– Вернемся к делу. Иди в кабинет, там все обсудим. Я в последний раз смотрю на Хейл. В ее глазах читается беспокойство, но ее плечи расслаблены в папиных объятиях. Она не притворяется. Я знаю эту девушку вдоль и поперек, и, кажется, она искренне любит моего отца. Мой взгляд перемещается к нему, но нет никакого смысла пытаться его анализировать. Он скрывает свои эмоции лучше меня. Я могу расшифровать и прочитать любого человека, живущего на этой земле, но не его. Он научил меня быть таким. Думаю, единственным человеком, способным его раскусить, была моя мама. Я бросаю на Хейл злобный взгляд и молча прохожу мимо нее. Мне плевать, что она живет с моим отцом, но не плевать, что теперь она постоянно будет маячить рядом. Я спас ее много лет назад, потому что она была моим другом. Сейчас я ее ненавижу, но не стану лгать – тогда все было иначе. Я не любил ее, но и не испытывал к ней ненависти. Она просто была рядом, и я о ней заботился – поэтому я ее спас. Теперь я об этом жалею. Однако сейчас, когда я вижу, что происходит между ней и отцом, я думаю, что он тоже многое недоговаривает. Я опускаюсь в одно из кожаных кресел в папином кабинете, а он наблюдает за мной, сидя за массивным письменным столом из красного дерева. – Что случилось? Я откидываюсь назад. – Чертовски многое, но сначала я должен спросить тебя, знаешь ли ты о подземных тоннелях на Пердите? – Да. – Он кивнул, наклоняясь вперед, чтобы стряхнуть пепел в пепельницу. – Конечно, знаю. – И ты ими пользовался? – продолжаю я, наблюдая за его реакцией. Его глаза жмурятся от дыма. – Да. – Для чего? – К чему все эти вопросы? – он изгибает бровь. – К чему все эти секреты? – парирую я. Он вздыхает и проводит ладонью по зализанным седым волосам. – Нет никаких секретов. Он снова стряхивает пепел, и я вижу, как задравшийся рукав пиджака обнажает край его татуировки. Он был довольно развязным для своего возраста, и женщины – видимо, всех возрастов – к нему тянулись. Умные ограничивались сексом, а глупые, вроде Хейл, оставались и думали, что смогут его приручить. Его невозможно приручить. Перед ним был мой дед. Он ездил на «Харлее»[29] до самой смерти и правил преступным миром так же, как мой отец, – и я в будущем. Иногда я скучаю по деду. Он был единственным, кто действительно понимал все то дерьмо, что я чувствовал. Он был жестким, как мой отец, но никогда не был холоден. Он искренне любил свою семью, но был безжалостен со всеми остальными – мой отец не такой. Он просто безжалостен ко всем, и к черту семейные узы. – Этот подземный путь используется для многих целей. Оружие, тела и все остальное. – Наркотики? – спрашиваю я прямо, нуждаясь в таком же прямом ответе. Я никогда не слышал о том, что Короли связаны с наркотиками, – дед бы перевернулся в гробу, – но, зная моего отца, можно ожидать чего угодно. – Нет. Ты это знаешь. Итак. Деньги, торговля девушками и «все остальное». Я не собираюсь и дальше настаивать на подробностях, поэтому продолжаю разговор. – Катсия сбежала. – Я знаю, но почему? – спрашивает он, наклонив голову. – Она неприкосновенна, сынок. Ты не можешь убивать всех, кто угрожает Мэдисон. – Скорее, это связано с Нейтом. Папа делает новую затяжку. – Что с Натаниэлем? – У него есть ребенок. Он на секунду запинается. – И? – И это девочка. Он закрывает глаза, его ноздри раздуваются. – Боже. Кто ее мать? – Тилли. Папа вздыхает и наклоняется вперед. – Я больше не могу прятать Лебедей, сынок. Из-за этого я выгляжу слабым. Нам необходимо чем-то жертвовать. Что мы имеем? Назревает война, Катсия хочет отомстить всем нам и разоблачить Королей и Круг. Тяжелая работа многих поколений вот-вот будет уничтожена. Я откидываюсь на кресле и наклоняю голову. – Тогда мы убьем ее прежде, чем она это сделает. – Она неприкосновенная, сынок. Мы не можем. – Неприкосновенная для кого? Насколько я понимаю, она – дерьмо на подошве моих ботинок. Папа массирует виски и тушит сигару. – Бишоп, не все в этом мире черно-белое. Ее происхождение лишает нас права ее трогать. Если мы покончим с ней, то покончим и с ее родом, а мы не можем брать на себя такую ответственность. – Но она, черт возьми, посягает и на Королей, и на Круг. – Круг – не наше дело, сынок. Они будут обращаться с ней соответственно, как и мы. – Хорошо. Я достаю сигарету и закуриваю. Папа прищуривается, глядя на меня, и я ухмыляюсь. Ему стоило бы сказать мне выбросить сигарету, но он этого не делает. Его черты лица расслабляются. Я выпускаю густое облако дыма. – Так о чем ты думаешь? Я знаю, что у тебя есть план. – Конечно. – Он кивает. – Но сначала скажи мне, где Мэдисон и Тилли? Я усмехаюсь, стряхивая пепел. – Угадай. Он пожимает плечами, его внимание переключается куда-то в сторону. – Не знаю, отсиживаются в какой-то гостинице? Моя ухмылка становится шире. – Не угадал. Попробуй еще раз. – Бишоп, загадки – это ваше дело, а не мое. Давай короче. – Еще одна попытка. Ну же, развлеки меня… – Если хочешь развлечься, я просто закажу тебе несколько стриптизерш, чтобы ты не тратил мое время. Я смеюсь, откинув голову. – Хорошо, старик. – Затем я с ухмылкой затягиваюсь дымом. – Они с мамой. – Что?! – рявкает он, его глаза устремляются прямо на меня. – Что ты имеешь в виду под словом «мама»? – Они с ней. Включая Татум и ребенка. Папа, кажется, обдумывает мои слова, а затем немного смягчается. – Черт, это бы никогда не пришло мне в голову. Ни для кого не секрет, как сильно твоя мать ненавидит всех твоих девушек. Она использует любую возможность, чтобы упомянуть об этом в каждом журнальном интервью. Я хмыкаю. – Именно поэтому они с ней. И, к слову, моих девушек это никогда не отпугивало. Он фыркает. – Это потому, что ты мой сын. Мы с папой давно не шутили, и мне приятно вступить с ним в словесную перепалку. – Хейл… – продолжаю я. Отец мрачнеет. – Просто… она слишком молода. – Не ввязывайся в это.