— Это я кричала. Нас маньяк поймал. Вы почему милицию не вызвали? Почему? — Кто ж знал? — ответила соседка, опустив глаза. — Я в киоске в ночную работала. Именно мимо этого киоска за три дня до того мужчина с ножом вел Диану и ее двоюродную сестру Инну — она была на год младше и работала бухгалтером в школе. Они возвращались из гостей — ходили к общей подруге знакомиться с дочкой, которую та только родила. Время было непозднее — около десяти вечера; девушки шли вместе, потому что жили в соседних домах: Диана снимала квартиру вместе со старшей сестрой, Инна осваивалась в собственной квартире, которую ей купили родители. Проходя мимо стройки, они внезапно услышали чьи-то шаги — а потом Диану кто-то схватил за шею. Сначала она было подумала, что это кто-то знакомый, но, когда девушка попыталась освободиться, нападавший ножом порезал ей руку. Кровь брызнула на юбку, и Диана поняла, что это не шутки. От того пореза у нее до сих пор остался небольшой шрам — на ладони у основания пальцев. Девушка тогда уже слышала что-то о маньяке — даже если о нем ничего не знали в полиции, в городе говорили, что на девушек кто-то нападает. Сама Диана думала, что с ней ничего такого никогда не произойдет, хотя за 10 дней до той злополучной прогулки с Инной неподалеку от той же стройки неизвестный изнасиловал их 13-летнюю родственницу. «Я почувствовала, что он Инку отталкивает и подумала: „Ничего себе, одна я не останусь“, — схватила ее и уже никуда от себя не отпускала», — продолжает рассказывать Диана (ее двоюродная сестра отказалась обсуждать со мной тот случай). Девушка уверена, что маньяк схватил именно ее, потому что она в тот вечер надела юбку — а на Инне были брюки. «Он держал меня, угрожая ножом, сказал, если побежишь — вторую прикончу, — вспоминает Диана. — Здесь уже сработал инстинкт самосохранения, я боялась пошевелиться, чтобы он ничего не сделал с Инной». Так, втроем, они прошли мимо того самого ларька, где работала соседка, и свернули к недостроенному корпусу школы. В абсолютной темноте мужчина расстелил на землю куртку и приказал девушкам лечь на нее, чтобы было удобнее их держать. А потом на протяжении нескольких часов пытался изнасиловать. По словам Дианы, с ней у него так ничего не получилось: «У него, простите за выражение, даже не встал. Он пальцами „туда“ лез — там потом грязь была, — издевался, говорил „Cейчас будете лесбиянничать у меня“, но изнасилования как такового не было — именно предметом этим своим. Да и как он мог это сделать, если второй рукой держал Инку? А если бы он на нее залез, я бы могла его в этот момент чем-то шибануть». Согласно материалам уголовного дела, половой акт с одной из девушек — с Инной — длился около 20 минут; другой девушке мужчина, у которого не было эрекции, толкал во влагалище пальцы. Диана кричала — мужчина злился и «набил» ей на голове серьезную гематому. Не кричать ее просила и ее двоюродная сестра: она боялась, что в гневе маньяк их убьет. Через некоторое время насильник уснул прямо на Инне. Нога мужчины лежала на Диане. Двоюродная сестра сказала ей: «Сколько можно уже, давай, хотя бы ты вырывайся» — но, когда Диана попыталась дернуться, мужчина проснулся и снова крепко схватил ее. Сбежать она смогла, только когда он «конкретно захрапел». Было около четырех часов утра. От стресса Диана не сразу поняла, как ей выбраться из здания: все это время они были на втором этаже, а лестницы нигде не было видно. Вдруг она услышала звуки: ширк, ширк, ширк — насильник проснулся и начал ее искать. Она спряталась, боясь пошевелиться, и услышала, как Инна попыталась сбежать, а мужчина быстро догнал ее и спустил вниз по лестнице. Через оконный проем в тусклом свете уличного фонаря она увидела, как он куда-то ведет ее двоюродную сестру, угрожая ножом. Уже потом Диана узнала, что на улице маньяк второй раз изнасиловал Инну. Диана нашла пожарную лестницу, сваренную из железных прутьев, спустилась вниз и побежала звать на помощь на ближайшую автостоянку. «Я прибегаю туда вся в крови с ободранными коленками, — вспоминает она. — А один из водителей спросил у меня только, где я живу и сказал: „Ну тут ты уже сама добежишь“». Дома девушку встретила сестра — «чуть ли не за грудки схватила, стала орать, говорила: „Я так переживала, ты где была?!“» Диана кричала в ответ: «Вызывай милицию, он еще Инку держит, он ее убьет». В милицию пошли звонить к соседям напротив — стационарного телефона тогда дома не было. Инна пришла спустя 20 минут — сказала, что маньяк перетряхнул ее вещи, снял с нее часы, взял две шариковые ручки и отпустил. Приехавшим милиционерам Диана кричала, что насильника можно еще поймать, далеко он уйти не мог — автобусы в это время еще не ходили. Но оперативные сотрудники отреагировали без энтузиазма: «Да ну. Не поймаем мы никого». Следующие несколько часов девушки провели в ожидании — они были все в крови и грязи, но мыться было нельзя: сидя в дежурной части, Диана и Инна ждали, пока главный прокурор приедет на работу. Опрашивавшие их оперативники то и дело отпускали замечания вроде «Нечего было в такое время шариться», или «Сидели бы дома, ничего бы не произошло», или «Ходили по закоулкам — вот он вас там и выхватил». «Получается, что в 10 вечера обычным людям гулять нельзя — в это время маньяки гуляют», — возмущается Диана. В конце концов из милиции их с Инной повезли в морг — почему-то сняли побои и провели медосвидетельствование именно там. У обеих девушек по всему телу были порезы и ссадины; у Дианы — еще и гематома на голове. На телах девушек нашли генетический материал — через много лет это помогло установить, что нападение было частью серии. Диана и Инна одними из первых составили фоторобот преступника: рост 160–165 сантиметров, возраст 35–40 лет, кудрявые темные волосы, на лице щетина, одет в короткую куртку темного цвета, темные брюки и кроссовки. Все эти детали девушки старались запомнить специально — а Инна, попросив прикурить, даже специально сделала сильную затяжку, чтобы осветить лицо мужчины и получше его рассмотреть. После этого их еще несколько раз вызывали на допросы — каждый раз с новыми оперативниками, которые спрашивали то же самое, что и предыдущие. После каждой такой беседы Диана долго не могла прийти в себя — просыпалась среди ночи и плакала. Вскоре она переехала в Иркутск, а в 2011 году вернулась в родной Тулун, чтобы навестить маму. Поезд прибыл в шесть утра, и Диана решила прогуляться до дома, который был всего в 15 минутах ходьбы: «Мне так хорошо было, светло, снег отбелил все. Утро, думаю, не вечер — ну и пошла». Когда на горизонте появился грузный мужчина в «аляске», Диане стало не по себе, и она ускорила шаг — решила, что срежет за пожарной частью и сразу окажется у маминого дома. Но мужчина ее опередил: «Он как накинулся! И опять этот нож, лезвие сверкает, а я как заору… Все, думаю, в этот раз мне точно не повезет». Нападавший вытащил из косметички Дианы три тысячи рублей — все, что у нее было при себе, — развернул женщину в сторону вокзала и сказал: «Шуруй туда, будешь орать, я тебя догоню и пораню». Когда она, крича, бежала от преступника, около нее остановился таксист и отвез ее домой. Диана попросила его вызвать полицию. «Да толку от вашей полиции?» — ответил он. Диана и сейчас живет в Иркутске — работает товароведом и вместе с мужем воспитывает дочь. В Тулун она ездит редко, как и вообще выходит из дома в темное время суток одна. «Я сейчас постоянно боюсь и за себя, и за ребенка, — признается Диана. — И вообще боюсь». Летом 2006 года 22-летняя Алина работала поваром в детском саду «Антошка». Рабочий день обычно начинался рано — приходить нужно было в полседьмого утра, чтобы принять у кладовщицы продукты на день и начать готовить завтрак. В то июльское утро Алина уже подходила к крыльцу детского сада, когда услышала шорох. Обернувшись, она увидела усатого голубоглазого мужчину лет 40 в синей рабочей ветровке, который немного запыхался: детский сад был расположен на небольшой горочке. «Ой, мужчина, вы меня напугали», — сказала прохожему Алина. Эта внезапная встреча ее ничуть не удивила: Алина часто встречала по утрам рабочих с угольного разреза, которые в это время шли с ночной смены в сторону автобусной остановки. Мужчина ничего Алине не ответил, а поравнявшись с ней, резко повернулся и схватил ее за шею. «Я заорала, но меня никто не услышал, утро было раннее — воспитатели обычно к семи приходили», — рассказывает женщина. Угрожая ножом, насильник поволок Алину в сторону кустов акаций, которые росли на территории детского сада, — она еще подумала, что, наверное, сейчас ее «на органы пустят»: тогда об этом много говорили и писали. То, что произошло потом, в материалах уголовного дела названо «половой акт в естественной форме». Алина помнит, что от мужчины сильно пахло перегаром, он закрыл ей лицо ее же сумкой, и все закончилось довольно быстро — насильника спугнула кладовщица, которая привезла продукты. Вырвавшись, Алина бросилась к коллегам, и работницы детского сада вызвали милицию. Одна из воспитательниц, которая в это время как раз подходила к зданию, потом рассказала оперативникам, что около 6:45 заметила мужчину, который быстрым шагом удалялся от здания. Несмотря на то что наряд приехал довольно быстро, по горячим следам найти преступника не удалось. В тот же день Алину повезли на допрос — спрашивали, в частности, не мог ли на нее напасть кто-то из родителей или сотрудников детского сада: милиция пыталась понять, есть ли связь между преступлением и местом, где оно произошло. Параллельно насильника стали самостоятельно искать муж и брат Алины: несколько вечеров подряд они патрулировали на машине район детского сада и даже привезли ей на опознание около пяти человек — но никого из них девушка не узнала. После изнасилования девушка попала в психиатрическую больницу — у нее началась депрессия, она всего боялась и почти не разговаривала с близкими. Две недели ей кололи успокоительные, а потом она попросила маму ее оттуда забрать. «Я сама себя переборола, — поясняет Алина. — Подумала, что жить так всю жизнь — не дело. Жизнь-то все равно продолжается. Но страх у меня и сейчас есть, он уже неизлечим». Много месяцев после изнасилования муж каждое утро провожал, а вечером встречал Алину с работы. В 2008 году, через два года после изнасилования, она случайно встретила маньяка в автобусе. «Он ехал на воскресный рынок, — вспоминает она. — Я зашла и прямо наткнулась на него глазами, увидела его бегающий взгляд, как у шизофреника, и тут же его узнала. На следующей остановке он вышел, и больше я его не видела, но после той встречи стала бояться, что он начнет меня преследовать». В детском саду «Антошка» Алина проработала еще четыре года — не уходила, потому что рабочих мест в городе было мало, да и от дома ходить было совсем недалеко. В 2010-м она прошла курсы повышения квалификации и перешла на должность заведующей столовой одной из тулунских школ, где и работает до сих пор. Там мы и встретились: мимо носились ученики младших классов (одна из них — дочь Алины, которая недавно пошла в первый класс), с кухни пахло тушеной капустой. За десять с лишним лет, что прошли после изнасилования, Алину вызывали на допросы несколько десятков раз. Каждый раз ей показывали все новые фотографии и говорили, что количество жертв маньяка растет, среди них даже оказалась знакомая девушки, — но больше ничего не происходило. С мужем они несколько лет назад развелись. На вопрос, не страшно ли ей сейчас рано утром ехать на работу, Алина отвечает так: «Мы с дочерью идем на автобус — у нас рядом остановка, и доезжаем досюда спокойненько: все освещается, все видно». Октябрьским утром 2008 года Марина вышла из дома в Тулуне, чтобы отправиться в Братск, где учился в институте ее 17-летний сын. Она шла по знакомой, но безлюдной в этот ранний час дороге и уже подходила к автостанции, когда на нее напали. «Передо мной из ниоткуда взялся черт — будто свалился, как в той сказке дедушка-гриб, — рассказывает женщина. — Поравнялся со мной и схватил за горло. На мне была шапка с козырьком, он надвинул ее мне на глаза и сказал: „Иди, молчи, только слово пикни, я тебя порежу“ — и приставил к горлу что-то острое». Уже позже в милиции Марина обнаружила на лице порез, бледный шрам от которого и сегодня напоминает ей о том утре. Мужчина повел Марину по узкой тропинке вдоль недостроенного роддома, завел в одно из брошенных зданий, бросил на землю и изнасиловал. «У него все быстро произошло — при нормальном раскладе, такого быть не должно», — рассказывает она. Лица насильника женщина не видела — шапка все еще была надвинута на глаза, — но запомнила запах свежей водки и солярки. Когда все закончилось, мужчина вытряхнул все содержимое Марининой сумки, вытащил кошелек (она везла в Братск 15 тысяч рублей) и спросил, нет ли на ней золота. «Какое золото у студентки?» — полушутя спросила она, воспользовавшись тем, что выглядит куда моложе своего возраста. Потом насильник спросил, местная ли она; Марина ответила, что приезжала в гости. После этого мужчина убежал — жертве показалось, что он «знал там каждый уголок, каждый сантиметр». На автостанции Марину ждал знакомый водитель маршрутки и муж сестры — хотел передать с ней в Братск посылку. С зятем они и поехали в милицию. Допрос начался «стандартно»: «А может, это все-таки твой знакомый был? Может, ты кому-то позвонила и сказала, что пойдешь там?» «Я говорю им: „Да, специально позвонила и сказала, что иду той дорогой, ждите меня“», — пересказывает свою беседу со следователями Марина. В участке она провела несколько часов — давала показания, проходила медицинское освидетельствование, опять давала показания. А когда Марина возвращалась домой, на нее напали снова. «Ударили в спину, попытались вырвать сумку из рук, волокли несколько метров по асфальту, пока я не заорала, — рассказывает Марина. — Господа следователи потом ржали надо мной: счастливая девушка два раза побывала в руках неизвестно кого». После того «не очень хорошего дня», как называет его Марина, она полгода мучилась от бессонницы — ходила на работу «как зомби». Не помогало и то, что она никому не рассказывала о случившемся — только если срывалась (при этом ей казалось, что многие и сами все знают, потому что видят, как она ходит то в полицию, то в Следственный комитет). Даже сыну и матери Марина не стала говорить про изнасилование — только про то, что по дороге на вокзал ее ограбили. «От того, что я расскажу маме, мне легче не станет, а зачем я буду волновать ее лишний раз? — объясняет женщина. — Ей и так со мной пришлось повозюкаться: она несколько месяцев меня и с работы встречала, и ночевала сколько раз со мной. Я думаю, что она в какой-то момент сама догадалась, но напрямую мы об этом с ней не говорили». Марина сходила к психологу, но и он не помог — отпустило ее только через некоторое время, да и то во многом потому, что она силой заставляла себя не думать о произошедшем и даже выложила из сумки газовый баллончик, который тоже напоминал о нападении. При этом раз в год ее вызывали на допросы — и «бессонные ночи возвращались». Марина до сих пор вздрагивает, если кто-то подходит к ней со спины ближе, чем на полметра. «Я никогда не думала, что в моем городе со мной может что-то произойти, — говорит женщина. — Я по роду своей деятельности знала улицы, о существовании которых некоторые и не подозревали». Шесть лет назад она получила предложение о работе в Иркутске — и сразу решила переехать; теперь, когда бывает в Тулуне, Марина не ходит «теми дорогами» и всегда старается обойти «то место»: «Пусть идти дальше, но надежнее». После встречи с маньяком она так и не смогла построить новых отношений. «Что я только уже не пыталась сделать: уехала в Иркутск, начала новую жизнь, курить начала, — рассказывает Марина. — Выпивать не люблю — да и не поможет это. Страх перед мужчинами есть все равно… Ну вот, опять бессонная ночь у меня будет». В 2019 году Марина получила официальное письмо с информацией о мужчине, который тем осенним утром напал на нее: преступника наконец задержали. Вскрывать письмо она не стала и приезжать на суд тоже не собирается. Глава 18. Соседями характеризуется положительно Небольшой, на 40 тысяч жителей городок Тулун расположен в 400 километрах от Иркутска в изгибе реки Ии: по форме он напоминает набитый монетами кошель, а название переводится с бурятского как «кожаный мешок». Его современная история чем-то похожа на историю Ангарска. Здесь тоже в 1950-х начала бурно развиваться промышленность: построили гидролизный, стекольный, авторемонтный и электромеханический заводы; модернизировали — водочный и маслодельный; неподалеку возник крупнейший в регионе Мугунский разрез, откуда ежегодно отправляли миллионы тонн угля на предприятия области и всей страны. В 1990-х многие предприятия разорились, сотни людей теряли работу и уходили в алкоголизм, процветала преступность и коррупция. Сейчас продолжает действовать угольный разрез, другой важный источник рабочих мест — железная дорога: Тулун — важный перевалочный пункт по пути из Иркутска в Красноярск. Этого, конечно, не хватает — в поисках лучшей жизни многие ездят на вахты на север или просто уезжают из Тулуна насовсем. Оперативники вспоминают, что, когда они приехали в город, больше всего им запомнилось то, как центральная площадь Тулуна выглядит в родительский день — когда она превращается в рынок искусственных цветов и венков и «становится похожа на огромное кладбище». В 2019 году город попал в федеральные новости — тем летом Ия, выйдя из берегов, прорвала дамбу и почти целиком затопила Тулун: 25 человек погибли, тысячи пострадали и потеряли жилье и машины, некоторые улицы смыло полностью, и в низинной части города теперь почти никто не живет. Остальные районы более-менее восстановились