– Чур. Буденный нахмурил брови: – Не понял. Так это у тебя имя или фамилия такая? Ухмыльнувшись, ответил: – А это у меня всё. И имя, и фамилия, и отчество. На выбор. Стоявший радом Лапин дополнил: – Товарищ Чур после ранения память потерял, поэтому теперь вот так… А товарищ Жилин, который с ним раньше был знаком, говорит, что ему только псевдоним и известен. Сами понимаете, для подпольщиков настоящее имя – это секретная информация. Кто же знал, что у товарища контузия приключится и так на память повлияет? Усач озадаченно крякнул, но информацию принял к сведению, и мы все вместе стали обсуждать дальнейшие задачи. А для моего батальона и отряда Буденного задача была интересная – насколько возможно нарушать снабжение противника и щипать его тылы. Тут ведь (как и в войне с белыми) сплошная линия фронта просто отсутствует. Немцы продвигаются вдоль железных дорог, захватывая насколько это возможно окрестные города и села, оставляя в них свою администрацию и небольшие гарнизоны. Причем, когда я говорю небольшие, это значит, что, в зависимости от величины населенного пункта, немчуры там может быть всего пару десятков, во главе с фельдфебелем, а то и унтером. Правда, фрицев еще поддерживают гайдамаки из УНР да сечевые стрельцы. И их немало. То есть, как выяснилось, поддержка «небратьями» захватчиков это древняя традиция. А я-то считал, что все в Великую Отечественную началось. Но оказалось, что тяга копателей морей в «це европу» имеет более давние корни. И в прошлый раз большевики сильно обмишурились, думая задобрить гордый и свободолюбивый украинский народ громадными территориальными подачками. На все шли, в расчете привязать светлолицых «лыцарей» к своему Мордору. Даже всеобщей украинизацией части российских земель заманивали. В этот раз планы были несколько другими. Седой ими не делился (видно, чтобы не сглазить), но по его оговоркам я так понял, что политики коренизации не будет. Вообще не будет. Так что левобережье – это Россия без всяких вопросов. Херсонская, Одесская и Николаевская губернии – туда же. А вот насчет остального правобережья там будут думать – как и зачем. Что останется Малороссией, а что станет самостийной и незалежной «це европой». Ну а пока, как я и говорил, помимо немцев да гайдамаков, будем рубиться и с гнилой отрыжкой Австро-Венгрии – сечевиками. * * * После обсуждения насущных вопросов отправились к своим подразделениям. Кстати, Буденный оказался еще тот фрукт. Какое-то время нам было по пути, и мы неспешно катили из села, общаясь на разные темы, как вдруг он, задумчиво окинув нас взглядом, поинтересовался: – А балтийцы-то знают, что у них вот такое новое формирование появилось? Ить вопросы у ребят могут появиться. А матросики свои вопросы оченно досконально задают. Кресты ваши опять-таки… Трофимов на это лишь фыркнул: – Ты, паря, чего – нас за ряженых держишь? Мы и есть балтийцы! И уже своим ребятам на корабли да в Совкомбалт весточку послали про то, что стали морской пехотой. Да просьбу высказали, чтобы братва над нами шефство взяла. Так что тут все сурьезно! И насчет солдатских наград тоже отписали. Тем более что вот-вот постановление от Советской власти насчет них выйдет. Я ухмыльнулся: – Ну, насчет крестов, для тебя это должен быть важный вопрос. Ведь, судя по усам, ты как минимум бантист. А то и более того. Семен поднял брови: – Про усы не понял? И откеля про бантиста знаешь? – Да что тут понимать? Вот у нас есть Федя Потопов. Два «георгия» имеет и шикарные усы. Но ровно вполовину меньше твоих. Я и сделал вывод, что у тебя как минимум четыре креста должно быть. К таким-то усам! Все заржали, а Буденный гордо расправил усищи и как-то неуверенно поинтересовался: – А насчет постановления сведения верные? Комиссар кивнул: – Вернее некуда. Мы с самим товарищем Жилиным на эту тему говорили. Усач довольно хмыкнул: – Вот и добре. Только мы пока погодим впереди телеги бежать и приказа дождемся… * * * А потом была подготовка к рейду. Я как-то поначалу сильно задумался, а кого, собственно, брать? Пешие вроде сдерживать будут. Но потом прикинул, что в конечном итоге никто никого сдерживать не станет. Ковпак вон и артиллерию с собой таскал, и даже танки, и ничего. На тысячи километров ходил. Это еще если учесть, что немчура тогда была несравнима с нынешней. Так что на месте оставляю львиную часть обоза (включая три новые прогрессивные вошебойки, которые мне успели сделать в паровозных мастерских, и полевую кухню). Остаются рабочие Лапина. Остаются все тяжелые или ненадежные телеги, которые просто не выдержат дорог и бездорожья. И остается большая часть взвода управления во главе с Григоращенко. Взводный и будет старшим над всей этой солянкой. Мужик он умный и хваткий. Так что обоз будет под надежным наблюдением и посторонние его не растащат. Ну а нам завтра поутру выходить. Надо только еще с буденновцами договориться о взаимодействии. Нет, в штабе с самим Семеном и его командирами мы пообщались. Но кое-какие детали необходимо уточнить… * * * – И что, целый состав вот эта штука остановит? Я, глядя в бинокль на приближающийся из-за сопки паровозный дым, дернул плечом: – Кузьма, по идее, клин не останавливать должен, а ронять. И если поезд будет идти с хорошей скоростью, то он в тот овраг и нырнет. Комиссар почесал заросший подбородок: – А если с не очень хорошей? – Тогда слетит лишь паровоз. Или платформы, если он их перед собой толкать будет. Но в любом случае весь состав встанет. Тут мы их и причешем. В «клине Шавгулидзе» я был уверен. А вот в проводах не очень. На них была матерчатая изоляция, пропитанная какой-то дрянью. Но изоляция оказалась местами надорванной, а изоленту то ли не изобрели, то ли мне дурку сваляли, делая большие глаза, предлагая при этом вместо изоленты банку с особо вонючим клеем и полоски ткани. Так что клин – это наше всё. Мне их три штуки сделали. Думаю, вполне хватит. Да и тяжеловаты они (каждый килограммов по двадцать, если не больше весит), так что таскать их желательно в телегах. Нет, с собой провода, конечно, были. И электродетонаторы, добытые у матросиков из Азовской флотилии. А также подрывная машинка, которую я лично ваял. И вот здесь у меня были сомнения во всем. И в конденсаторах, и в выпрямителях, и в генераторе. Но больше всего в проводах. Пробои в изоляции, при соприкосновении с землей, такую утечку дадут, что даже если все будет работать штатно, подрыва все равно не получится. Во всяком случае, издалека. А совсем близко подходить – страшновато. И главное – никому это дело не доверишь. Посторонний просто сломает машинку (я ее делал, поэтому знаю, что говорю). Так что клин – это наше всё. Вообще, за эти три дня мы углубились в тыл немцев километров на тридцать. Ну да. Сначала до них надо было дойти, а потом еще и обойти. Линии фронта не было, поэтому узнали, что дошли до зоны вражеского контроля, когда разведка очередной раз прислала вестового, который и доложил о наличии немцев в селе. Батальон свернул в степь и в дальнейшем старался не приближаться к населенным пунктам. Шли еще полтора дня, в конце концов забазировавшись в удобной балке, откуда и принялись вести разведку. Обнаружили при этом, что до Нижней Кирсановки, где находится железнодорожная станция, километров пятнадцать. А когда прошли по речушке, текущей через балку, то и увидели этот замечательный мостик. Времена ныне библейские, поэтому охрана вот таких небольших мостов отсутствовала как класс. Единственное неудобство состояло в том, что помимо немецких воинских эшелонов проезжали и пассажирские поезда. А главное, зараза, без расписания! Так что сначала надо понять, кто там едет, и лишь потом ставить свой девайс на рельсы. Но сделать это мешает холм. И когда паровоз из-за него появится, то увидят уже меня. Гайки можно прикрутить быстро, но вот машинист все равно успеет затормозить. Чуть позже до меня дошло, что единственный, кто здесь тормозит, так это я. Достаточно