— Размеры? Зачем тебе? — Неподалеку от «Харпс» есть магазин «Гудвилл». Могу купить тебе пару брюк и футболок. Кеды, может. Ты не хочешь, чтобы я на тебя смотрел, пока ты читаешь, и я тоже не хочу смотреть. А эта юбка тебе наверняка надоела. Элис лукаво улыбается — ей к лицу такая улыбка. Вернее, была бы к лицу, если бы не синяки. — Без зонта идти не боишься? — На машине поеду. Ты, главное, помни: если я не вернусь и сюда заявятся копы, скажешь им, что я держал тебя силой. Припугнул, что из-под земли достану, если ты сбежишь. — Вернешься, никуда не денешься, — отвечает Элис и записывает на бумажку свои размеры. Он едет в «Гудвилл» и проводит там немало времени — чтобы дать время ей. Знакомых не встречает, никто на него не смотрит. Когда он возвращается, Элис уже закончила читать. То, что он писал несколько месяцев, она прочла меньше чем за два часа. У нее есть вопросы. Не про зрительную трубу, нет. Про людей. Особенно про Ронни, Глена и «бедную одноглазую девочку» из Дома Вековечной Краски. Еще она говорит, что ей понравился переход от детского стиля письма к взрослому по мере взросления рассказчика. И еще — что Билли обязан писать дальше. Пока он пишет, она будет наверху — посмотрит телевизор или вздремнет. — Я все время хочу спать. Какой-то кошмар. — Нет, это нормально. Твое тело все еще восстанавливается после того, что с ним сделали те мрази. Элис останавливается в дверях. — Далтон? — Она по-прежнему так его называет, хотя знает его настоящее имя. — Твой друг Тако умер? — Там много кто умер. — Мне очень жаль, — говорит она и закрывает за собой дверь. 10 Он пишет. Реакция Элис окрылила его. Он не тратит много слов на то, что происходило между апрелем и ноябрем 2004-го, когда они якобы завоевывали умы и сердца местного населения, но не завоевали ни того ни другого. Всего несколько абзацев — и Билли переходит к тем событиям, память о которых до сих пор причиняет ему боль. После гибели Альби их «Горячую девятку» (а точнее, «Восьмерку» — у каждого на шлеме теперь была надпись «АЛЬБИ С.») на пару дней вернули на базу. Шли разговоры о перемирии. Билли всюду искал потерянную пинетку — может, он где-то на базе ее обронил? Остальные тоже искали, но ее нигде не было. А потом их вернули в город — зачищать жилые дома. Первые три они благополучно зачистили: два оказались пустыми, а в третьем сидел мальчишка лет двенадцати-четырнадцати. Он поднял руки и истошно заверещал: Не стреляй Америка, не стреляй я любить «Нью-Йорк янкиз»! Не убивай! А потом они подошли к «Веселому дому». Тут Билли прерывается на гимнастику. Может, они с Элис пробудут на Пирсон-стрит подольше… Хотя бы дня три. Тогда он успеет дописать про «Веселый дом» и все, что там случилось. Ему хочется написать, что потеря пинетки не имела никакого значения — дураку ясно, что не имела. И еще ему хочется написать, что в глубине души он думает иначе. Перед тем как начать бегать туда-сюда по лестнице, он делает небольшую разминку — не хватало только порвать подколенное сухожилие (травмпункт-то ему теперь точно не светит). За дверью Дженсенов тихо, телевизора не слышно — наверное, Элис спит. И понемногу приходит в себя. По крайней мере Билли на это надеется, хотя вряд ли женщина способна полностью восстановиться после изнасилования. Все равно остаются шрамы, и иногда эти шрамы ноют. Наверное, они ноют даже спустя годы — десять, двадцать, тридцать лет. Возможно, это так. Или как-нибудь иначе. Мужчине трудно об этом судить, если только он сам однажды не подвергся изнасилованию. Бегая по лестнице, Билли думает о мужчинах, которые сотворили такое с Элис. А они, безусловно, уже мужчины. Триппу Доновану двадцать четыре; стало быть, Джеку и Хэнку, дружкам-насильникам Донована, примерно столько же. Ну да, это мужчины, не мальчишки. Причем плохие. Он возвращается в подвал, тяжело дыша, но чувствуя приятное тепло и легкость во всем теле. Отлично, можно поработать еще часок-другой. Не успевает он начать, как на компьютер приходит текстовое сообщение — от Баки Хэнсона, затаившегося бог знает где. Денег по-прежнему нет. Думаю, и не будет. Что планируешь делать? Получить их, — отвечает Билли. 11 Вечером он подсаживается к Элис на диван. Темные брюки и полосатая рубашка очень ей идут. Когда он выключает телевизор и объявляет, что им надо поговорить, она пугается. — Про что-то плохое? Билли пожимает плечами. — Вот ты мне и скажи. Она внимательно слушает, не сводя с него глаз. Когда он заканчивает, у Элис возникает только один вопрос: — Ты в самом деле на это готов? — Да. Они должны поплатиться за содеянное, но это не единственная причина. Мужчина, который однажды такое сделал, наверняка пойдет за добавкой. Возможно, ты не первая. И не последняя. — Ты серьезно рискуешь. Это может быть опасно. Он вспоминает про револьвер в тумбочке Дона Дженсена и говорит: — Думаю, не очень. — Только не убивай их. Я этого не хочу. Пообещай, что не убьешь! Такая мысль даже не приходила Билли в голову. Они поплатятся, да, но прежде всего они должны усвоить урок, а мертвого ничему не научишь. — Нет, — говорит он, — убивать не буду. — И Джек с Хэнком меня не особо волнуют. Они не делали вид, что я им нравлюсь, и в квартиру хитростью не заманивали. Билли молчит. Джек с Хэнком очень даже его волнуют, если они приняли участие в изнасиловании. А судя по травмам, которые Билли видел, когда переодевал Элис, по меньшей мере один из них принял участие. Может, и оба. — А вот Триппу я хочу отомстить, — говорит Элис, кладя ладонь ему на руку. — Хочу, чтобы он получил по заслугам. Тогда я буду счастлива. Наверное, это делает меня плохой? — Это делает тебя человеком, — отвечает Билли. — Плохие люди должны платить за свои поступки. И цена должна быть высокой. Глава 16 1 Выстрелы, автоматные очереди и взрывы гремели в других частях города, но до последнего момента, до того, как дерьмо попало на вентилятор, в наших краях — в районе парка развлечений «Джолан» — было относительно тихо. Мы без особых проблем зачистили первые три дома своего участка в квартале Лима. Два дома оказались совершенно пусты, в третьем сидел мальчик, просто мальчик, безоружный и не обвешанный взрывчаткой. На всякий случай мы проверили: заставили его снять футболку. А потом отправили его в полицейский участок с парой солдат, которые конвоировали туда же своих пленных и как раз проходили мимо. Мы знали, что к вечеру малец снова окажется на улице, потому что полицейская лавочка была не резиновая: сколько народу входило, столько и выходило. Хорошо еще мы сразу его не пристрелили, потому что после смерти Альби Старка мы до сих пор ходили злые как черти. Динь-Динь даже поднял автомат, но Кляча толкнул ствол вниз и велел оставить ребенка в покое. — В следующий раз он нас встретит с калашом, вот увидишь, — сказал Джордж. — Надо их перебить, всех до единого — как тараканов. Четвертый дом оказался самым большим жилым домом квартала — настоящий особняк с куполообразной крышей и пальмами во внутреннем дворе. Жил там явно какой-то зажиточный баасист. Вокруг стоял высокий бетонный забор с сюжетной росписью: дети играют в мяч, прыгают через скакалку, носятся по двору, а на них смотрят женщины. Вероятно, с одобрением, но точно сказать нельзя, потому что они с головы до ног закутаны в паранджи. Чуть в сторонке стоит мужчина. Наш толмач Фарид сказал, что это мутаваин. Женщины присматривают за детьми, а мутаваин присматривает за женщинами, чтобы те своим поведением не возбуждали в мужчинах похоть. Мы все перлись от Фарида, потому что акцент придавал ему сходство с юпером[42] из Траверс-Сити. На самом деле многие толмачи говорили как мичиганцы, уж не знаю почему. «Каррдинка адначает, чдо в эдод алятфал, в эдод дом, детям можно приходидь иградь». — А, то есть это веселый дом, — сказал Хой. — Нет, веселидзя в доме нельзя. Только во дворе. Хой закатил глаза и хохотнул, но больше никто не смеялся. Мы все еще думали об Альби и о том, что на его месте мог быть любой из нас. — Ладно, ребят, погнали, — сказал Тако. — Повоюем. Он вручил Фариду матюгальник, на боку которого кто-то печатными буквами написал: «ДОБРОЕ УТРО, ВЬЕТНАМ», — и сказал 2 Топот бегущих по лестнице ног выдергивает Билли из воспоминаний об Эль-Фаллудже. В подвал врывается запыхавшаяся, растрепанная Элис. — Кто-то приехал! Я поливала растения и увидела, как у дома остановилась машина! Билли даже не спрашивает, точно ли она видела машину — по лицу ясно, что да, видела.