— Неужели? А тебе? Дарт посмотрел на нее — дерзко, с вызовом, предлагая сказать то, в чем она не могла признаться даже самой себе. Сколько бы эмоций ни бушевало внутри, ни одного слова не сорвалось с губ. Не зная, как спасти ситуацию, Флори совершила самый глупый поступок — сбежала, поздно поняв, что это и был ее ответ. Глава 15. Беспокойный дом Подушка стала мокрой от слез — какой стороной ни поверни. Офелия отшвырнула ее и уткнулась лицом в одеяло. Настал его черед превратиться в носовой платок. Она устала от рыданий, но мыслями возвращалась к картине, выжженной на сердце раскаленным клеймом. Окажись рядом с Дартом другая, Офелии не было бы так обидно и больно. Но там, на кухне, она застала его с Флорианой. Той самой Флорианой, которая еще недавно считала Дарта сумасшедшим, подозревала в злодеяниях и недовольно фыркала всякий раз, когда Офелия пыталась его защитить. Она могла быть на месте своей сестры, если бы родилась первой. Увы, ей досталась роль младшей — а с тем и участь донашивать платья, наследовать игрушки и учебники, во всем быть догоняющей, копирующей, второй… Обида в ней росла и множилась, хотелось сбежать от этих мыслей, покинуть дом, исчезнуть. Когда она, поддавшись порыву, выскочила из комнаты, пол задрожал, а стены будто навалились на нее, чтобы остановить. Офелия упрямо устремилась дальше и на лестнице едва не упала, поскольку ступенька под ее ногой исчезла за миг до. Спустившись в холл, она остановилась. Перемены в пространстве, исчезающие ступени и подвижные стены не были иллюзией. С безлюдем действительно происходило что-то странное. До нее донеслись неразборчивые голоса. Не раздумывая, Офелия нырнула в нишу, ведущую в маленький коридор с тремя дверьми. Подойти близко она не осмелилась. Пусть ожогов на теле не осталось, но кожа еще помнила жгучую боль. — Ты безрассуден, человеческий несмышленыш! — пробасил голос за дверью. — Неужели десяти лет службы мало, чтобы доказать мою преданность?! — воскликнул Дарт с отчаянием. — Ты пользуешься моей добротой. Я пригрел двух жильцов, и чем ты отплатил мне? Нарушил клятву и мой покой. — Не притворяйся, что ты сделал это ради меня! Ты и сам скучаешь по людям. Иначе для чего дал мне силу обращения в двенадцать жильцов? О нет. Ты не отдал мне силу. Ты превратил меня в свою марионетку. — Довольно, Даэртон, — устало произнес голос. — Чувства — та же плесень: они появляются незаметно, отравляют организм и сложно изводятся. — Тогда покроемся плесенью вместе! Послышались торопливые шаги, и не успела Офелия сообразить, что нужно прятаться, как из комнаты вылетел Дарт. Дверь с грохотом закрылась за ним и заскрежетала замками. Он со злости пнул ее, выругался и только потом заметил Офелию, вжавшуюся в стену. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, пока не прозвучало раздраженное: — Чего тебе? Она робко извинилась и призналась, что ее привлекли голоса. Дарт нахмурился, поняв, что его подслушали, и молча зашагал прочь. Офелия поспешила за ним, не желая оставаться рядом с таинственной комнатой, где обитало какое-то существо. Постепенно обрывки мыслей сплелись в одну цельную догадку: — Ты разговаривал с безлюдем? Вопрос настиг Дарта у лестницы. На ходу он бросил короткое «да», но вдруг остановился и, обернувшись через плечо, спросил: — Ты что-нибудь знаешь о хартрумах? Офелия покачала головой. Дарт тяжело вздохнул, словно учитель, уставший по нескольку раз объяснять неразумным ученикам одно и то же. — Ладно, пойдем, — сдался он и отправился в стеклянную мастерскую, ведущую на задний дворик. Стояла поздняя ночь, и лунный свет пронизывал сумрак серебряными нитями. Прямо над Голодным домом зависла большая круглая луна, похожая на тарелку, и небо, будто накрытое темно-синей скатертью, было усыпано крошками звезд. Они расположились в плетеных креслах, которые с недавнего времени прижились здесь и уже позабыли, что стояли на веранде. Дарт помолчал, собираясь с мыслями или слушая стрекот сверчков. Когда же он заговорил, неторопливо роняя слова, другие звуки, кроме его бархатного голоса, перестали достигать слуха Офелии. — Свое появление безлюди называют эволюцией. Люди для них как паразиты: живут в них, перестраивают, истощают и рушат… Поэтому развитие разума возможно лишь в пустых, заброшенных домах. Вероятно, безлюди существовали всегда, но только полвека назад человек совершил открытие. В те голодные времена многие отправлялись на поиски лучшей жизни, и популяция безлюдей разрасталась. Дома ветшали, земли приходили в упадок, а оставшихся жителей изводили вспышки болезней и происки преступников — словом, все, что бурно цвело на почве разрухи. Дарт прервался и бросил многозначительный взгляд на Офелию, как будто хотел