после наводнения уже спустя несколько месяцев — о катастрофе напоминают только участки земли, покрытые обломками и грязью, да отремонтированная к визиту Владимира Путина центральная дорога. При знакомстве с материалами дела «тулунского маньяка» у Артема Дубынина с коллегами случилось дежавю: как и в случае с Попковым, налицо было большое количество схожих преступлений, которые до последнего не хотели объединять в одно дело. «Опять плохо регистрировали дела, опять происходило замалчивание большей части преступлений. Опять чтобы статистику не портить, — возмущается Виктор Маслаков, который тоже вошел в состав группы. — Не поймать насильника, который совершил столько преступлений, в таком маленьком городе, где все друг друга знают, — это просто разгильдяйство. Они должны были весь город перевернуть и на уши поставить». О том, что в городе орудует серийный маньяк-насильник, тулунские милиционеры знали уже в 2008 году. Один из оперативников обратил внимание на схожие черты у десятка нераскрытых дел: крепкий мужчина среднего роста с растительностью на лице в ночное или утреннее время — чаще всего в районе железнодорожного вокзала — нападал с ножом на девушек и женщин, а потом насиловал их на стройках, пустырях или в общественных туалетах. Все эти дела лежали нераскрытыми, и специально по ним никто не работал. В 2014 году в Тулун приехала сотрудница Иркутского следственного управления. Она проанализировала нераскрытые преступления прошлых лет, выявила 12 изнасилований со схожим почерком и доложила об этом своему руководству, но и тогда объединять их в одно дело никто не стал. Не сообщили о нем и «маньячной группе», которая продолжала работать в Ангарске. Впрочем, кое-чего иркутская следователь все-таки добилась. По ее распоряжению полицейские начали брать образцы слюны у сидевших в СИЗО и просто подозрительных лиц — и направлять их на экспертизу, чтобы сличить с генетическим материалом преступника, который обнаружили на телах жертв. Кроме того, к тому моменту в Тулуне уже составили фоторобот преступника — студенты художественного колледжа нарисовали настолько точный портрет насильника, что пострадавшие, увидев его, думали, что это фотография. Вплотную заняться маньяком у местных оперативников времени так и не хватало — нужно было раскрывать другие тяжкие преступления, которые совершались в городе. «Обычному оперу не хватает времени, даже чтобы просто прочитать все нераскрытые дела, не говоря уже о том, чтобы по ним работать, — объясняет один из моих собеседников. — Без личной заинтересованности этого маньяка до сих пор ловили бы. Если работать формально, по закону, вообще никакое преступление не раскроешь». Без создания специальной следственной группы поймать серийного преступника было невозможно — нужны были люди, которые бы тратили все свое время на анализ информации по серии, а сотрудники местного ОВД зачастую были вынуждены заниматься этим по собственной инициативе, в нерабочее время. Начальники тулунской полиции понимали, что в городе действует особо опасный преступник, но инициатива тормозилась на областном уровне. «Руководству главка надо было тогда не в прятки играть, а признаться Москве, что существует такая проблема, что надо создавать группу и целенаправленно заниматься этим делом, — объясняет мой источник. — А они все боялись от Москвы по шапке получить, поэтому и хотели эту проблему просто замолчать». Когда с подачи московского начальства «серию» наконец признали, все эпизоды объединили в одно производство и создали следственно-оперативную группу — ее возглавил Евгений Карчевский, который сразу попросил себе в подчиненные сотрудников «маньячной группы» из Ангарска. В итоге «в поле» в Тулуне работало семь человек — два следователя, четыре оперативника и два водителя; сам Карчевский контролировал ход расследования из областного центра. Как вспоминают мои собеседники, когда следователи из Иркутска приехали в Тулун, местные сотрудники тоже зашевелились — им было выгодно поймать преступника, чтобы столичные гости поскорее ретировались. «Они понимали, что мы приехали работать по их косякам. Но в процессе работы мы наладили с ними контакт, объяснили, что наша задача — не уличить их в бездействии или халатности, а найти преступника и уехать отсюда, — рассказывает Дубынин. — В итоге они шли нам навстречу и давали всю необходимую информацию». Поначалу без энтузиазма отнеслись к созданию оперативной группы и жители Тулуна, которых опрашивали в рамках расследования. Как рассказывает один из сотрудников, они, с одной стороны, возмущались, что полицейские получают большие зарплаты ни за что, а с другой, не хотели взаимодействовать со следователями, чтобы их потом не затаскали по судам. Не помог и ажиотаж в соцсетях в первые дни после приезда оперативников: в пабликах во «ВКонтакте» писали, что никакого маньяка на самом деле нет и на самом деле расследовать собираются коррупционные преступления. Даже потерпевшие оперативникам не доверяли: некоторые уже потеряли надежду на справедливость, другие не хотели вспоминать случившееся, у кого-то еще к тому моменту поломалась жизнь — были среди жертв и девушки, занимавшиеся проституцией, и пациентки психиатрических клиник. «Люди стеснялись, что их дочери стали жертвами таких преступлений, — говорит Артем Дубынин, — Они хотели побыстрее все замять, чтоб другие ничего не узнали, ведь подумают еще, что это она сама дала повод, и как потом с этим жить, как замуж выходить?» Дело тут было еще и в том, как вообще обычно расследуются в России дела об изнасиловании. Травматична даже сама процедура: если женщина — а в делах о сексуальном насилии в подавляющем большинстве случаев речь идет именно о женщинах — приходит в полицию, чтобы подать заявление, ей приходится многократно, не менее пяти раз в мельчайших подробностях рассказывать о том, что с ней произошло: сначала — участковому, потом — начальнику отделения, далее — следователю, судмедэксперту, психологу, адвокату. Чаще всего все эти люди оказываются мужчинами, которых никто не учил работе с жертвами изнасилования. Нередко каждый из них подвергает рассказ женщины сомнению или обесценивает его. «У нас же сначала спрашивают: „Может, ты сама это все сделала и пришла, чтобы перед мужем отмазаться? Или ты сама все спровоцировала, а теперь хочешь мужика упрятать?“ — признает Дубынин. — В общем, отталкивают от себя потерпевшую. Она не чувствует, что ей хотят помочь». Другие оперативники в разговоре со мной защищали такие методы работы, указывая, что полиция обязана проверять заявления на предмет оговора. «На моей практике был случай, когда девушка 14 лет заявила о насильственных действиях сексуального характера в отношении своего родного дяди, — говорил один из них. — А потом выяснилось, что дядя души в ней не чаял, баловал всяко-разно, больше чем родители, и она попросила у него айфон. Он предложил ей купить телефон подешевле, и она написала на него заявление». (Согласно американским исследованиям, количество ложных обвинений в изнасиловании не превышает 10 %, при этом о более чем половине сексуальных преступлений в полицию просто не сообщают.) Работа «маньячной группы» в Тулуне осложнялась еще и тем, что руководство ограничило сумму командировочных расходов. Жить предлагалось на 500 рублей в день. Чтобы сэкономить, оперативники снимали двухкомнатную квартиру впятером и жили «как в казарме». Картошку, мясо и макароны приходилось привозить из дома — денег не хватало даже, чтобы поесть в столовой. 26-летний Эдуард Панов попал в группу, которая занималась «тулунским маньяком», по счастливой случайности. Выпускник юрфака, он успел недолго поработать юристом по корпоративным спорам, потом четыре месяца расследовал дела «нелеток» (так на профессиональном сленге называют несовершеннолетних) в одном из райотделов Иркутска, а в конце 2017 года прикомандировался в отдел криминалистики главного управления СК по Иркутской области — «приводить в соответствие базы криминалистического учета». В этих базах ведется статистика тяжких и особо тяжких преступлений против личности (изнасилований и убийств), в том числе для того, чтобы отслеживать серийные преступления. «В середине и в конце 1990-х в Иркутской области зафиксировано чудовищное количество убийств — катастрофическое, — рассказывает Панов. — Там тысячи и тысячи нераскрытых преступлений. С 2008 года это число сильно сократилось». Однажды Панов услышал на работе разговор двух следователей, которые обсуждали преступления «тулунского маньяка» и создание специальной оперативной группы под руководством Евгения Карчевского. Эдуард, несколько уставший от рутинной работы с бумагами, давно мечтал поучаствовать в «чем-то таком», тем более что о Карчевском был наслышан: его будущая жена, тоже студентка юрфака, когда-то участвовала в следственных действиях по банде «молоточников» и была сильно впечатлена тем, как четко, «прям как в книгах» выстраивал свою работу следователь; потом, когда Карчевский занялся делом Попкова, он тоже был на виду и давал много интервью. Через знакомую Панов попросился стать сотрудником группы — Карчевский навел справки и согласился. В Тулун Панов вместе с еще одним следователем приехал в один из самых холодных дней января 2018 года — температура опускалась ниже 50 градусов, последние несколько километров машина ехала через пургу со скоростью примерно 10 километров в час и в условиях нулевой видимости. Добравшись до города, следователи сняли квартиру в четырехэтажке неподалеку от работы — и включились в дело. Тулун произвел на молодого следователя жуткое впечатление. «Отвратительный город с гнетущей атмосферой, — говорит Панов. — Женщин там много одиноких — с мужиками проблема серьезная, в том плане, что пьют сильно. Кто не пьет, на вахте зарабатывает, уезжают на севера, женщины одни остаются. У меня там друг есть — работает гаишником. Во время наводнения [2019 года] он был в Иркутске на курсах повышение квалификации, а когда вернулся, то шутил, что в Тулуне ничего не изменилось». Местные жители казались оперативнику закрытыми и недружелюбными — по его словам, на визиты оперативников они всегда реагировали негативно и чаще всего «отказывались взаимодействовать»: «Приходилось применять гибкость, как-то психологически располагать, объяснять — не через бедро ломать». Впрочем, Панов понимал, откуда берется такая реакция: во-первых, как подозревает следователь, у некоторых свидетелей были свои «криминальные скелеты в шкафу», и они боялись, что под видом допроса о насильнике «копают под них». Во-вторых, у большинства жителей Тулуна были проблемы поважнее. «Там в городе зарплаты чудовищно низкие, работы нет, — объясняет Панов. — Людям приходится выкручиваться, они сосредоточены на выживании, а не на том, чтобы маньяка ловить». Одной из первых задач следственно-оперативной группы было создать точную и полную картину географии преступлений. Проблемы возникли даже с этим — пришлось делать карту на заказ. «Точных карт Тулуна вообще нигде нет, — объясняет Панов. — Как будто мы в 1980-е годы попали: улицы перепутаны местами, дома указаны коряво, геолокация постоянно глючила». Дальше началась рутинная работа — изучение материалов дела, разработка версий, допросы потерпевших и свидетелей. В свободное время следователь либо занимался спортом в «единственном нормальном месте на весь город» — спорткомплексе «Дельфин», либо смотрел сериалы, в частности, «Охотника за разумом» — американское шоу об агентах ФБР, которые первыми попытались описать психологию серийных убийц. Иногда на выходные начальство разрешало Панову съездить к родным в Иркутск — и каждый раз после Тулуна ему казалось, будто он попал в Барселону или Берлин. Карчевский появлялся в Тулуне наездами и занимался в основном «стратегическим планированием»: выслушивал версии своих подчиненных, направлял их работу. Сотрудники группы, как вспоминает Панов, регулярно оказывались в состоянии полного отчаяния — и «оживали», только когда появлялась новая зацепка. В эти трудные минуты поддержка руководителя была важна особенно. «У Карчевского очень щепетильное отношение к работе, спустя рукава с ним не поработаешь, — объясняет Панов. — Причем он не был авторитарным, но своим магнетизмом, своим внимательным отношением к работе, к планированию он нас заражал. Он никогда ни на кого не срывался, не кричал — его все уважали. Таких руководителей очень немного». Дубынин, Панов и их коллеги изучили все архивные уголовные дела, в том числе приостановленные и прекращенные, и на этой основе составили справку-таблицу, сгруппировав преступления маньяка по месту и времени их совершения. Туда же добавили информацию со станции переливания крови Тулуна и Братска — группа знала, что у насильника вторая или четвертая группа крови, что немного сужало круг подозреваемых, — а также сведения о всех ранее судимых, умерших, получивших увечья и осужденных жителях города и района: последнее преступление «тулунского маньяка» датировалось 2012 годом, поэтому по одной из версий преступник мог умереть, сесть в тюрьму или получить инвалидность. Наконец, были проанализированы протоколы освидетельствования жертв изнасилований, составленные судмедэкспертами: следователи искали случаи, когда преступление совершалось на улице, в заброшенных зданиях, недостроях, на пустырях, свалках или в уличных туалетах, а насильник не использовал презерватив. В итоге количество выявленных жертв маньяка выросло почти вдвое — с 12 до 22. «Информации было предостаточно, — вспоминает Артем Дубынин. — Оставалось только поймать преступника». Оперативники знали генотип преступника, установили его примерный возраст, также было известно, что у него вторая или четвертая группа крови. Ориентировки с описанием маньяка, его фотороботом и контактными данными следователей были расклеены по всему городу: в больницах, отделениях почты, Сбербанка, у продуктовых магазинов. Дубынин, считал, что круг подозреваемых нужно было сузить, а не брать образцы эпителия у всех подряд, тем более что был известен примерный возраст преступника и его приметы. Вместо этого, по словам оперативника, маньяка решили ловить «большим неводом»: во все райотделы по области разослали требования брать образцы эпителия у всех доставленных. Исключения не делались даже для тех, кто очевидно не вписывался в критерии следствия: людей с другой группой крови, а также тех, кто в момент совершения преступления находился в тюрьме или в другом регионе. В итоге в сорокатысячном Тулуне было взято около 8 тысяч проб. На обработку каждой из них нужно было потратить около 5000 рублей — но на экспертизах в этот раз, в отличие от довольствия оперативников, никто не экономил. «Чтобы произвести впечатление на Москву, руководство Следственного комитета решило охватить как можно больше людей и брать образцы у всех подряд, — рассказывает Артем, которому это казалось „работой в воздух“. — Вместо того чтобы заниматься розыском преступника, мы занимались набиванием дела. Никого не волновал итог этих следственных действий». Оперативники обрабатывали целые предприятия — например, приезжали на железную дорогу и опрашивали всех рабочих. «На это могли уйти недели, причем никакого видимого результата такие проверки не приносили — но нам говорили: „Чтобы группу оставили, надо показывать результат“, — продолжает Дубынин. — Иногда доходило до абсурда: не хватало нам 2–3 человек, мы шли в продуктовый магазин, у зоомагазина вставали, подходили к более-менее подходящему мужичку, приглашали в отдел, допрашивали, брали образец — лишь бы добить статистику». По мнению Дубынина, если бы следователям не надо было отчитываться перед руководством и брать по 20–30 образцов эпителия в неделю, маньяк нашелся бы намного быстрее. Следователь Евгений Карчевский не согласен с оперативником — он считает, что 15 тысяч взятых образцов эпителия в итоге оправдали себя. «До нас ведь его тоже искали, и ничего не получалось, так что наш способ оказался более действенным, тем более что мы попутно раскрывали и другие преступления: кражи, убийства и изнасилования, которые тоже все эти годы оставались без должного внимания, — объясняет Карчевский. — Мы не „мазали“ всех подряд, а брали образцы только у подходящих под наш портрет мужчин». В свободное от этой рутинной работы время Дубынин самостоятельно отбирал «наиболее интересных», подходящих по всем поисковым признакам подозреваемых, и отрабатывал их вместе с коллегами. Иркутские эксперты шли им навстречу — и проверяли наиболее похожих подозреваемых первым делом. Среди таких людей был судимый мужчина, который жил в приюте для наркозависимых при церкви: одна из жертв, посмотрев на фотографию, сказала, что он очень похож на насильника. Оперативники приехали в приют, допросили мужчину, взяли у него образец эпителия и потом сутки караулили подозреваемого, пока шла экспертиза, которая в итоге не выявила совпадения с генотипом преступника. При этом, по словам Артема, полицейское руководство неофициально предлагало, не дожидаясь результатов экспертизы, задержать мужчину и арестовать его на два месяца — но Дубынин отказался. Это был не единственный такой случай. «Однажды мы вышли на человека, по которому сходилось вообще все, — рассказывает один из оперативников. — Мы нашли потерпевшую, которую он изнасиловал аналогичным способом, у него были такие же проблемы, что и у того человека, которого мы искали: от него пахло мочой или чем-то затхлым — наш подозреваемый работал на тракторе с соляркой, а его бывшая жена, которую он избивал и которой угрожал ножом, рассказала, что, когда он напивается, у него моча не держится. Но его генетический материал тоже не совпал с образцом преступника». По словам оперативника, в итоге изнасилованная женщина не стала писать заявление — и на мужчину даже не завели уголовное дело.