Михайловский возмутился: – Ну и что? От этого засада не перестанет быть менее смертоносной. Я пожал плечами: – Пулеметы в упор, это всегда полный пипец. Но в лесах возможность маневра теряется. Да и много ты немцам назасаживал, пока линия фронта была? Наверное, только и успевал атаки отбивать и свои машинки прятать от артобстрела? Плюс учти, что сейчас мы выбираем, где и кого гасить. Поэтому и получается настолько кучеряво. Только вот этой красивости у нас еще раза на три хватит. А потом всё, патроны – йок. Кстати, что у нас с патронами? Виктор посмурнел: – По три с половиной ленты на пулемет. И к ручникам где-то по двести пятьдесят штук на ствол. А трофеи использовать сразу не получится. Один пулями сильно побило, а на второй шпала упала, кожух сорвала и ствол погнула. Попробуем сделать из двух один, но инструменты нужны, да и никакой гарантии нет… – Ну вот. Как и предполагалось. Ты еще учти, что я выгреб все патроны, пользуясь тем, что мы самое блатное подразделение. И когда будет новое поступление боеприпасов, неизвестно. А это означает, что плотность нашего огня постепенно снизится, и пойдут потери. Так что, пока есть возможность, немцев будем гвоздить дистанционно. А не как Трофимов вопил – села со станицами освобождать да красным знаменем размахивать. Гришка не выдержал: – А для чего мы тогда вообще нужны, если не освобождать? Поезд, это хорошо. Но ведь люди даже не узнают, как рабоче-крестьянская власть бьется с захватчиками! А нам нужно, чтобы народ увидел, что их не бросили! Что есть красные бойцы, готовые жизни положить за их освобождение! Мы сегодня большое дело сделали. Но этого мало, потому что никакого пропагандистского эффекта для масс нет. Только военный! Да и не узнает никто, кроме немцев, про нашу победу. А вот если мы городок какой займем, то это – да. Вот тут молва и пойдет, что бьётся народная армия с врагом! И на митинге комиссар расскажет им, что к чему. Вздохнув, я оглядел рассевшихся на травке и согласно кивающих взводных. Вот народ. Хотят и рыбку съесть, и все остальное! Даже не думая при этом о неизбежных потерях. Главное, что и Кузьма, судя по морде, к ним примкнул. Ладно… Трофимов в чем-то прав. Сейчас не Великая Отечественная, а мы не спецотряд НКВД, чтобы исключительно рационально наносить максимальный урон врагу. Про идеологию тоже никак забывать нельзя. Время ныне такое, что Гюльчатай должна иногда личико показывать да народ просвещать. Тем более Иван говорил, что мне надо зарабатывать себе имя. Первый шаг был сделан, когда «дроздов» прищучили. Никто подобной прыти от нас не ожидал. Про это даже в газетах написали. С другой стороны, дуриком переть, поддавшись вот этим дрыгающим лапками щеглам, тоже не стоит. Поэтому встав, окинул взглядом гомонящий командный состав, и сказал: – Я вас понял, и даже не стану говорить, что наиглавнейшая задача у нас – это нанесение максимального ущерба врагу и прерывание его линий снабжения. Вы это и без меня знаете. Но и Трофимов верно гутарит. Так что, по возможности, будем брать населенные пункты с небольшими гарнизонами. При этом вражин всех к ногтю. Потом – слово комиссару, после чего надо будет очень быстро уходить, чтобы враг на хвосте не повис и не мешал выполнению основной задачи. Журбин уточнил: – А «очень быстро» это через сколько? Как Лапин митинг проведет, так сразу и уйдем? Я ухмыльнулся: – В идеале – да. Но вы же не зря себе чубы оставили? Поэтому будем смотреть по обстановке. Может, и заночевать получится. Насчет чубов я не зря проехался. Очень многие в батальоне действительно подстриглись под расческу. Некоторые щеголяли прической «бокс», напоминая Гурвинека из «Веселых картинок». Казаки же поразили в самое сердце, обрив голову и оставив чубы. Уточняю – не какие-то там оселедцы, а именно чубы. Береты они таскали за пазухой, а сами рассекали в фуражках. И когда взводный моих разведчиков первый раз снял головной убор, я только и смог ошарашенно протянуть: «Охренеть. New Wave…» Нет, пока в фуражке, казак как казак, но без нее… Зрелище было фееричное. Если бы эту красоту поставить дыбом и раскрасить, то все панки сдохли бы от зависти. Но