просто выставить наблюдателя на холме, и он даст отмашку при виде нужной цели. Поэтому, отдав распоряжения, разместил батальон в засаде. В принципе, намечается все то же самое, что и с «дроздами», только противник будет упакован в вагоны. То есть сопротивляться они начнут несколько позже. И в этот раз мы особо упираться не станем. Вот как «максимы» отстреляют по ленте, так и начнем сваливать. То есть эшелон остановился (или ушел под откос), после чего огневой налет на четыре-пять минут, а затем ноги в руки. Но жизнь, как обычно, внесла свои коррективы. Паровоз шел довольно ходко. Немцы были аккуратистами, поэтому спереди была прицеплена платформа, в которой из мешков с песком и шпал было сделано два пулеметных гнезда. Разумеется, не пустые. За паровозом следовали две платформы с четырьмя пушками. Затем две теплушки с закрытыми дверями и три теплушки с людьми. То, что с людьми, было понятно из-за того, что дверные проемы в них были открыты (днем сейчас не просто тепло, а даже жарковато), и мне были видны высовывающиеся головы любопытствующих интуристов. Далее шел пассажирский вагон. Наверное, для господ офицеров. Почему почти в конце? Все просто – это в нашем времени считается, что в конце состава ехать не очень, из-за болтанки. А сейчас наоборот – чем дальше от паровозного выхлопа, тем комфортнее. Ну и завершала все еще одна платформа со шпало-мешочным недодотом. А бодро дымящий состав тем временем приближался, и буквально через несколько минут я увидел то, что до этого наблюдал лишь в хрониках. Наехав на клин, пулеметная платформа нырнула мимо моста в овраг, даже без особого лязга. Зато паровоз компенсировал все недостающие звуковые эффекты. Его повело в сторону, и он, наполовину свешиваясь, в какую-то секунду проскочил почти до середины моста и тоже кувыркнулся вниз со скрежетом и огромным облаком пара, поднявшегося с места падения. Одна платформа с пушками последовала за ним. Вторая просто соскочила с рельсов. Ее развернуло поперек, и она встала, зацепившись за опору, опасно кренясь. Пушки с нее сорвало, и летели они чуть ли не до противоположного склона оврага. При этом одно из орудий воткнулось своим кургузым стволом в землю так, что аж колеса с него отскочили. Сюрреалистичное зрелище. Но нам было не до разглядываний. Над всей этой катавасией раздалась резкая трель свиста (это я постарался), и батальон заработал из всех стволов по оставшимся стоять вагонам. От тех летели щепа и искры (когда пули попадали в металлические части). Потом до меня дошло, что странные звуки, раздающиеся из закрытых теплушек, это визгливое ржание испуганных и раненых лошадей. Но менять что-либо уже не представлялось возможным. Тут хоть заорись – никто не услышат, так как грохот от пальбы стоял – мама не горюй! Из вагонов, невзирая на открытые двери, никто не выскакивал. Ну еще бы – от резкой остановки всех пассажиров бросило друг на друга. Очухаться не успели, как их пригладили свинцом. Там даже если кто и остался не раненый да не покалеченный, ему точно не до сопротивления. Вызывавшую опасения замыкающую пулеметную платформу также загасили. От резкой остановки часть защитных шпал и мешков слетели, и ставшие видимыми расчеты были моментально расстреляны. И это значит… Это значит, что поспешное бегство отменяется. Поэтому, подтянув вестового, приказал: – Беги к Михайловскому. Скажешь, чтобы он грузился. А пару ручников пусть пока оставит на контроль вагонов. Понял? Парень кивнул и умчался. Я повернулся к комиссару: – Кузьма, собирай людей и отходите. Да – пошли десяток проверить, что там в овраге с пулеметами. Может, их не сильно помяло и починить получится? Хотя нет. Отставить. Там такая каша, что машинкам точно кирдык. Еще и ноги переломать можно. Так что просто уходите. – А ты? – А я со вторым взводом быстренько обследую офицерский вагон. У солдатни брать точно нечего, а у этих хоть картами нормальными разживемся. Да и другие документы лишними не будут. Заодно узнаем, кого мы тут прищучили. Пока комиссар собирал народ, я свистнул Данилова (взводного-2), и мы с его взводом в темпе рванули к пассажирскому вагону. Даже на подходах зрелище было довольно мерзким. Насколько матросы были привычны ко всему, но при виде кровавого ручейка, стекающего на колесо теплушки, одного из них вырвало. У офицеров таких потеков не было. Просто сам вагон был, как решето, и все окна выбиты. Да несло оттуда тяжелым духом. Наш слабый желудком товарищ срыгнул еще раз. Поморщившись, я оставил десяток на контроле, отделение послал, чтобы забрали трофейные пулеметы и боеприпасы с концевой платформы, а с остальными с обеих сторон мы нырнули в вагон. А там как Мамай прошел. Весь пол усыпан осколками стекла, щепками, целыми кусками деревянных обивок, ну и телами. Офицеры лежали на полу, свисали с полок, а парочка так вообще была застигнута пулями, когда пытались выпрыгнуть из окон. Мои новоявленные морпехи, науськанные заранее, ловко орудовали в тесноте штыками, делая контроль и не разбирая, трупы перед ними или еще нет. Кстати, вражин было немного, всего, может быть, человек двадцать. Поэтому народ быстренько собирал документы, оружие, снаряжение (включая бинокли в жестких кожаных чехлах) и, чего уж тут скрывать – личные вещи. А я, обнаружив в одном из купе несколько ящиков, вскрыл один из них и удивленно застыл. Нет, там были не карты. И даже не полковая касса. Я удивленно разглядывал дырчатые кожухи новинки сумрачного тевтонского гения – MP-18. Четыре штуки в ящике. Магазины, лежавшие здесь же, – барабанные. Странно. Я почему-то думал, что сей девайс позже появился[13]. Но это, наверное, здешний командир, предполагая городские бои в Ростове или Таганроге, решил подсуетиться заранее и выписал себе ПП, думая создать штурмовые группы по образу Западного фронта. М-да… это плохо, когда противник грамотный. Но хорошо, что автоматы попали к нам. Сколько их здесь? Пять ящиков. Угу. Это двадцать штук. И десятка два ящиков поменьше. Патроны? Хм… действительно они. Интересно только, почему это добро перевозили вместе с офицерами? Может, их добыли, пользуясь личными связями, и чтобы с новым оружием ничего не случилось, его отдали под особый контроль? Хрен его знает. Всякое в этой жизни случается, а полет армейской мысли (даже немецкой) порой выписывает такие загогулины, что лишь диву даешься. Вместе с этим оружейным складом присутствовали еще пара ящиков с артиллерийскими приблудами типа буссоли и вроде как даже дальномера. Там же, в отдельных упаковках, лежало четыре прицела (как я понял, к валяющимся в овраге пушкам). В общем, приказал я все это барахло забирать и уходить. Когда шли к своим, то заметил странную вещь. Мага, который обычно следует сразу за мной, на этот раз отстал и что-то втолковывает Данилову. Тот делает удивленные глаза, пожимает плечами, кивает. При этом оба поглядывают в мою сторону. Я оглянулся на них, но так – мимолетно. Занят был другим – пока моя лошадка неторопливо шла вперед, просматривал переданные документы. И судя по ним, мы только что уничтожили одну из батарей вражеских 77-мм орудий. Командира этой батареи – гауптмана Отто Вальдберга в том числе. Вот уж что называется – неплохо сходили! Вражеская артиллерия для нас (я имею в виду не только батальон, а всю собранную армию) является, наверное, самым страшным противником. Особенно если они на марше кого-то поймают. Да и без марша… Еще перед отходом слышал я вопли разборок между командирами и рядовым составом при изготовлении фортификационных сооружений. А проще говоря – окопы бойцы рыли «на отцепись», глубиной по пояс. Вроде все воевавшие, все грамотные и все понимающие – чем глубже зароешься, тем сложнее тебя будет сковырнуть с позиций. Но один хрен, копают как для дяди. Или на «авось» надеются, или вообще все пофиг. Понятно, что после первого же артобстрела забурятся вглубь – куда там шахтерам, только вот потери окажутся большими. Бессмысленные потери, которых можно было бы с легкостью избежать. А все лень матушка… С другой стороны, я так рассуждаю, как будто у меня самого дела обстоят гораздо лучше. Вот скажу своим окапываться, и тут же начнется тягомотина с вопросами, отмазками и прочими увертками. При этом я считаюсь очень даже жестким и требовательным командиром, у которого в подразделении чуть ли не образцовый порядок. Угу… знаю я этот порядок – пока горло не сорвешь, хрен чего добьёшься. Особенно если это касается тяжелой физической работы. Вот лихо пострелять – это да! Тут их даже сдерживать приходится. А что-то таскать, копать или бегать… моментально просыпается классовое самосознание и внутренний вопрос «на хрена?» разрывает матросские головы в клочья. Хотя к физо я этих гавриков приучаю. Выдал им сентенцию, что если они не научатся стрелять, как казаки-пластуны, и бегать, словно лошадь, то место подобным слабакам исключительно в обозе. Дескать, они своей слабостью и косорукостью просто подведут товарищей, а я, как командир, этого допустить не могу. Так что нехай крутят кобылам хвосты да картошку с брюквой чистят. Ну а геройствовать другие будут. Кстати, с пехотой я бы подобные фортели не рискнул проворачивать, а то бы имел обоз в девять десятых войска. Но у меня матросня, для которых понты дороже жизни. Вот эту их распальцовку периодически и оборачиваю на пользу делу. Оглянувшись очередной раз, обнаружил Магомеда на своеобычном месте. Он трусил на своем жеребце в паре шагов сзади. Интересно – что он там Данилову втирал? Но долго над этим голову не ломал – сами расскажут. Меня другая мысль терзала – не лоханулся ли из-за того, что не приказал подорвать орудия? С другой стороны, у меня только динамит есть. Два, мать его, пуда. А чтобы ствол повредить, надо не просто туда динамит сунуть. Надо еще его землей забить, а то взрывчатка бабахнет, да и все. Может и не раздуть, так как стволы, собственно говоря, и рассчитаны на выстрел снаряда. А нормальное минирование – это время. Поэтому думаю, правильно сделал. Тем более как минимум двум пушкам точно хана. Там стволы нехило так согнуло, что даже невооруженным глазом заметно. Еще два орудия не было видно, но надеюсь, что после того, как на них платформа свалилась, вряд ли они целыми остались. Почему я так именно на стволы акцентируюсь? Все просто – они в орудиях главная часть, которую только на заводе можно сделать. Все остальное в артмастерских чинится. Основной разбор полетов у нас был ближе к вечеру, когда батальон вновь собрался в единое целое. Мы ведь от места засады отступали чуть ли не врассыпную, чтобы не особо сильно наследить. Кто его знает – вдруг у немцев тут есть свои Чингачгуки, и мне вовсе не улыбалось ночью проснуться от того, что нас взяли за цугундер. Поэтому и пехота уходила повзводно, и все остальные (особенно те, кто на конной тяге) давали большие кругаля. Вот и собрались в балке часам к шести. Не участвующие в засаде артиллеристы, которые так и проторчали на месте весь день, с жадностью слушали похвальбу остальных. Потом им передали затрофеенные ящики. Буссоль я определил верно, а вот то, что принял за дальномер, оказалось стереотрубой. Но Васильев этому был рад до невозможности. Да еще тому, что сменил свой коцаный бинокль (в который я как-то посмотрел и у меня голова закружилась от двоения изображения) на нормальный. А на совещании командиров надо было видеть Михайловского. Он со своими пулеметами второй раз показал высший класс, и теперь в глазах у бывшего поручика пылал огонь богов войны, а к ногам жались небольшие, (максимум по колено нашему пулеметному воеводе) Аттила и Чингисхан. Другими словами, взводный задрал нос. Пришлось осаживать: – Виктор Евсеевич, ты не особо задавайся. У тебя в руках вовсе не вундервафля, которая перевернет военную науку. Это работает только здесь и только сейчас. Уйдем севернее – где леса и болота, и всё. Там исключительно по дорогам двигаться придется. Или пулеметы на себе таскать…