удостовериться, что та понимает, о чем он говорит. Она слушала с затаенным дыханием. — Многие легенды о призраках, проклятых домах и аномалиях связаны именно с безлюдями, — увлеченно продолжал Дарт. — Неудивительно, что власти намеревались снести брошенные дома. И все же нашлись те, кто защитил безлюдей и взял их под свой контроль. Домографы стали учеными, смотрителями, властью, сдерживающей силой. Затем появились лютены, способные общаться с безлюдями и представлять их интересы. Но, главное, каждому из них вверялся ключ от сердца дома. Оно находилось в одной из комнат, в самом укромном и защищенном месте. Здесь зарождался безлюдь: его разум, сердцевина, основа. Здесь дом обретал голос и зрение, отсюда пускал нервные окончания… Дарт снова прервался и задумчиво посмотрел в сторону изгороди, словно заметил что-то подозрительное. Его опасения не подтвердились, и он продолжил: — Мы называем эти комнаты хартрумами и храним ключ от них. Хартрум — самое уязвимое место дома. Если с ним что-нибудь случится, безлюдь погибнет, и ему придется заново проходить весь путь. Это напоминает… — Дарт задумался, — растение: его срезаешь под корень, а оно пытается вырасти. Не всегда безлюдям удается ожить снова. Боясь утратить силу, они тщательно защищают свой хартрум сами и поручают это лютенам. Большинство безлюдей неопасны, хотя могут дать отпор, в чем ты уже убедилась. При одном упоминании об этом Офелия почувствовала, что ее кожа запылала от фантомной боли. — Знаешь, Фе, — кажется, он впервые назвал ее так, — твоя сестра тоже хартрум. Она сердце и разум вашей семьи, в ней заключена неимоверная сила, и вместе с тем она уязвима. Какой бы сильной она ни была, ей всегда нужен защитник. — То есть ты? — Теперь волна жара прокатилась по всему телу. — Нет. — Он смутился, но быстро нашел что сказать: — Нужен тот, кому она доверяет больше всех на свете, в ком она ни на секунду не усомнится… и кто всегда сможет быть рядом. — Я? — изумленно выдохнула Офелия. Дарт пристально посмотрел на нее. В темноте его глаза казались непроницаемо черными и обжигающими, как витраж безлюдя. — Уверен, ты справишься. Флори — твой хартрум. Береги ее, что бы ни случилось. Иначе ты потеряешь и ее, и себя. Так лютены чтят хартрумы. Каждое его слово становилась иголкой, загнанной в сердце, и Офелия понимала, какую мысль он пытается донести: Флори, ее храбрая и сильная сестра, нуждалась в защите и помощи. Стыдно было не замечать этого прежде. Нахлынувшие слезы защипали глаза, но она сдержалась и поспешила уйти, пока комок в горле не лопнул. У дверей Дарт окликнул ее. Луна спряталась за облаками, и двор поглотила густая тьма. Неподвижный силуэт в кресле растворился, стал почти невидимым, и только его голос сохранил прежнюю четкость: — Если хочешь, чтобы твои чувства уважали, попробуй сделать то же самое по отношению к другим. Едва дождавшись утра, Офелия заглянула в комнату Флори. Она сидела на кровати и расчесывала волосы, которые за ночь превратились в спутанные кудри. Так случалось, если Флори забывала расплести прическу перед сном. — Давай я тебя причешу, — выпалила Офелия вместо заготовленных извинений. Внезапное предложение вызвало у Флори растерянность. Будучи старшей, она привыкла сама возиться с прическами и помогать младшей. Так обычно заведено у сестер. Однако сейчас Флори ничего не возразила и протянула ей гребень. Неуверенной поступью Офелия подошла к кровати. Невысказанные слова жгли горло, а она молчала, сжав губы от усердия. Гребень скользил плавно, усмиряя непокорные пряди. Флори сидела не шелохнувшись. Еще полгода назад ее волосы доходили до талии, а теперь едва касались лопаток. Офелия никогда не спрашивала, почему сестра решила отрезать длину, а сегодня вопрос сам сорвался с языка, нарушив робкую тишину. — Много мороки с ними, — нехотя сказала Флори. — Стало некогда возиться. Почему-то ее ответ огорчил Офелию. Она вспомнила, как мамины волосы точно так же с годами становились короче, словно время невидимыми ножницами отрезало понемногу в счет оплаты за прожитое. Когда не стало мамы, эти ножницы зависли над головой старшей сестры, принявшей на себя весь груз ответственности за семью. Офелия невольно задумалась, что настанет ее черед повзрослеть и сменить косы с лентами на строгие жгуты, заколотые шпильками. Флори как раз делала такие. — Прости меня. Я вела себя ужасно, не думая о том, каково тебе, — наконец произнесла Офелия. Она боялась, что этого недостаточно, чтобы заслужить прощение, но когда сестра мягко улыбнулась в ответ, все тревоги отступили. Впервые за долгое время они смогли честно поговорить о своих чувствах и страхах. Флори рассказала о потерянной работе, помощи Дарта и тех минутах, что сблизили их. Будь Офелия внимательнее к чувствам сестры, то намного раньше поняла бы, что та никогда не питала ненависти к Дарту, а ее мнительность и подозрения были лишь попыткой защитить их обеих. Но каждый раз, когда они помогали друг другу, доверие к Дарту росло и крепло, пока не стало чем-то большим, чему Флори не захотела дать названия. После разговора по душам сестры отправились готовить завтрак. Офелия прислушалась к безлюдю и отметила, что Дарта в доме нет. Словно бы прочитав ее мысли, Флори поделилась, что ранним утром слышала из библиотеки лязг дверного механизма. Он вернулся после полудня и застал их на кухне, где все были заняты делом: Офелия читала вслух легенды о безлюдях, Флори заканчивала вышивать салфетку, а Бо самозабвенно грыз башмак. Сегодня Дарт выглядел по-новому: от набриолиненной макушки до брюк с подтяжками, — будто только что вышел из парикмахерского салона в душистом облаке одеколона. Бо зачихал и переместился в холл, предпочтя держаться на безопасном расстоянии от хозяина. Даже голос Дарта сегодня звучал иначе, с долей манерности, свойственной театральным артистам или богачам. Этим самым голосом он рассказывал о том, что удалось выведать в управе, куда ему повезло нагрянуть в разгар ярмарочных праздников, когда работал один дежурный секретарь. — Все-таки я нашел кое-что любопытное, — заявил Дарт и отправил в рот кусочек оладьи. — Уже несколько недель Сильвер Голден находится в отъезде. Богатый заказчик подыскивает место для строительства фабрики, а Голден сопровождает его. Документы подтверждают все их перемещения. — И почему мы узнаем об этом только сейчас? — поинтересовалась Флори. — Рин отправил запрос и ждал ответа. Но, видимо, ни одно письмо, даже от самого домографа, не способно охмурить секретаря. — Дарт откинулся на спинку стула с видом человека, явно довольного собой. Флори раздраженно фыркнула, но от комментария удержалась. Она была не из тех девушек, кто станет устраивать сцены, а Дарт, кажется, именно этого и добивался. Не получив ожидаемой реакции, он откашлялся, словно бы переключая внутри себя настроения. Лицо его стало серьезным. — Эти сведения объясняют все, кроме одного. За кем же тогда шпионила Офелия? — Он посмотрел на нее испытующе. — За Сильвером Голденом с портрета, — уверенно ответила она. Дарт задумчиво потер подбородок. — Флори, а ты его видела в тот день? Сестра покачала головой. Она не могла видеть его, поскольку Сильвер Голден ушел раньше. — Видимо, Офелия ошиблась. — Он признал это с такой небрежностью, будто ему было все равно. — Или ваш Сильвер Голден в отъезде только по бумагам, а сам спокойно шатается по городу, — пробормотала Фе, обидевшись, что в ее показаниях сомневались, и скорчила недовольную гримасу. — Но заказчик-то реальный, — настаивал Дарт. — Не думаю, что домоторговец упустил бы денежный мешок. — Может быть, я преследовала призрака? — ехидно спросила Офелия. — Или с ума сошла? — Мы тебя ни в чем не обвиняем, — примирительно сказала сестра. — Просто пытаемся разобраться. Офелия насупилась и принялась расчерчивать ногтем клетки на скатерти, пытаясь выудить из памяти важную деталь или найти логичное объяснение, как Сильвер Голден мог оказаться в двух местах одновременно. Мысли закручивались в спутанный клубок без начала и конца. Взгляд по привычке возвращался к Дарту. Сегодня он выглядел идеально: старомодный стиль, кипенно-белая рубашка с запонками, изысканные манеры и педантичность, от которой млеют все «правильные» девушки вроде Флори. Оба старались держаться непринужденно, но невозможно было скрыть связывающие их чувства — столь очевидные, что Офелия могла их представить: тонкими струнами, звучащими от одного прикосновения; шелковыми нитями между ними; молодыми побегами плюща, опутавшими и соединившими их. Чувствуя, как в груди разгорается жгучая обида, Офелия решила уйти, как вдруг раздался треск, а за ним — испуганный возглас. Россыпь осколков и брызг окропила скатерть. Стакан лопнул прямо в руках Дарта, и тонкие кровавые следы, будто потеки акварели, проявились на его ладони, затекли за манжету рубашки. Это сделал безлюдь. Стены его издавали угрожающий треск, стекла в оконных рамах дребезжали, а дощатый пол сварливо скрипел. Злость его расползалась повсюду. Офелия сидела, как каменный истукан, глядя, как Дарт, склонившись над раковиной, кухонными щипцами доставал осколки из-под кожи. Это выглядело до зубной боли неприятно, но пострадавший не терял выдержки и с почти безмятежным выражением лица приговаривал, что он в порядке. Когда Флори принялась обрабатывать порезы, он попытался объяснить случившееся плохим настроением безлюдя. Обман не удался. Все трое могли различать эмоции дома и знали их причину.