разведчики были не столь креативными и до цветных гребней, к счастью, не додумались. Кстати, вот что интересно – на все мои незнакомые словечки народ вообще никак не реагировал. Как будто так и надо. Нет, после революции много разных незнакомых слов и сокращений появилось, но мне вопросы даже не задавались. Люди интуитивно, по интонациям да контексту догадывались, что имелось в виду. С другой стороны, чего еще ожидать? Ну спросят у меня, что такое «снайпер»[14], «лох» или «вундервафля»? Отвечу. А на вопрос, откуда они вообще в моем лексиконе взялось, только пожму плечами. По «легенде», я и имени-то своего не помню, а тут какие-то слова… После моего ответа (а самое главное от перспектив ночевки) народ заулыбался, а я, глядя на них, лишь хмыкнул – вот ведь как мало надо людям для радости. Но на всякий случай напомнил, что если кто и закрутит лямур с местными бабенками, то все должно быть по согласию. В противном случае шлепну недрогнувшей рукой. Взводные меня в этом поддержали, после чего собрание продолжилось. А в сумерках, когда я, поднявшись из балки, с удовольствием вдыхал запахи весенней степи (предусмотрительно встав с подветренной стороны, а то после ужина и оправки подразделения можно нюхнуть совершенно другого), ко мне подошел Магомед и как-то уже традиционно произнес: – Тшур. Вот, возмы. Твой дола. В этот раз «дола» была гораздо больше по объему. Скрывая улыбку, я кивнул консервативному Маге, который, судя по всему, не зря тогда отставал от меня. Опытный абрек наверняка объяснял наивному взводному правила дележа добычи. Так что в этот раз чеченец не в узелке все принес, а в сидоре. А я для себя опять решал задачу: как можно бороться с мародерством, если государство не в состоянии снабдить своих солдат всем необходимым. И вообще, что на данный момент считать этим самым мародерством? Вот, к примеру, человек снял с убитого противника штаны или сапоги. Разумеется, не в бою, а после него. Это мародерство? Хрена лысого! У половины моего войска обувь никуда не годится. Чинена-перечинена. Да те же матросики на смену своей формы в основном пошли еще и из-за того, что у некоторых морская роба настолько прохудилась от постоянной носки, что даже штопке почти не поддавалась. То есть одежда, обувь, снаряжение, оружие, боеприпасы, продукты и табак это по умолчанию будет считаться предметами первой необходимости. И тут у меня вопросов вообще никаких не будет. Остаются предметы роскоши. Только вот какая роскошь может быть у солдата? В лучшем случае – обручальное кольцо или перстенек. Ну еще, может быть, часы и портсигар. Но часы также можно отнести к предметам первой необходимости. Угу… что-то начинает прорисовываться. Тогда значит так – все кольца, перстни и прочие изделия из золота (включая золотые часы и портсигары) сдаются в фонд батальона. Мы на них будем добывать приварок к пайку. При этом отдельно указать, что пальцы трупам рубить нельзя. Хм… а если мои ухари начнут спор из-за трофейных сапог или чего-то еще? Так-с… в этом случае предмет спора также передается в фонд батальона. А если произойдет драка, то строго наказаны будут все драчуны. Эх, по-хорошему трофейную команду создать надо, но возможности пока нет. Может, хотя бы одно отделение подобным озадачить? Будем думать… Ну что, теперь эти мысли надо донести до командного состава и матросского комитета, после чего итог можно оформлять приказом. Понятно, что все это будет действовать лишь на время этой войны. А потом, когда появится регулярная армия, которую государство будет полностью снабжать, ввести нормальные законы. Но вот общую идею надо бы сохранить. А то меня всегда удивляли фильмы и мемуары, где наши окруженцы во времена Великой Отечественной, оборванные, голодные и грязные, не имели права воспользоваться какими-то трофейными ништяками. Тут же появлялся инициативный ухарь, объявлявший их действия мародерством. Потом, правда, к концу сорок первого, командование поумнело, и бойцы вовсю пользовались немецкими вещами. Вот чтобы оно изначально было умным, идею про трофеи неплохо было бы в будущем распространить на окруженные войска или воинские части, оторванные от