– Не обольщайся, Гордеев, – рассмеялась Тамара. – Я еще не сошла с ума. Сегодня праздник. У Мишки сын утром родился. Вот он и проставляется. – А до вечера подождать не могли? – Он огляделся по сторонам и, не увидев никого, погладил Тамару по круглому заду. Та отскочила в сторону и призывно завиляла бедрами, подходя к двери кабинета. Внутри было много народа. Стоял тихий гул голосов, кое-где раздавались смешки, но все следили за тем, как накрывается стол, чтобы скорее приступить к самой главной части мероприятия. Гордеев, улыбаясь, поздравил счастливого отца. – Антоха! – сгреб его в объятия охмелевший от радости Михаил Рубанов. – И тебе пора вступить в мою команду! – Ты о детях?! – воскликнул Гордеев. – Никогда! – Он заметил, что Тамара расстроенно опустила голову, и добавил, чтобы она не строила планов на его счет: – Люблю лишь чужих детей и чужих жен. А своего такого добра мне не нужно. Уж очень хлопотно. Тамара покраснела и, чтобы скрыть это, принялась раскладывать бутерброды по тарелкам. Гордеев понял, что уколол ее, но не жалел. Одно дело – легкое увлечение, и совсем другое – серьезные отношения. В последнем Гордеев не испытывал нужды. Во всяком случае, до сего момента и тем более с женщиной, которая работала рядом. – Миша, а ты на редкость щедр, – сказал кто-то из присутствующих и подвинулся ближе к столу. – Я сегодня примерю на себя роль бармена. Кому какие напитки? Дружной толпой все подкатили к столу, выкрикивая пожелания. «Бармен» капитан Серов повернулся к Гордееву. – Шампанское, сэр! Все знали, что капитан Гордеев из всех алкогольных напитков больше всего уважает шампанское, и посмеивались. Иронизировали, будто рюмка водки отвратительно смотрится в его изящной руке. Только напиток богов и аристократов достоин красавчика Антуана. Гордеев взял бокал в руки и произнес тост в честь недавно родившегося мужчины. Сделал он это с таким пафосом, что стоящие рядом не выдержали и разразились громким смехом. Позже Гордеев сидел в своем кабинете и сожалел о том, что не прихватил с собой пару бутербродов. Очень хотелось есть, а возвращаться в шумную компанию не было желания. Веселые лица и пустые разговоры, как никогда, приводили в уныние. Он еще раз просмотрел материалы, которые оставила Таня Михайлова, и тихо погоревал о ней. Казалось, что весь мир перевернулся с ног на голову. Еще пару недель назад управление было в трауре по молодому сотруднику, погибшему в ходе операции, а сегодня все смеются и пьют шампанское. Жизнь идет вперед, люди уходят, о них забывают. Скоро и о Татьяне Михайловой мало кто будет помнить. Лишь ее маленький сын навсегда запомнит, что означает утрата близкого человека. А они, коллеги, через год-два случайно упомянув Таню в разговоре, будут усиленно вспоминать, как она выглядела и что собой представляла. Задумавшись о смерти и, главное, о том, что часто она приходит тогда, когда ее меньше всего ожидаешь, Гордеев почувствовал себя опустошенным. Где-то внутри появилось желание бросить все, друзей, работу и уехать туда, где есть только солнце и покой. Он уже мысленно паковал чемоданы, когда в кабинет вошел полковник Илин и быстро направился к графину с водой. – Ощущение, будто живешь не в Питере, а в Рио, – сказал он, осушив стакан и налив себе второй. – Давно такого жаркого лета не было. Гордеев обрадовался возвращению полковника. Он словно выдернул его из подавленного состояния, вернув в хорошее расположение духа. – Добрый вечер, Женя, – сказал он. Илин непонимающе оглядел его и усмехнулся, заметив замутненный взгляд и румяные щеки. – Здравствуй, Антуан. Гордеев выругался, но без злобы, скорее по привычке, потому что всегда одинаково реагировал на это прозвище. – Лучше расскажи, – уже спокойно продолжил Гордеев, – для чего тебя в Москву вызывали? Кстати, сегодня утром у старика был приступ. Думали, что инсульт. Обошлось. Илин с облегчением вздохнул, услышав последнюю фразу. – Никак не может оправиться после смерти сына, – понимающе протянул он. – Позже зайдем к нему. Оба. А сейчас мне нужно десять минут, чтобы перевести дыхание. Устал от жары и бюрократии. Илин расстегнул верхние пуговицы на рубашке и подошел к окну, откуда в комнату влетал легкий ветерок. В блаженстве прикрыв глаза, он позволял воздуху обдувать себя и молчал. Гордеев не приставал с расспросами, заранее зная, что излишнее любопытство не даст желаемых результатов. Если Илин просил десять минут для отдыха, это означало, что в эти мгновения его не стоит беспокоить. Иначе он мог сорваться и в грубых выражениях дать характеристику человеку, который посмел не выполнить его просьбу. Гордеев смотрел на него и едва заметно улыбался. Толстый, добродушный плюшевый мишка, так можно было описать Илина. Всегда улыбающиеся светло-голубые глаза, большой выдающийся вперед нос, круглые щеки, появившиеся оттого, что жена Илина много и вкусно готовит, покатые плечи и мягкий живот. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, Илин был быстрым и легким на подъем. Пожалуй, никто в управлении не сдавал положенные по физподготовке тесты лучше, чем он, что по меньшей мере вызывало уважение. Многие трижды думали перед тем, как пошутить над его нескладной фигурой, вспоминая, как он лихо поднимает толстый живот на турнике. У Гордеева с Илиным были хорошие отношения. И это касалось не только работы, где у них всегда царило понимание. Вне службы капитан и полковник были близкими приятелями. Гордеев был частым гостем в радушном доме Илина. Порой даже оставался ночевать у начальства, когда в результате изрядного принятия внутрь не в силах был вернуться к себе. Однако, несмотря на добрые взаимоотношения, присутствовала в Илине одна черта, которая раздражала Гордеева. Более того, он очень злился, когда полковник начинал яростно отстаивать свои утопические, по мнению самого Гордеева, идеи. Наивный идеалист, который каждый раз, сталкиваясь с жестким и далеко не честным миром, разочаровывался. И эта глубокая неудовлетворенность приводила к болезненной депрессии, длящейся долгие недели. Потом полковник решал, что мир еще можно сделать лучше, и настолько загружал себя и свою команду работой, что все жаловались и мечтали, чтобы Илин снова впал в депрессию и дал возможность передохнуть. – Не думал, что придется оформить столько бумажек… Полдня, как курсант, бегал по управлению с мокрыми подмышками. – Какие бумажки? – не понял Гордеев. – Завтра в двенадцать у нас назначена встреча с месье Брауэром. – Один из тех бельгийцев, которые прилетают по обмену опытом? – Не совсем. – Илин присел за свой стол и достал бумаги из «дипломата». – Анри Брауэр – офицер полиции Нидерландов. Отдел по борьбе с наркотиками. Коллега наш. И здесь он не для того, чтобы опыт перенимать. Да и к группе бельгийцев его причислили, чтобы не привлекать лишнего внимания. – Тогда для чего он здесь? – Думаешь, мне известно? – спросил Илин. – Тайна за семью печатями, даже в управлении ничего не сказали на этот счет. Только дали общие рекомендации и приказали содействовать в полной мере. Одно могу сказать, голландцы в сотрудничестве с Интерполом ведут какую-то важную птицу, и им нужна наша помощь. Некий Зеф Ноли. – Впервые слышу это имя. Илин протянул Гордееву листок, на котором была отпечатана страница из паспорта господина Ноли. – Он вчера прилетел в Петербург, – сказал Илин, – как и наш Анри. – Настолько важная персона? – Возможно. А может, мы просто потеряем время впустую, гоняясь за этим арабом. – Албанцем, – поправил его Гордеев, вглядываясь в темное лицо незнакомого мужчины. – А Анри? Получается, ты с ним не виделся? – Нет, – Илин налил себе еще один стакан воды и в раздражении добавил: – Я же сказал, что он в Питере. Я был в Москве и вместо него решал все бумажные вопросы. – И где мы с ним встречаемся? – допытывался Гордеев, делая вид, что не замечает недовольства полковника. – В управлении? – Антон! – вспылил Илин. – Любопытный, как женщина. Месье будет ждать нас в «Гранд-Отеле». – Хорошо живет голландская полиция! Почему, когда мы отправляемся в командировку, нам не разрешают селиться в «Хилтоне»? – Иди спроси у Махова, – ответил Илин, указав рукой на дверь. Глава 9 В первый раз за последние несколько лет Войтович провел весь день с дочерью. И это было неожиданным подарком для обоих. Войтович отменил встречи, поручил работу Авилову и Ирме, в общем, позаботился, чтобы в этот день его никто не беспокоил. А все началось с обычного завтрака, во время которого Рита сказала, что не помнит, когда в последний раз ела мороженое, и добавила: – Ты не угощал меня мороженым. Папа, мы с тобой никогда не ходили в кафе. Только бабушка покупала мне сладости и водила куда-нибудь. Правда, чаще всего она выбирала места, где на меня нападала зевота. Например, выставки, музеи. А я в это время мечтала о катке, сладкой вате и кинотеатре. – Думаю, – Войтович подвинул к дочери блюдце с вареньем, – пришло время исправить недочеты в нашем общении. – Малиновым джемом? – Рита обмакнула палец в красную жидкость. – Считаешь, что это равноценная замена? – улыбнулась она, облизав палец. – Лишь начало. – Войтович последовал ее примеру, и спустя минуту они соревновались, у кого лучше получается есть густое варенье без помощи ложки. – И какова программа на сегодняшний день? Рита растерянно посмотрела на него, поднялась со стула и вымыла руки. – Не дразни меня, – попросила она. – Что бы я ни предложила, уже ближе к полудню позвонит Ирма и скажет, что ты нужен в офисе. Либо ты сам вспомнишь о неотложных делах и оставишь меня одну. А я буду стоять на улице со сладкой ватой в руке и с тоской в глазах смотреть, как ты садишься в машину и уезжаешь. – Вот и нет! – Войтович в предвкушении потер руки. Он не собирался терять удачную возможность провести с дочерью день. Ранее Рита не просила составить ей компанию. Наоборот, всячески демонстрировала, что не нуждается в нем. Но теперь, когда она сама делает первый шаг навстречу, он не посмеет отказать. Войтович многое бы отдал, чтобы их отношения стали теплыми и дружескими. Он любил Риту так сильно, как никого другого, и сделал бы все, о чем она ни попросила. Просто раньше все ее желания сводились к материальным ценностям, общение с отцом не входило в этот список. Однако сейчас в ней что-то изменилось. Войтович чувствовал, что его девочка переживает острую драму внутри себя, пытаясь вернуться в мир, о котором она давно забыла. Ей необходимы внимание и поддержка, и все это он мог дать своему ребенку. – Итак, – Войтович постучал пальцами по столу. – Сейчас мы выпьем по чашечке кофе и решим, каким будет сегодняшний день. Оговорюсь сразу. Я сделаю несколько звонков, а после оставлю телефон дома. И машину тоже. Очень хочется покататься на метро, как в молодости. Рита пораженно посмотрела на него, не выдержала и рассмеялась. – Если это правда, – сказала она, – то, чувствую, день будет веселым! – Еще бы! Одна поездка в метро чего стоит. – Папа, – протянула Рита, сложив руки у груди. – Если я прошу слишком много… Войтович не дал ей закончить, подошел и крепко прижал к себе. Маленькая, хрупкая, Рита, как никогда, напомнила ему свою мать. Он уже давно не вспоминал о Марине, но сейчас перед глазами появилось ее смеющееся лицо. Войтович зажмурился и потряс головой, пытаясь избавиться от призрака прошлого. Щеки Риты раскраснелись от удовольствия, она поправила волосы и улыбнулась отцу, став еще больше похожей на мать. Войтович дотронулся до ее тонкого носа, такого же, как у Марины, задумчиво провел пальцем по маленькому подбородку. – Я напомнила тебе маму? – спросила Рита. – Прости, не хотела тебя огорчать. – Огорчать? Слава богу, что ты похожа на нее, а не на меня! – Он похлопал рукой по наметившемуся животу и рассмеялся. Рита улыбнулась следом. – Папа, ты скучал по ней? – осторожно спросила она, понимая, что обращается к запретной теме, но не могла остановиться. – Мы никогда не говорили о маме… – Очень скучал, – отозвался Войтович. – Думал, что не переживу того, что она оставила нас, а главное – тебя. Но, как видишь, мы справились. – При этом я стала алкоголиком, а ты так и не нашел нового счастья, – вздохнула Рита и направилась в свою комнату. – Ты куда? – спросил Войтович.