– Еще бы, там Сталинград не так и далеко, не удивлюсь, если немчура туда танки перебросила. – Тогда плохо будет, – заключает старлей. – Разберемся. Как думаешь, фронт тут у фрицев глубокий? – По данным авиаразведки, три линии окопов, что дальше, не знаю. – Тебе уже участок указали? – Да, смотри, – лейтеха указывает на карту, лежащую на столе. Только склоняемся к ней, как снаружи раздается грохот. – Вот блин, – ругаюсь я. – Пойду посмотрю, – кивает старлей и выбегает из блиндажа. Оглядываю позиции, нанесенные на карту, и понимаю, что не зря волновался. Хоть и мало танков у немцев тут, но вообще войск хватает. Цель моего батальона – высота сто тринадцать, отличный укрепрайон противника, поляжет тут наших… Умеют фрицы оборону выстраивать, укрылись за высотой, и попробуй их оттуда выбей. – Немчура по переправе отбомбилась, застопорили переброску танков, – вернувшийся старлей рассказывает, что узнал. – Они и будут это делать, сами не пойдут, сто процентов, – киваю я. – Конечно, не пойдут, укрепились так, гады, что замучаемся ковырять. Ты как, опыт-то есть, поддержишь? – Да повоевали немного, но расчеты все из новобранцев, да и я начинал полгода назад наводчиком. – Хреново, – даже расстроился старлей. – Поляжем все… – Не дрейфь, давай лучше ночью на передок сползаем, мне ориентиры нанести нужно. – Давай, – кивнул Васюченко. Конечно, я прекрасно представлял и понимал, что никто до нас не доведет обстановку на фронтах, тем более мне было страшнее, чем другим. Все вокруг просто думают о том, как выполнить приказ, поставленный именно здесь и сейчас, а у меня мозг кипит. Ощущения не из приятных, когда знаешь, что вокруг творится, и сказать никому не можешь. Плюнуть, что ли, на себя и попробовать, так сказать, объявиться? Сколько ни думал по этому поводу, ничего хорошего не придумал. Мало того что меня просто уберут по-тихому, это-то как раз полбеды, важно другое, что ничего не будет сделано. Вот в чем затык. Ночью под редкие хлопки осветительных ракет и такие же редкие пулеметные очереди противника я лежал в низком и каком-то колючем кустарнике и наблюдал за нужной высотой. Дело для нашей батареи дрянь, если честно. Мы расположены почти по прямой по отношению к немцам и никак не сможем достать их артиллерию. Мы ее просто не увидим никогда. А вот фрицы будут долбить и по пехоте, и дальше вглубь нашей обороны. Ладно, саму высоту мы, конечно, перемешаем, в этом, думаю, проблемы не будет, а дальше? А в то же время, если пехтура не подведет… – Чего думаешь, младшой? – Васюченко над ухом дышит. – Думаю, что ежели твои орлы не смогут быстро пробежать эти шестьсот метров, – до высоты примерно столько и было, – тяжко будет. – Я слышал, что гвардейские минометы будут, батарея. – Это хорошо, конечно, но и им не достать вражеских пушкарей. Именно высота и мешает. Корректировщика бы туда… Я, конечно, постараюсь закинуть туда своих «поросят», но гарантии, как понимаешь… – Да понимаю. Ладно, пошли поспим чуток, а то уж скоро вставать, а мы и не ложились еще. – Ляжешь тут… – пробурчал я. Утро началось бодро, и не скажу, что приятно. Нас опять, бойцов, я имею в виду, никто не предупредил об ударе «катюшами». Пехтура лежала в окопах, вжавшись в комок, боясь пукнуть, ну и мы рядышком. Вой проносившихся реактивных снарядов будоражил все внутри. Высота сто тринадцать окуталась пылью, дымом и огнем. Недолго думая, а то еще фрицы начнут артиллерийскую дуэль, приказываю связисту вызвать батарею. Они в трех километрах сзади, за городом и рекой. – Есть связь, товарищ командир. – Никоненко! – Да, бойца мне удалось к себе перетащить, он у меня главный разведчик. – Тут я, товарищ лейтенант. – Смотри, мне нужно узнать, где у фрицев стоят орудия, слева, думаю, можно немного пройти, пошли бойца. – Понял, связиста с ним посылать? – Да, пожалуй, чего сто раз ходить, – кивнул я. – Приказ на батарею… – Говорите, товарищ командир, – готов к передаче связист. – Ты куда стрелять собрался? – вдруг вклинивается старлей, командир стрелкового батальона. – Да вот, думаю упредить немцев, – прищурившись, напряженно размышляю вслух, – сдается мне, что, как «катюши» закончат, фрицы ударят в ответ, чтобы твою и соседей пехоту не подпустить. – А-а-а. Понятно. Пристрелять хочешь? – Конечно, грех не воспользоваться суетой, – киваю я. Пока идет пальба, я смогу сделать два-три выстрела «бесплатно», чтобы понять, куда вообще стрелять. Передавая координаты, я ждал, наблюдая в бинокль. Первый мой снаряд упал с приличным недолетом, как же хорошо, что я решил пристрелять орудия! Вот бы во время атаки пехоты я бы им на головы «поросенка» положил! – Влево пять-ноль, прицел шесть-пять, первому, один снаряд, – кричу связисту и жду. – Выстрел! – кричит в ответ радист, а через несколько секунд замечаю разрыв прямо на высоте. Аккурат где ночью видел фрицев. Точнее, примерно оттуда запускали осветительные ракеты ночью. – Ты гля, как у тебя стрелять-то умеют! – восхитился пехотинец. – Главное, чтобы во время боя так же стреляли, – киваю своим мыслям я. А вообще молодцы ребята, это у меня ведь первый бой с этим новым составом, да и в качестве командира батареи. – Батарее ждать, всем орудиям прицел по первому. – Вообще-то я так делать не должен был. Орудие должно быть готово к бою, но снаряд загонять нельзя, вдруг надо изменить прицел, или заряд, да мало ли что. Но пусть будет как решил, чуйка у меня. И она не подвела. Уже минут десять как замолкли «катюши», пыль осела почти, батальон уже выдвинулся, да и соседи, слышу, также побежали, я всматривался в высоту до рези в глазах. И началось. Прямо с вершины забили пулеметы врага, как они смогли пережить обстрел реактивных минометов, вопрос… – Прицел прежний, батарее, беглым, четыре снаряда… Шестнадцать разрывов за три минуты – это немало. Вновь пыль, огонь на высоте, грохочет там знатно. Пехтура поднимается и вновь броском вперед пытается сократить расстояние. Но взрыв, второй, третий, мать моя, да там же мины! Млять, ну как так-то? Почему в штабе не предупредили? Пехота залегла, кто-то даже повернул назад ползком. Но и высота на удивление молчит. То ли ждут фрицы, то ли мы их все же накрыли, не знаю. – Ваня, расчисти мне проходы! – врывается комбат в блиндаж. – Как? – охреневаю я. – По твоим бойцам ударить? – Сейчас вернутся в окопы, и бей! – Действительно, ерунда какая. А дадут ли немцы им отойти? – Первое и второе, прицел прежний, интервал минута. Третье и четвертое, шрапнель, прицел шесть-два, шесть-три, по два снаряда, огонь! – через несколько минут орал я радисту. Не успел еще рассмотреть работу батареи, как связист тянет трубку. – Кто на связи? – слышу я. – Командир батареи младший лейтенант Некрасов! – Ты что, твою мать, там задумал? Дави немецкие позиции, куда стреляешь? Ты командир или кто? – Ох, вот это мат! Таким меня здесь еще не обкладывал никто. – Там мины, – пытаюсь оправдаться я, но меня грубо прерывают: – Ты, что ли, по ним идешь? Какого хрена тебя поставили на батарею? Немедленно перенести огонь на высоту и быть готовым помочь батальону справа! – Пипец, начинается. И каким макаром я его поддержу? Мне ж его банально не видать, они в стороне наступают. – Понял, – крикнул я в трубку, но там и не ждали моего ответа. – Батарее, прицел прежний. Первому влево один-ноль. Четвертому вправо один-ноль. Два снаряда, беглым… Рвутся наши снаряды, пехота пошла. Подрывается и она, но уже легче стало, все же мои выпустили несколько снарядов, перепахав минное поле хоть немного. – Мамлей, чего, пожалел снарядов, что ли? – вновь врывается ко мне комбат. И чего он не с батальоном? – Мне сейчас так по шее прилетело, вот, думаю, как бы тебе командира батареи нового не пришлось встречать. – Вот уж не надо, меня и ты устраиваешь. А кто песочил? – Да я и не понял. Позвали к телефону и давай орать. – Подставил я тебя, извини. – Как-нибудь выкрутимся, давай к батальону, свяжешься со мной, когда на высоте будешь, приду помогать. Если увидишь чего серьезное, дай сначала координаты или ракету в сторону цели. А то пока бежать будем, вдруг там чего важное. – Все, я убежал. Вернулся-то за планшеткой, забыл, блин. – Возьми моих связиста и наблюдателя, если что, хоть задержки не будет. Рубились наши пехотинцы на высоте несколько часов. Мы помогали. Меня уже через час после ухода комбата вызвали к ним. Разместился в бывшей немецкой траншее, трупов кругом… Мясо одно, изломанными куклами валяются те, кто еще вчера был человеком. Ну, фашистом, точнее. На обратном склоне оказались запасные позиции врага, и достать мы их никак не могли. Высота мешала, стреляли мы в глубину, не давая немцам подтянуть резервы, а также уйти с позиций. Пришлось пехоте самим, без нашего огня штурмовать траншеи. А это страшно, скажу я вам. Уже через минуту я перевел бинокль выше, то есть стал смотреть дальше вперед, а то невыносимо было видеть, как наши гибнут. Здесь, на высоте, я понял, как выжили немецкие пулеметчики, классные они тут ходы отрыли, по ним можно туда-сюда бродить, никто и не зацепит. Так что артиллерия хорошо, но без мужества пехоты ничего бы не сделать. Спасли батальон к вечеру наши танкисты. Внезапно окружив высоту, восемь «тридцатьчетверок» с двух сторон ударили по траншеям врага, а затем сблизились и стали вдавливать их в землю. Из глубины было ударили орудия, пытаясь помешать истреблению, но тут уже мы выступили. С высоты видимость была хорошей, а впереди практически «стол». Разглядев в бинокль вспышки выстрелов, я обнаружил батарею врага в замаскированном овраге и ударил. Завершив свою миссию, танки ушли, а наша пехота заняла немецкие окопы, те, что не обвалились. Собирали трофейное оружие, приводили себя в порядок, благо на сегодня бой окончен. Мы сидели в блиндаже с комбатом и ужинали. Повар припер на передок горячее, лопали с удовольствием, ели-то последний раз чуть не затемно. – С утра, наверное, с воздуха ударят, – размышлял комбат, – странно, что сегодня их не поддержали, даже удивляет.