет. – Как с кладом – его находит тот, кому он предназначен. – А падает тот, кого толкают. Скелет скосил на Чудовище глаза. – Я посмотрю, что это может быть. Дуб – священное дерево пруссов. Он высох. Не к добру. – А Никодим тебя уже не волнует? – Мальчишка здесь все излазил. Наверняка знает тайные лазейки. Может, там какой подземный ход. Мне другое интересно. Что нашел Ворон, какую тайну? Чудовище замедлила шаг. Говорить или не говорить… Янус прислал эсэмэс с признаниями, и Скелет разозлился. Или ей это только показалось? А может, Матвею все равно? Никого он не любит. Себя, телефон, Интернет и губную гармошку. Ну, еще кофе. Она смотрела на уходящего Скелета. Так хотелось, чтобы он прямо сейчас вернулся, обнял, сказал, что любит. Только ее и навеки. Что пойдет с ней на край света. Что искал долгие годы только ее – и вот нашел. Что без нее он умрет. Обернись! Ну, слышишь? Обернись! Сейчас же! Если ты не обернешься… Что же, сам напросился. – Когда вчера утром ко мне приходил Гера, он принес птичку из янтаря. – Птичку? Скелет остановился, но не обернулся. – Да, тоненькую, с длинной шеей. Журавля, наверное. – Почему журавля? Шевельнул головой, не завершив поворот. Это разозлило. – В любви признавался. Сказал, что любит, и подарил. – Где она? Ну вот, теперь повернулся. Не прошло и полгода. – Он ее забрал. – Головка была вверх поднята? – Нет. Длинный такой клюв. – Это аист. – Пускай аист. Чудовищу было все равно. Ее слова совершенно не тронули Скелета. Его больше заинтересовала птица. Значит, не любит. А раз так, то какая разница – цапля, аист, лягушка. Да хоть весь зоопарк Калининграда вместе с бегемотом! – Пойдем, посмотрим, – пробормотал он, машинально доставая телефон. И пошел. Один. Стало холодно. Никогда так раньше не было. Скелет мало на кого внимания обращал по жизни. Сидел, вечно уткнувшись в свою гармошку. И ей было все равно – есть и есть. А теперь? Что изменилось? Почему она замечает его спину, равнодушный взгляд? Или потому что дал надежду и сам же ее не оправдывает? Пришел, сказал, что любит, добился от нее взаимности – и все? Ах, зачем она отказала Янусу, он вон какой верный. Слушает все, что говорит Синеглазка. Или вот Гера. Белобрысая от него не отходит, и он следит, чтобы ей было хорошо. – Ты чего застыла? Скелет отошел уже на приличное расстояние, когда заметил, что идет один. Чудовище спросила, словно кто под локоть толкнул: – А ты меня любишь? – Ты хочешь, чтобы я об этом кричал через всю улицу? Нет-нет, она не хотела улыбаться. Так получилось. Улыбка разодрала рот, радость легким шариком ударилась в ноги. Чудовище подпрыгнула и побежала догонять Скелета, юркнула рукой ему под локоть. – А чего ты такой? – спросила она, упираясь подбородком в его жесткое плечо. – Какой? Я думаю. Чудовище потерлась щекой о его рубашку. Ну, пускай думает. Ворона дома не оказалось. Его хмурая мама сказала, что Генриха не видела уже два дня. Невысокая, худая, с такими же черными, как у Ворона, волосами. Лицом он как будто бы пошел в нее, но мамины черты были тоньше и красивее. Вся вороновская суетливость ушла в ее размеренность. Вместе они, наверное, смотрелись хорошо.