— Генри, — сказал Джейк, — ну-ка давай свой сувенир. Так вот, Джим тебя ведь так зовут? — посмотри. Ты думаешь, что это доллар. Но это не так. Видишь вот это маленькое тёмное пятнышко. Это замазка. Какой-то индеец просверлил здесь дырочку. Но доллар с дыркой — это уже не деньги. Это просто кусок серебра, и на рынок он не годится. Возьми его, выбей замазку кровельным гвоздём. Отполируй его золой. Достань узенькую ленточку, которой в магазинах перевязывают рождественские подарки. Красную ленточку. Повесь её своей девушке на шею. И лицо у неё засияет так же, как это серебро. — Он подал его Джиму. — Вы дарите его мне, сэр? — Конечно. Чтобы ты вспоминал о нас. — Благодарю вас, сэр. Он уехал. Они прошли дальше ещё с милю. Ещё одна повозка. Нет, это был тот же Джим. — Мать сказала, что ей надо рыбы. И поэтому я еду в порт Лериду. Буду очень рад, если вы поедете со мной. Порт Лерида оказался небольшим городком, расположенным на побережье. Залив был здесь почти круглый, песчаная коса закрывала его почти совсем, за исключением двух узких проливов. На песке лежало около дюжины рыбацких лодок. Джим провёл их к длинному зданию, где был прилавок, разделённый на пятифутовые участки, каждый из которых представлял собой ящик с крошеным льдом, заполненный большой и малой рыбой, толстой и тонкой, и другими дарами моря, креветками, крабами. Там был также какой-то жуткий субъект, который Генри так и не узнал. — Джим, что это такое? — Некоторые зовут её каракатицей, некоторые осьминогом. — А на что она годится? — Её посылают в Сантоне. Китайцы в прачечных обожают её. — Тьфу! Да я не смог бы съесть ничего, что хоть немного смахивает на это. — Интересное дело тут с китайцами. Они едят ради вкуса, а не ради вида. А вот и мой друг Джерри Такер. Если вам нужна рыба, идите к нему. Эй, Джерри! Есть ли у тебя что-нибудь особо вкусное для этих господ? — Ну, да. Вот посмотрите, какой красавец. Фунтов на девять. Видите? — Это была прекрасная рыба. — Сколько? — спросил Джейк. — Двугривенный. — Да ты же грабишь себя. Да такая рыба стоит доллар. — Но не для вас. Такую сумму мне даст покупатель с перевала. Джим посчитал нужным пояснить. — Видите ли, каждый вечер с перевала сюда приезжает человек и берёт рыбу. Он направляет её утром в Сантоне. — Джерри, а разве здесь нет белых рыбаков? — Да есть. Двое. Но они ещё не вернулись с моря. — Они ничего не могут поймать, — вставил Джим. — Видите ли, — сказал Джерри, — цветные знают, где водится рыба, и ловят её. Рыба знает, где находятся белые и держится подальше. — Я остаюсь здесь ночевать, — сказал Джим. — Могу отвезти вас домой. — В этом сувенирном долларе оказался большой километраж, — заметил Джейк, когда Джим высадил их у хижины Джейка. — Я войду первым и погоняю змей, если они там завелись. — Змей? — переспросил Генри. — Да, просто травяные змеи. Здесь водится и щитомордник, но он не заходит ко мне. Мне нравятся травяные змеи. Они поедают мышей. К сожалению, они хватают и скорпионов. — Скорпионов? — Да, этих мелких безобидных существ. По ночам они лазают по стенкам и ловят мух. Иногда они ползают по потолку, могут сорваться и упасть к тебе в постель. Если ты во сне хлопнешь его, он может ужалить. Но это ничего. Укус примерно такой же, как и у шмеля. Хижина оказалась гораздо более уютной, чем Генри предполагал. Когда в порту Лериды ломали склад, Джейк набрал достаточно отходов древесины и построил себе уютный коттедж из одной большой комнаты. Он соорудил новую койку, набитую мхом, где Генри мог спать с таким комфортом, о котором он уже позабыл во время своей кочевой карьеры. Вся зима была невероятно приятной. Ясные прохладные дни, всё время поигрывал лёгкий ветерок с залива. Морозов не было совсем, и розы, цеплявшиеся за коттедж, цвели. Кроме того его заворожило чтение Блэки. В средней школе учитель английского языка иногда читал Браунинга, но при этом считал, что ученики ничего не понимают. И правильно считал. Но Блэки, казалось, просто полностью проникал в личность Браунинга. Было так, как будто поэт обдумывал свою тему и составлял стихи в присутствии интеллигентных слушателей. Там, где мысль нащупывала выражение, Блэки помогал жестами и мимикой. — Джейк, кто такой Блэки? Я уверен, что он образованный человек. — Да, добрая дама говорит, что он высокообразован. Но это и всё, что она о нём знает. Наверное, с ним что-то случилось, и он ударился в бродяжничество. Но он не создан для этого. Это суровая жизнь. И он прикипел к ней, как любой французский канадец. Весна наступила незаметно. Чтение «Кольца и книги» закончилось. Но надо было ещё обсудить сотню проблем. Март. Апрель. Блэки всё больше стал поговаривать о погоде, которая была практически неизменна, только стало немного потеплей. — Пора ехать на север, — сказал Джейк. — Зачем? Сейчас только май. До созревания пшеницы ещё больше двух месяцев. — В Айове. Но пшеница есть и в северном Техасе. Ещё до первого июня. Есть пшеница и в Канзасе, в июне. Но в Техасе платят не очень хорошо. Они привыкли платить неграм, и так уж и настроены, хотя в северном Техасе негров совсем мало. Но всё же мы наберём долларов двадцать-двадцать пять, прежде чем направимся в Айову. Пшеница с радостью встретила их в северном Техасе. После долгого пути по пустыне на индейской территории пшеница встретила их ещё более пылко в Канзасе. Айова, Минннесота, край Ред-Ривер — об этом уже говорилось, и это стоит пережить, если уж не пересказывать снова. Генри стал закалённым бродягой. Никто лучше его не умел вымогать подаяние. Он уже не хуже Джейка знал, как найти поезд, идущий в нужном направлении, как обменяться солёными шутками с проводниками и получить ценную информацию. У него больше ничего не болело и не ныло. Спать он теперь мог где угодно. Ему нравилась такая жизнь, и совесть его больше не мучила по поводу родного дома, родителей и братишки Джона. Они уж и забыли о нём. Они заканчивали жатву и молотьбу в краю Ред-Ривер и отправились в банк со своим серебром. — Послушай, Генри. У Блэки уже почти четыреста долларов. Ещё один такой удачный сезон, и он повезёт своей Долорес пятьсот долларов. — И тогда он уйдёт от нас. — Нет, он не может жить рядом с Долорес. Она не должна знать, что он ей отец. Он вернётся с нами в Техас. И нам не надо будет так далеко гнаться за пшеницей. Зачем нам такие деньги? Да на них в Техасе можно прожить годы, но какой в этом прок? А когда Блэки закончит копить, мы будем работать потихоньку. Добрались до Омахи. Здесь им пришлось целый день ждать поезда на Канзас-Сити. Джейк с Генри отправились чистить кукурузное поле. Джейк сорвал двенадцать початков. — Снова ограбили фермера на полтора цента, — сказал Генри, когда они ждали, пока поджарятся початки. — Это ещё не всё. Эта кукуруза попала бы скотине и превратилась бы в три фунта живого мяса. Потом оно попадёт к заготовителю, который превратит его в пятнадцать центов. Затем оно попадёт к мяснику, который сделает из него пятьдесят центов. А потом оно попадёт в ресторан, где уже станет стоить два доллара. Так что видишь, как получается, мы съедим на полтора цента кукурузы и на доллар восемьдесят восемь с половиной центов прибыли. Мы должны просто вспухнуть. — Нет, не всё прибыль, — сказал Генри. — Из них ещё надо заплатить за услуги. — Конечно. Прибыль просто так не получишь. Возьми подрядчика, мостящего улицу. Он получает в сто тысяч раз больше, чем это стоит. А разве он получает деньги просто так? Нет. Политический босс вытряхнет из него, может быть, тысяч двадцать пять. Но это всё равно прибыль. Всё дело в распределении. У них было прекрасное настроение, как это бывает у людей, нажравшихся ворованной жареной кукурузы. Они завернули восемь початков в большой горячий пакет и отправились в Омаху. — Я считаю, что порт Лерида — это просто райский сад, — сказал Генри. — Несмотря на змей? — Да. В Эдемском саду ведь уже были змеи. Но у них были более жёсткие туловища, и они прыгали вокруг на хвостах. И они разговаривали, а не шипели. Нет, мне больше нравятся техасские змеи. Лицо у Блэки сияло от радости. — Ребята, в западной Небраске строится железная дорога. Туда набирают триста бродяг. Это значит по крайней мере два месяца постоянной работы, каждый день, в любую погоду. Для Блэки это значило последние сто долларов для Долорес. Для Генри это означало всю осень тяжелейшей работы вместо приятного ветерка с залива. Но воля Блэки была законом. Им не нужно было ехать на крышах вагонов. Железная дорога предоставила им старые телятники, которые можно было поставить на запасные пути в качестве временного жилья. Первостепенной задачей железнодорожной компании было прорубиться через ряд поросших травой холмов, которые находились на трассе прокладываемой дороги. Сначала спахивали вершину холма, а разрыхлённый грунт скреперами сваливали в долину. Лом и лопата — там, где грунт слишком твёрдый. Ручной бур и чёрный порох — для слоёв известняка. У рабочих был длинный барак, вмещавший более трёхсот человек, а нары были расположены вдоль обеих длинных стен. Было ещё одно такое же длинное строение, где они принимали пищу. Оба строения были щитовыми и крепились болтами, так что их можно было легко разбирать на части и снова собирать по мере того, как земляные работы перемещались дальше. Генри тщетно искал кого-либо из бродяг, с кем работал раньше на пшеничных полях. Да неважно. Скоро у него было полно новых знакомых. Среди них был огромный мужчина с тяжело нависшими черными бровями и воинственным носом, а сквозь мрачное выражение у него нередко поблескивал юмор. Его звали, как Генри узнал у какого-то бродяги, Джосая Гилфойл. Говорили, что он сын проповедника, который в каждой из своих проповедей стремился пропесочить молодое поколение. Было очевидно, что Джосая — вожак у бродяг. Если бывали жалобы на питание, обогрев барака, по поводу инструмента или другого оборудования, то именно Джосая выкладывал их прорабу, г-ну Картеру, по городскому деловитому человеку, которому по плечу была гораздо более ответственная работа. Он был большим человеком в железнодорожной компании, третьим или четвёртым вице-президентом, но взял на себя эту работу, как он говорил, ради опыта, или ради забавы, как об этом говорили остальные вице-президенты. Как бы там ни было, а справлялся он хорошо. Было очень мало жалоб, которых бы он не предвидел, и к которым был не готов. Он не любил Джосаю, но уважал его. Однажды за ужином Джосая тяжёлым взглядом посмотрел на Генри, сидевшего за столом напротив. — Паренёк, а что тут делаешь ты, среди этих трёхсот бродяг? — Закаляюсь. — Ты убежал из школы? — Да. А от чего убежали вы? — От отца. Ты бы и не подумал, глядя на меня, такого тщедушного и мягкого, что я сын такого могучего человека. Он проповедник и проклинает меня в каждой проповеди, не называя меня по имени. Как-нибудь я переоденусь, подкрадусь незаметно и послушаю его.