своих линий снабжения. Насчет будущего, может, я где-то и не прав, ну да время покажет. А сейчас можно и на боковую… * * * Следующий день нас встретил сообщением разведки, что диких варваров, сломавших паровоз с немцами, активно ищут. Во всяком случае, на дорогах были замечены усиленные конные патрули и даже резво пылящий по проселку броневик. Броневик катался не в одиночку, а в сопровождении полусотни всадников. Ну, патрули еще ладно. Они рыщут вдоль железки, но мы туда пока не собираемся. Больше удивления вызвал броневик. Вернее, даже не удивления, а опасения, так как я не очень представлял, чем его расковырять. Тем более что удалось его наблюдать воочию. То, что двигалось в поле зрения бинокля, ни фига не было похоже на «бгоневичок Ильича». Увиденное представляло собой грандиознейшую хреновину размером с амбар. В высоту метра четыре и в длину как бы не десять[15]. При этом он был словно тяни-толкай – и спереди, и сзади присутствовало по капоту, как будто у него два движка. Сверху все это великолепие венчала башня. Слава богу, без пушки. Зато пулеметных амбразур с каждой стороны было по несколько штук. Как форточек в многоквартирном доме. Оторвавшись от бинокля, я ошарашенно пробормотал: – Мля… там, наверное, еще и джакузи есть… Предположительно этот монстр должен браться орудием или гранатометом. Ни того, ни другого у меня не было. Можно было попробовать под колесо закинуть связку гранат, только вот конное охранение, да и пулеметы в самом бронике, ставили крест на подобной затее. К тому же он ведь не стоит на месте. Он едет. Поди еще угадай с гранатами-то. Тут только если яму выкопать, как на мамонта, да ждать, пока это чудо в ловушку попадет. Угу, а потом его сверху копьями да камнями забить… Это, если что – шутка такая. Нервная. В общем, разглядев как следует амбар на колесиках, решил пока оставить железную дорогу в покое и последовать призывам Трофимова. То есть засветиться батальоном в освобождении сел и станиц. Только без всяких ночевок. А то приедет подобная хреновина на побудку, и нам будет больно об этом вспоминать. Я ведь не знаю, сколько у немцев подобных броневиков… Поэтому, сориентировавшись по трофейной карте, решил идти в направлении северо-запад – на Дьяково. Там, правда, тоже железка, но, во-первых, мы на саму станцию не пойдем, а во-вторых, это достаточно далеко отсюда. Сорок верст по нынешним временам большое расстояние. Только мы его преодолели достаточно быстро, и к вечеру того же дня разведка ушла к довольно крупному населенному пункту. Судя по наличию виднеющейся в закатных лучах маковки церкви, это какое-то село. Меня так местные научили различать – если церковь есть, то это село. Нет церкви – деревня. А уже через час Журбин докладывал: – Село называется Квашнино. Я тамошних пострелят встретил, дык они гутарят, что немцы у них есть. Уже две недели как. Численностью до полувзвода. Точнее – четырнадцать человек. Охраняют амбар, в который мешки с зерном свозят. А сегодня еще фуражиры прибыли, на семи телегах, и там же встали на ночевку. У немцев за старшего – злой унтер. По его команде двоих мужиков выпороли. Еще имеется пулемет. Да, ребятишки еще сказывали, что немецкий секрет сегодня поймал офицериков. Тут я удивленно перебил: – Каких еще офицериков? Ванька пожал плечами: – Обычных золотопогонников. Они в село зашли, продуктами разжиться, и на немцев напоролись. Перестрелка была. Одного убили, а еще троих живьем взяли да в бане заперли. Говорят, их завтра вместе с фуражирами на станцию отправят. Я почесал затылок. Интересно – когда фронт развалился, солдаты двинули по домам, а почти все царские офицеры пошли служить Раде. Какая-то часть примкнула к дроздовцам. Кто-то решил идти к Деникину или к Краснову. Вот эти пойманные ухари, наверное, и были будущими беляками. Хотя у условных белых сам черт ногу сломит. Мне пленные «дрозды» говорили, что когда шли через Малороссию, подвергались активным нападкам со стороны аборигенов и новой администрации УНР. То их разоружить хотели, то погоны снять, и если бы не сплоченность подразделения – там бы дроздовцы и остались. Помнится, тогда лишь сплюнул, поражаясь