– Верно мыслишь, товарищ! Полностью с тобой согласен! Белых надо уничтожать, всегда и везде! Сколько раз увидел беляка, столько раз его и убей! Только вот эти, – я кивнул на побледневших раненых, – уже не белые. – Как так «не белые»? Вон тот, возле окна, цельный деникинский капитан! Мне это доподлинно известно. Я фыркнул: – Капитаном он был до того, как пулю получил. А сейчас просто ранбольной, без всякой социальной принадлежности. После чего, перейдя на доверительный тон, предложил: – Сам подумай, браток, – нам же на хрен не нужно, чтобы озверевшие «благородия», при первой возможности, раненых революционных товарищей в лазаретах резали в отместку? Так что плюнь ты на этих убогих. Они пока очухаются, уже и война нашей победой закончится! Матрос заколебался, и все бы у меня получилось, если бы не влез его белесый спутник. Не меняя постного выражения лица, он отчетливо сказал: – Этто провокаттор… И потянулся к кобуре. Вот что мне было делать? Доказывать, что белобровый лабус не прав и я не провокатор? Нет, ребята. Не та ситуация. Слово сказано, и оправдывающийся не имеет шансов. Поэтому, завопив во всю глотку в ответ: – Да ты деникинский шпион! Я тебя узнал! Начал стрелять быстрее, чем противники изготовились к бою. Бах-бах-бах-бах! После чего бросок в коридор, и там еще три выстрела по стоящим в дверях. Да уж, к тому, что враг начнет стрельбу с двух рук, они явно не были готовы. Теперь – быстрая оценка ситуации. Доктор застыл соляным столбом. У раненых глаза стали, как у рака – на стебельках. Так… этих мудаков было около двух десятков. Семеро уже лежат. Считай, треть завалил. Но это было самое простое. Те, на улице, сейчас очухаются, и станет мне солоно. В этот момент снаружи раздался редкий ружейный залп, а потом затарахтел пулемет. Я было пригнулся, но через секунду понял, что стреляют не по мне. Да и вопли, раздававшиеся с улицы, какие-то слишком панические. Потом пулемет замолк, и знакомый простуженный голос предложил поднять руки и сдаваться. В противном случае угрожал (если говорить образно) сделать с противником то, что Содом не делал со своею Гоморрой. Подивившись образности и многообразию русского языка, осторожно высунул нос за дверь. А там было лепо. Потапов, со своей великолепной шестеркой, принимал капитуляцию красных. Мартын, лежа за каким-то смутно знакомым ручным пулеметом, контролировал процесс. Федор, заметив меня, приглашающе махнул: – Ты как, Чур? Живой? Не подранили? Оглядываясь, подошел к ребятам. Действительно, спецы. Один залп, четыре очереди и всё. В наличии имеется семь пленных. Судя по стонам, возле колодца есть еще пара раненых. Подойдя ближе, молча протянул руку бывшему унтеру и, крепко пожимая ладонь, спросил: – А чего это вы так? Вроде и не собирались? На что Потапов совершенно неинформативно, но очень эмоционально выдал: – Да просто задолбало это всё! Сколько ж можно! – и улыбнувшись, добавил: – Ну и ты нам глянулся. Не бросать же теперича. Вместе ведь до Ростова катить думали. Я понимающе хмыкнул и отвлекся на пулеметчика: – Мартын, а что это у тебя за агрегат? Тот, любовно оглаживая оружие, пояснил: – Ну дык, ружье-пулемет Мадсена. Не видал, что ль? – Может, и видел. Только не помню… Хе! А говорил, что пушка в деревне не нужна! – Да кака же это пушка? Это оченно нужная и полезная в хозяйстве вещь. Поржали, а потом занялись насущным. Потапов, правда, порывался уходить из этого поселка побыстрее, напирая на то, что покрошили мы представителей какой-никакой, но власти. Я же, сходив в санчасть, принес свой мандат и объявил, что аз есмь власть! Документ, правда, обзавелся круглой дыркой и кровавым потеком внизу листа, но функций своих не утратил. Федор удивился, а я пояснил, что уполномоченным агитатором стал только вчера. И если мои руководящие «товарищи» будут иметь что-то против уничтожения банды (а как еще называть этих пьяных ушлепков?), то они мне вовсе не товарищи. Тогда мы уйдем. И хрен нам кто помешает, потому что красных непосредственно в поселке осталось человек пятнадцать. Так что вряд ли они станут дергаться. Глава 7 А потом, в ожидании появления других представителей власти, мы занялись пополнением боеприпасов, перетаскиванием раненых с улицы в лазарет и легкой мародеркой. Самое смешное, что злодейский мореман, принявший пулю в грудь, оказался жив. Выходит, он под такой «балдой» был, что, наверное, даже болевого шока не получил и, как следствие – до сих пор дышал. Кивнув на него несколько пришедшему в себя доктору, я предложил заняться пациентом. – И не надо так морщиться. В конце концов, вы клятву Гиппократа давали. А вон еще двоих несут. Так что теперь в вашей санчасти будет полный комплект бывших идейных противников. Врач, протирая очки, недоуменно поинтересовался: – Почему «бывших»? – Да просто я сомневаюсь, что они будут ночами ползать по другим койкам, с целью придушить оппонента. Ведь все лежачие. У них максимум только разговаривать получится. Зато как весело здесь станет! Доктор пробормотал: – Вот этого я и опасаюсь… После чего дал указание санитару и одному из пленных (которые в этот момент заносили своих раненых) тащить матроса, как наиболее тяжелого, в операционную. А пока санитар там чем-то брякал, Айболит тут же мне выкатил быструю претензию, что у него почти ничего нет. Ни лекарств, ни перевязочных материалов, ни даже денег, чтобы нанять хотя бы прачку. Ответить на его запросы я не успел, так как наконец-то появились новые действующие лица. А точнее Бурцев, Лапин и еще трое мужчин гражданской наружности, но с винтовками. Я было насторожился, но комиссар повел себя странно. Вместо наездов, вопросов или, может даже, попытки ареста, он, оглядывая место боя, растерянно матерился себе под нос и причитал что-то типа: – Не успел… как есть не успел… Вот зараза, чего же теперь говорить им? Наблюдая за суетящимся Лапиным, решил взять дело в свои руки: – Михалыч, а ты вообще в курсе, что за беспредел здесь творился? Тот, прекратив беготню, поднял на меня глаза: – Про здешнего настоятеля? В курсе! – Твою мать! Охренеть! И ты так спокойно про это говоришь? Лапин взорвался: – Не спокойно! Совершенно не спокойно! Я еще вчера к этим, – он указал подбородкам на понуро стоящих пленных, – ходил! Разобраться хотел. К порядку призвать! А они меня послали. Вот просто послали, по матушке, и всё! А у меня верных людей практически нет! Все там – с деникинцами воюют! – А эти тогда кто? Разве не твои? Комиссар сморщился, будто уксуса хлебнул, и, ухватив меня за рукав, потащил в сторону. Где и пояснил, что его люди во время выезда нарвались на белых (это когда он в итоге в подпол угодил). Их перебили и рассеяли. К сегодняшнему дню вернулись буквально единицы. А для охраны станции был послан отряд от «Красных соколов». Сами «соколы» состояли из эсеров и анархистов. Вполне нормальные и вменяемые товарищи. Очень стойкие в бою. Почему конкретно вот эта группа начала вести себя, как полные мудаки, он не понимает. Но еще вчера, по телеграфу, настучал командованию «соколов» про потерявших берега подчиненных. Те обещали как можно быстрее прислать своих представителей для разборок. И вот авторитетные люди приедут, и что им говорить? Что их товарищей, практически в полном составе, на ноль помножили? И куда теперь кривая вывезет, он даже не знает. – А когда их ждать? Лапин вздохнул: – Сегодня, после полудня. – По количеству что можешь сказать? – Не знаю. Может, трое, может, пятеро. – Тут комиссар несколько встряхнулся и подозрительно спросил: – А тебе зачем их количество знать? Не думаешь же ты… Я ощерился: – Все расклады и вид со стороны этим «уважаемым товарищам» мы предоставим. Но если они закусятся и решат нас завиноватить, осудив скорым революционным судом, то я их в уста сахарные лобзать не стану. Михалыч от моего пассажа схватился за лоб, сбив фуражку на затылок, и застыл. А потом неуверенно предложил: – Может, вы просто из поселка на пару дней уйдете? И ты, и эти башибузуки… Где ты их вообще нашел?! А я уж сам как-нибудь разберусь. – Отвечаю по пунктам. Это не башибузуки, а обычные сознательные граждане, которые, сидя на вокзале, в ожидании поезда, всю вчерашнюю мерзость наблюдали. Ну а сегодня решили помочь. Это первое. А второе состоит в том, что так как ты здесь ответственный, то на тебя всё и повесят, если захотят. Или не повесят, если действительно вздумают разобраться. Будем мы здесь или нет, никакой роли не сыграет. Просто в первом случае тебя шлепнут, а вот если мы будем рядом, то поостерегутся. Лапин задумался, но потом, упершись взглядом в Мартына, ворчливо спросил: – Сознательные люди, сознательные люди… А пулемет у них откуда? – Что за женские вопросы? Оттуда! И вообще – тяжело в деревне без нагана… Ладно, ты пока думай, что с оставшимися анархистами делать, а я с ребятами переговорю. Дембеля все это время стояли в сторонке, с интересом следя за нашими перемещениями. Подойдя к ним, поблагодарил мужиков еще раз и поинтересовался дальнейшими планами. Нет, то, что они до дома собрались, это понятно. Но вот дальше какие планы? Выслушав ответ, что часть решили зацепиться в городе (ага, без какой-либо квалификации), часть собирается осесть на земле (благо землицу крестьянам предоставили), я только вздохнул и, пользуясь послезнанием, начал описывать их ближайшие перспективы. Вспомнил и о наделах, и о кулаках, и о продотрядах. Рассказал о маячившей в будущем коллективизации. Мужики сильно озадачились. Федор даже сгоряча предположил: – Дык что же теперь? Белым идтить помогать, чтобы такой недоли не приключилось? Я ухмыльнулся: – Думаешь, там по-другому будет? Продотряды такие же. Кулаки те же. Только что землицы убавится, да помещиков добавится. Ну и вместо комиссара будет какое-нибудь благородие. Мартын скривился: – Не… этих держиморд мы уже натерпелись во, – он провел по горлу ладонью и, прищурившись, спросил: – А ты-то откеля все энто знаешь? Можа все не так страшно будет? – Сам-то веришь в то, что сказал? Оглянись вокруг. Видал, чего творится? Еще и страшнее будет. Когда года через три голод массовый начнется, из-за войны да разрухи. Парни снова призадумались, и тут голос подал обычно молчаливый Демид: