Флори не любила неопределенность, но спорить не стала. После сложного дня она не могла мыслить здраво — возможно, именно потому и оказалась здесь. Воспользовавшись паузой, Офелия спросила, куда подевался Бо. Оказалось, пес боится грозы и прячется под кроватью. Эта история позабавила Флори, и она невольно начала улыбаться рассказчику. Стоило расслабиться, как мысли сами потянулись к Дарту и словно бы изменили его: взгляд смягчился, из ухмылки получилась добрая улыбка, а приятный голос подействовал успокаивающе. С трудом Флори избавилась от этого наваждения и сосредоточилась на чашке чая. Внезапно Дарт замолчал, как будто почувствовал, что его чары больше не действуют. — Вы уж простите, я пойду спать, — сказал он зевая, а затем повернулся к Офелии: — Поделишься комнатой с сестрой? Та смущенно улыбнулась в ответ и кивнула. Дарт подмигнул и выскочил из-за стола. В спешке он наступил на угол одеяла, споткнулся, кое-как устоял и поплелся прочь, напоминая облако, плывущее по темному небу. Но какой бы располагающий вид он ни принимал, в мыслях Флори появилась червоточина сомнений и страхов. Чужой город, чужой дом и незнакомый человек. Можно ли так наивно доверять всему? «Нет», — с настойчивостью убеждала судьба, и Флори соглашалась. Однажды она поверила следящим и едва не поплатилась за свою беспечность. Это позволило ей раз и навсегда запомнить: лучшая защита от зла — замечать его прежде, чем пострадаешь. Глава 3. Свой чужой дом Ежась от утренней прохлады, Офелия закуталась в одеяло и вдруг обнаружила, что сестры нет рядом. Сон тут же развеялся, и она побежала искать Флори. Обнаружить ее оказалось проще простого: с кухни доносились запахи свежезаваренного чая и сливочного масла. Старшая сестра пекла тонкие кружевные блинчики, щедро сдабривая их сахаром. Офелия спросила, откуда Флори взяла продукты. Нашла в кладовой — там, где и положено хранить продовольствие. Офелия указала на неприметную дверцу в углу и строго сказала: — А тебе разрешили туда входить? — Я и не спрашивала. — Флори пожала плечами, а потом с ухмылкой добавила: — А кто-то против? Стало быть, правила дома Дарт просто выдумал. Иначе почему Флори бродит, где хочет, а ей нельзя и шагу ступить без разрешения? Офелия насупилась. Старшая сестра тут же придумала ей задание и поручила расставить посуду к завтраку. Когда Бо с громким лаем выскочил из-под стола, Офелия от испуга чуть не выронила тарелку. Пес стрелой пролетел мимо и закрутился вокруг хозяина. Сегодня Дарт снова был каким-то другим, разлинованным и клетчатым одновременно: из-под полосатого халата виднелись пестрые пижамные штаны. Образ завершали карандаш за ухом и мятые листы бумаги, торчащие из кармана. В таком виде Дарт изобразил что-то вроде приветственного поклона, рассеянно потрепал Бо за ухо, а потом побрел к окну, огибая стол и протискиваясь между стеной и стулом. Он был искусным притворщиком, и если Флори это настораживало, то у Офелии вызывало восторженный интерес. Дарт забрался на подоконник, чтобы разглядывать зеленую изгородь. Всем своим видом он показывал безразличие к тому, что творится на кухне, и от завтрака отказался. Флори фыркнула, очевидно, приняв отказ за личное оскорбление. — В этом доме всегда снятся кошмары? — спросила она придирчиво. — Не знаю. Мне вообще ничего не снится, — ответил Дарт и возвратился к созерцанию вида за окном. — Мне всю ночь мерещились какие-то звуки… — продолжала Флори обеспокоенно. Офелия ничуть не удивилась. Просто безлюдь испытывал новую гостью, и даже хорошо, что она не попала в ловушку живых платьев из шкафа. — Это из-за грозы. — Дарт даже не повернулся к ним и будто бы говорил с окном. Прислонившись головой к стеклу, он забормотал: — Ночью небеса плакали и метали грозные взгляды на город, а тот безропотно пережидал непогоду. И только они вдвоем — небо и город — знали причину этой грозы… Распевный голос Дарта смолк. Послезвучие слов повисло в воздухе и медленно угасло, поглощенное стенами. От его дыхания на стекле проступило и тут же стало таять запотевшее пятно. — Это надо записать… — Дарт зашуршал бумагой в кармане, а затем слово в слово повторил прозаический этюд, пока водил карандашом по измятым листам. Тем временем Флори задумчиво оглядывала помещение, словно искала подходящий повод, чтобы снова заговорить. Ее внимание привлекла дверь в углу — та самая, что осталась загадкой для Офелии. Наверняка сестра пыталась заглянуть и в эту комнату, пока хозяйничала на кухне. — А что за той дверью? — Проверь. — Дарт с небрежностью махнул рукой, роняя с колен листы. — Она заперта. — Почему? — Тебе, наверно, лучше знать. — Флори пожала плечами. Она не любила глупые загадки, оскорблявшие ее острый, пытливый ум. — Я уже и забыл, когда заходил туда. — Судя по планировке, это столовая, — предположила Офелия, изучившая столько папиных чертежей, что могла бы ориентироваться в любом здании. — Да. Точно. Все время забываю о ней. Когда живешь один, столовая ни к чему. — Дарт вздохнул, словно истина внезапно открылась и опечалила его, а затем устремил трагический взгляд куда-то сквозь стену. — Большие пространства не прощают одиночества. — Его взгляд переметнулся к ним. — Как вам? Надо бы записать, да? Не дождавшись ответа, Дарт спрыгнул с подоконника, чтобы поднять оброненные листы, и устроился прямо на полу, записывая очередную мысль. В творческом порыве он и не заметил, как сестры выскользнули из кухни, чтобы не мешать. — Я же говорила, что он каждый день разный! — воскликнула Офелия, запрыгивая на кровать. — Он псих! — заявила Флори. — Мы уходим. Сейчас же. Не дожидаясь возражений, сестра принялась собирать вещи. Их было немного, поэтому управилась она быстро. Офелия молча наблюдала. В голове крутилось столько слов, а вырвались почему-то самые неподходящие. — Ты злая! Флори щелкнула замками чемодана и замерла. Ее глаза потускнели и наполнились какой-то непостижимой печалью. Офелия тотчас пожалела о сказанном. Ей не хотелось обижать сестру, а только возразить, чтобы остаться. Возможно, Флори была слишком мнительной, опасливой, недоверчивой, но никак не злой. — Прости, — прошептала Офелия, с трудом выдохнув слово. — Я… так не думаю. Просто не знаю, как тебя переспорить. Флори присела на кровать — так близко, чтобы они соприкасались локтями. — Не всегда нужно спорить, Фе, — ласково проговорила она, как будто позабыла о своей обиде. — Мы должны доверять друг другу, понимаешь? Офелия кивнула и тут же снова стала препираться: — Почему же сейчас ты не веришь мне? Дарт — не плохой человек. Он не сделал ничего дурного и всегда был добр к нам. — Ты еще мала, Фе! — Старшая сестра снисходительно вздохнула, как будто разговаривала со своей семилетней ученицей. Офелии не понравилось, что опять все свелось к возрасту. В споре это было чем-то вроде шулерства, спрятанной в рукаве карты, которая обманом появлялась на столе в момент, когда нужно спасать проигрышную партию. Флори часто мухлевала, а потому всегда побеждала. Вот и сейчас, уверенная в своей правоте, продолжала нагнетать: — Ты не представляешь, что могут совершать люди, завоевав твое доверие. — Я и не хочу представлять! — фыркнула Офелия. — Если в каждом человеке видеть врага, как тогда искать друзей? — Я твой друг. Мне ты можешь доверять. Пререкания могли продолжаться вечно, если бы не звон дверных колокольчиков. Флори тут же оставила нравоучения и убежала проверить, кто пришел. Сгорая от любопытства, Офелия последовала за ней. Когда они выскочили на лестницу, Дарт уже встретил гостя. Сестры не видели его, только слышали бархатный голос из-за двери. Услышав шаги, Дарт обернулся и проворчал: — Домограф уже ждет. Долго будете возиться? Идемте! Дарт вышел на улицу, не придав значения тому, что до сих пор одет в домашнее. В спешке Флори зацепилась носком туфли за порожек и упала бы, не подхвати ее домограф. Он среагировал молниеносно, будто ежедневно тренировался ловить неуклюжих девушек. Флори густо покраснела, так что веснушки стали почти незаметны, и, пробормотав извинения, сбежала по ступеням, на ходу одергивая платье. Домограф остался невозмутим: слабая улыбка едва промелькнула и тут же скрылась в аккуратной, будто бы очерченной под линейку, бородке. Весь его вид говорил — нет, кричал! — о крайней педантичности. Темные волосы зачесаны назад, дорогой костюм без единого залома и лишней ворсинки, обувь начищена до блеска. Не человек, а идеальная картинка. Офелия сомневалась, что когда-либо таких встречала. Еще больше ее поражало, что домограф оказался вовсе не седовласым старцем, умудренным многолетними исследованиями, а вполне молодым солидным человеком. Рядом с ним стоял его антипод, чудаковатый Дарт: взъерошенный, суетливый, в неряшливой одежде. Пытаясь загладить неловкую ситуацию, он поспешил представить всех друг другу. Имя домографа звучало заковыристо даже для здешних мест — так, что трудно повторить с первого раза. Зная это, он протянул карточку с его полным именем «Риндфейн Хаммонд Эверрайн», а также подсказкой — сокращенным «Рин». Оно напоминало дребезжанье велосипедного звонка, на котором развозили почту в Лиме: «Ринь-ринь-ринь, вам письмо!» Кроме мудреного имени господин Эверрайн мог похвастать навороченным автомобилем с откидным верхом. Было непривычно оказаться в салоне, и Офелия долго не могла найти удобное положение: то упиралась коленками в переднее сиденье, то прижимала локти к бокам. Пока она крутилась и вертелась, автомобиль катил по пыльной дороге. Рин вел размеренно и аккуратно: притормаживал перед кочками, объезжал ямы и никуда не торопился, чем очень раздражал нетерпеливого Дарта. — Ты учился водить у гусеницы? — спрашивал он, нервно дергая ногой. Рин сохранял спокойствие и отвечал, что сегодня выходной и спешить ему некуда. Тогда Дарт начинал бубнить что-то про транжирство времени и кучу домашних дел. — Я заметил, что ты сегодня домашний. — На миг домограф отвлекся от дороги, чтобы бросить взгляд на полосатый халат. Дарт насупился и отвернулся к окну. Когда они приехали на место, Рин предусмотрительно оставил автомобиль в тени чахлых деревьев, отделяющих дома от дороги. В полуденный час на улице было безлюдно, и никто не видел, как их разношерстная компания направилась к серому зданию: с виду оно больше походило на лечебницу, чем на чье-то жилище. Прямая неотесанная туша из камня была построена их прадедом — детским врачевателем. Всю жизнь он провел в своем кабинете, что, скорее всего, приучило его довольствоваться маленькими помещениями и скромной обстановкой. С тех пор в облике фамильного дома ничего не менялось: он стоял на небольшом клочке земли и не имел никаких архитектурных излишеств. Рин деловито обошел участок и заглянул в окна. Затем поднялся на крыльцо и, поставив на перила портфель, выудил большую тетрадь в картонной обложке. К верхнему уголку крепилась тонкая цепочка, держащая карандаш. Рин вручил канцелярию Дарту и снова нырнул рукой в портфель, чтобы извлечь странные очки с разноцветными линзами, будто собранными из осколков витража. Оправа у них была массивная, со множеством латунных деталей, а вместо дужек — кожаный ремешок на заклепках. Рин нацепил очки на лоб и повернулся к Флори: — Вы хозяйка? Она неуверенно кивнула. Домографа и такой ответ устроил. — Что ж, открывайте дверь. Проверим, что прячет ваш дом. Флори остолбенела. Покидая дом в спешке, они напрочь забыли о такой мелочи как ключи. Тем не менее дверь оказалась заперта, словно кто-то заботливо закрыл замок изнутри. Сестра путано объяснила, в чем проблема. Рин, к удивлению, остался невозмутим, если не считать того, каким пронзительным взглядом он обвел своих спутников. — Ты уверен, что они живут здесь? — спросил домограф у Дарта. Получив какое-никакое, но подтверждение, Рин подошел к двери, чтобы изучить замочную скважину. Ему хватило пары секунд. Он самодовольно хмыкнул и вернулся к своему портфелю, откуда вытянул сверток из мягкой кожи, похожий на футляр для инструментов брадобрея. Затем присел, опершись на колено, разложил вещи прямо на крыльце и задумался. Заглянув ему через плечо, Офелия заметила внутри кожаного свертка десятки маленьких кармашков с металлическими заклепками. В них, как выяснилось чуть позже, хранились ключи от самых разных замков. Рин безошибочно определил подходящий. — Теперь можно перейти к исследованию, — заявил он, открыв дверь. — Если пойдете внутрь, держитесь позади меня и молчите, ясно? Все подтвердили, что принимают правила. Тогда Рин надвинул очки на глаза и решительно переступил порог. Дарт последовал за ним, а сестры остались стоять на крыльце, заглядывая в дом и не решаясь войти. Рин двигался по темному холлу медленно, почти крадучись. Крутил головой, шарил в воздухе руками, изучая пространство на ощупь. Когда же он продвинулся ближе к лестнице, дом ожил. Стены задрожали, доски на полу разразились оглушительным треском и вздыбились, как шерсть разъяренного зверя. Посуда в буфете тревожно задребезжала. Что-то заныло и заскрипело из глубины комнат, усиливаясь эхом.