недоделанности «небратьев». Не испугайся они тогда, глядишь, и гражданская война закончилась бы раньше. С другой стороны, может, именно в этом и был хитрый план копателей морей? Чтобы москали друг друга резали как можно дольше? Но зачем тогда «дроздов» унижали и разоружить хотели? Наверное, инстинкты не смогли сдержать… Ладно, хрен с ними. Сейчас о другом думать надо, и я продолжил задавать вопросы: – Мальчишки сказали, где немцы квартируют? Казак кивнул: – Ага. Трое в доме у старосты. Еще шестеро в трактире. Там гостевые комнаты есть. Четверо у здешнего барышника. А унтера здешний священник приютил. Тут я даже немного растерялся: – Они что, бессмертные? – Кто? – Немцы! Какого черта они по всему селу расползлись? А если партизаны нагрянут? Настал черед удивляться собеседнику: – Какие еще партизаны? Ныне ведь не пятнадцатый год…[16] Э-э… действительно, какие партизаны? Здесь и сейчас они отсутствуют. Это я запарился вконец. Единственно, надо для себя уточнить: – А когда постояльцы хаты занимали, они хозяев выгоняли? Или как-то по-другому все это выглядит? Журбин вытаращил глаза: – Как же можно хозяев-то выгонять? Обычно на постой в тот дом становятся, где место есть. Ну и с хозяином договариваются о харче. Отдают свой паек, и баба с него еду варганит. Можно еще доплатить, чтобы приварок жирнее был. Ну так же, как мы на хуторе делали… Я махнул рукой: – Мы это мы. А то ж немцы! – Ну и что, что немцы? Не люди, что ль? Квартировать хорошо все хотят. А ежели с хозяевами не поладить, то тебе или кашу недосолят, или в борщ плюнут. Кому это надо? Посмотрев на недоумевающую физиономию командира разведки, я лишь зубом цыкнул. Понятно. С таким разлюбезным отношением со стороны оккупантов местного сопротивления можно и не ждать. Да и здешние немцы это далеко не нацисты образца сорок первого года. Поэтому немчура чувствует себя в полной безопасности. Хотя Федя мне и про совсем другие фрицевские замашки рассказывал. А он человек опытный, с четырнадцатого года воюет. Так что всякого навидался. Выходит, с постояльцами селянам просто повезло. Но мы эту идиллию сегодня (вернее, уже завтра) порушим. Я планировал поступить строго по-немецки. То есть атаковать часов в пять утра и взять противников сонными да тепленькими. И уже собрался начать отдавать распоряжения, но как будто кто-то под руку толкнул, и я спросил у Журбина: – Слушай, а когда с мальчишками говорил, случайно не сказал, кто ты и что ты? Даже приготовился извиниться за столь идиотский вопрос, но тут прозвучал убивший меня ответ. Ванька гордо разгладил усы и выдал: – А как же! Конечно, сказал! Дескать, нехай сегодня или завтра ждут в гости Советскую власть! Причем, эпическая сила, комиссар с Гришкой даже не поняли, что произошло. Заулыбались, словно кретины. Мол, знай наших! Я же, выдохнув воздух сквозь сжатые зубы, проникновенно начал: – Иван Федорович… Твою маман!!! Ты соображаешь, что ты сделал? Тебе башка нужна, только чтобы в нее есть?!! Или чтобы чуб с фуражкой носить?! Взводный опешил, а Лапин не понял моей ярости: – А что такого? Правильно Ваня сделал. Пусть крестьяне знают, что их освобождение ждет… Тут меня понесло: – Замолкните лучше! Жопа их ждет! Жопа! И нас тоже! А я пока объясню, что его слова означают. Пацаны придут домой и расскажут родителям, что встретили разведку красных. При этом, сука, невоздержанные на язык разведчики радостно сообщили, что собираются занять село. Родители знают, что в селе стоят немцы. Значит, будет бой. Если бой, то пострадать может вообще кто угодно! Поэтому надо о подобной напасти предупредить друзей и родственников. А это – вся деревня! Объяснить, к чему я клоню?! А к тому, что сейчас все люди суетятся и ховаются, кто где может! И вы думаете, что немцы, наблюдая за этими телодвижениями, спокойно лягут спать? Да даже если их никто напрямую не предупредит, они один черт выяснят, что за кипеж поднялся! И пошлют человека за подмогой! Поспать вы хотели в хатах да солдаток пощупать? Вот вам солдатки, – я сделал жест от локтя, – с фрицами миловаться будете! Которые свой «железный капут» с пулеметами сюда пригонят! Тут влез Трофимов: