История Голодного дома потрясла Офелию. Она старалась запомнить каждую деталь, чтобы потом пересказать сестре судьбы тех, кто жил в доме до того, как он превратился в безлюдя. В описанных людях она узнала знакомые образы: охотника, повара, мальчика с безделушками на шее… Эти люди действительно существовали и жили в доме, которому теперь служил Дарт. Он один заменял безлюдю всех, кого тот утратил. Сомневаясь в своей догадке, Офелия осторожно сказала: — Личности из вашего рассказа так похожи на обращения Дарта. Бильяна устало улыбнулась, словно за время рассказа заново прожила все годы из жизни Холфильдов. — Это и есть они. Когда я смотрю на Дарта, то вижу историю целого дома. Наверно, благодаря этому я до сих пор ее помню. Глава 14. Дом короткоименных Оранжерея была сердцевиной дома, вокруг которой выросли коридоры и другие комнаты. Снаружи она выглядела как стеклянная колба высотой в два этажа, а внутри таила отдельный мир, населенный раскидистыми кустарниками, молодыми деревцами в кадках, цветами в глиняных горшках и плющами, оплетающими веревки-струны. Все здесь росло словно для того, чтобы дотянуться до стен и соприкоснуться с недосягаемой частью дома. Сразу за стеклянной дверью начиналась кованая лестница, ведущая на нижний уровень оранжереи, но попасть туда не удалось. Едва Флори потянулась к латунной ручке, похожей на стебель с шипами, Дарт остановил ее: — Туда может входить только Бильяна. Флори сложила руки на груди, будто обиделась на запрет и собралась спорить. На самом деле она пыталась придать себе уверенный вид сведущего человека. — Это же хартрум, верно? Дарт выразительно изогнул брови. — И откуда же ты… — Изучила много книг, пока готовилась к суду, — перебила Флори с торжествующей улыбкой. — Так называется комната, где находится разум безлюдя, его самое уязвимое место, а ключ от нее вверяют лютену. Говорят, именно для охраны хартрумов безлюди стали нанимать слуг. — Книги врут, — хмыкнул Дарт. — Безлюдь может защититься сам. Зато не может себя отремонтировать, согреть и представлять свои интересы перед городским управлением. У лютена намного больше обязанностей, чем таскаться с ключом на веревочке. Флори поджала губы, расстроившись, что Дарту снова удалось подловить ее, хотя мериться знаниями с лютеном изначально было скверной затеей. Она немного помолчала, разглядывая оранжерею сквозь стекло, пока смутная догадка не обратилась в ясную, четкую мысль: — Значит, вот что скрывается в той комнате с черным окном? Дарт помедлил, прежде чем ответить. В конце концов ее пытливый взгляд убедил его. — Мой безлюдь стоит на отшибе, и к нам частенько заглядывают непрошеные гости. Как-то раз пацан с фермы пробрался во двор и умудрился выбрать именно окно хартрума! Когда я нашел его, он катался по траве и кричал от боли. Признаться, я испугался не меньше и привел его к Бильяне. Ожог от безлюдя обычный врачеватель не вылечил бы. — И как он? — Думаю, что в порядке, раз продолжает разносить слухи о безлюдях. Он из тех болванов, что сами дразнят собаку, а потом недоумевают, почему их покусали. — Это прозвучало с таким пренебрежением, будто Дарт и сам не рад, что спас мальчишку, однако в нем говорила вовсе не злость, а обида. — Люди всегда ищут виноватых в своих бедах, — заметила Флори, пожав плечами. Ей надоело кружить по коридору и биться о стекло оранжереи, точно муха, поэтому она с радостью приняла предложение подождать на кухне. Следуя за Дартом, Флори отметила, как легко и по-хозяйски он обращается с чужим безлюдем. Раньше его способность подчинять себе любое пространство она считала вопиющей наглостью, однако со временем разглядела в этом отличительную черту лютенов. Коридор постепенно сужался и клином упирался в дверь, к которой они направлялись. Гулкое эхо шагов затихало по мере того, как стены подступали с обеих сторон, вынуждая тесниться все ближе друг к другу. Когда они случайно столкнулись плечами, Дарт, словно очнувшись ото сна, проговорил: — Мы с Бильяной часто устраиваем чаепития. Мне нравится здешняя кухня, а ей — моя библиотека. И кстати, это она надоумила меня проверить ваш дом. Вот кто спас вас от лютена. Тайна брошенных чашек оказалась такой простой, что Флори стало неловко за свои глупые подозрения. Щеки предательски вспыхнули, но, к счастью, Дарт шел чуть впереди и не видел, как стыдливое осознание проступает на ее лице. — Бильяна всегда помогала мне, — продолжал он с теплотой. — Она стала для меня мудрой наставницей с того дня, как я попал на службу. — Ты не рассказывал, как стал лютеном, — осторожно произнесла Флори, боясь его обидеть. Никто не становился лютеном от счастливой жизни. — Не выпадало случая. Мы не говорили с тобой по душам. — А я думала, у нас все разговоры такие. Не считая тех, в которых ты издеваешься надо мной или хамишь. — Я делаю это от всей души, поверь. — Дарт улыбнулся уголками губ и открыл перед ней дверь. Небольшая кухня встретила их запахом мяты и шалфея, что пучками сушились над обеденным столом. Вместо стульев здесь стояли разномастные кресла, а на подоконниках ютились горшки с рассадой. Флори устроилась у окна и, скинув летние туфли, забралась в кресло. Раньше ей бы ни за что не хватило наглости так сделать, но сейчас никто не мог осудить ее манеры. Дарт хозяйничал на кухне, попутно рассказывая о том, что удалось узнать у старьевщиков. Один из них подтвердил, что имел дело с рыжебородым человеком: тот появлялся несколько раз — и всегда с дорогими вещами. Быстро смекнув, что речь идет о краденом, торговец прикусил язык и больше не выдал ни слова. Зато теперь они знали, что Сильван стал промышлять воровством недавно, после смерти Мео. — Значит, он видел что-то подозрительное в Доме-на-ветру. — Похоже на то. — Дарт вздохнул. — И мы бы уже знали нечто важное, если бы тебя не пригласили на званый ужин в Паучий дом. Флори улыбнулась. Сейчас, когда ужас забылся, а синяки почти сошли, она смеялась над своей глупостью, не задумываясь, чем это могло кончиться. Нить разговора как-то странно оборвалась, и все невысказанные слова бусинами просыпались на пол. Пришлось долго молчать, собирая их обратно и завязывая узелки. Уютная кухня, мятный чай и предстоящее ожидание располагали, чтобы снова спросить у Дарта о начале его службы в безлюде. На сей раз он не смог увильнуть от ответа. Одной зимней ночью в дверь приюта постучали. Обычно постояльцы появлялись здесь бесшумно, иногда — с воплем, но чтобы с вежливым стуком — впервые. Сторож прошаркал к двери и открыл ее, впустив колючий холод с улицы. На пороге стояла женщина, держа в руках большую корзину для фруктов, хотя на торговку совсем не была похожа. — Возьмите, — робко сказала она и протянула плетенку. Сторож непонимающе уставился на нее, все еще находясь под властью фантазии об уличных разносчицах. — Заберите его! — уже настойчивее повторила женщина, затем огляделась по сторонам и спешно добавила: — И пожалуйста, никому не говорите, что видели меня. Сторож растерянно протянул руки и не успел опомниться, как ночная гостья бросилась прочь. Он и не думал преследовать ее: погода не та, года не те. Да и куда ему бежать с корзиной? Ноша не слишком тяжелая, громоздкая и… шевелящаяся. Вместо фруктов внутри лежал розовощекий младенец. А вот это уже случай обычный для тех, кто работал в приюте не первое десятилетие. Старик часто вспоминал тот вечер, каждый раз добавляя новые подробности. К тому моменту, когда легенда дошла до подкидыша из фруктовой корзины, в истории появилась завывающая вьюга, льдинки застывших слез на щеках незнакомки и споры нянечек о том, как назвать нового постояльца. По местным обычаям детей нарекали длинными и сложными именами: считалось, что это уберегало от проклятий, а количество букв символизировало уровень семейного достатка. Так появились короткоименные — бедняки, незаконнорожденные, сироты. В приюте не давали длинных имен из соображений практичности. Воспитателям было куда удобнее запоминать короткие слова и выкрикивать их, чтобы подзывать или приструнять приемышей. Выбирали нечто простое и звучное, как «кис» и «брысь» для кошек. Судьба ребенка определялась в тот момент, когда какой-нибудь нянечке приходило на ум сочетание букв, звучащее, как ей казалось, достаточно неплохо, чтобы преследовать человека всю жизнь. Удостоверяющие жетоны выдавались сиротам при выпуске из приюта, и если бумажные документы кто-то мог подделать — приписать несколько букв к имени или сделать дубликат, — то металлические диски с гравировкой замене не подлежали. Не имя, а клеймо, от которого не избавиться. И вот, когда решалась судьба мальчика из фруктовой корзины, ветер стучал ставнями по окнам. Кому-то почудилось, что дробный стук звучит не иначе как «дарт-дарт-дарт». Так и назвали подкидыша. Они бы, может, и придумали имя покороче, но время было позднее, ночь — холодная, и никому не хотелось засиживаться дольше. Незамысловатое имечко сыграло с ним злую шутку. Дарт оказался единственным, на кого в приюте не пожалели целых четыре буквы, из-за чего многие дети завидовали ему. Те, кому в наследие досталась всего пара букв, были особенно враждебны. Дарту частенько доставалось от задиры Эла и ябеды Ти, а девочка Лоя, его соседка по парте, ни разу с ним не заговорила — и все из-за одной несчастной буквы! Он даже начал представляться Артом, пытаясь заслужить расположение сверстников, однако воспитатели упрямо продолжали звать его как прежде. Тогда он стал получать от приютских еще и за вранье. Как-то раз на прогулке его заметила воспитательница старшей группы и окликнула. К счастью, имени она не знала и назвала его просто «мальчик». Гадая, что же он успел натворить, Дарт подошел. У воспитательницы было круглое лицо и седые волосы, за что приютские прозвали ее Луной. Впервые находясь рядом, Дарт разглядел, что глаза у нее сизые и добрые, с серебряным ореолом вокруг зрачка. Она спросила, как его зовут. Дарт не торопился называть свое настоящее имя, потому что привык получать от него одни неприятности, но доверился мягкой улыбке. Он произнес его быстро и как можно тише, будто опасаясь, что на звук слетятся приютские. — Дарт, — шепотом, подыгрывая ему, повторила Луна. — У тебя красивое имя. Хлесткое, решительное — как стрела. Ты учился стрелять из лука? — Я только из рогатки умею, — признался он. — Что ж, отлично. — Луна снова улыбнулась, будучи первой, кто не отругал его за это. — Если хочешь, приходи перед полдником на тренировку. Мои ребята постарше тебя, но, думаю, не прочь повозиться с учеником для важности. Что думаешь? Дарт согласился. С того самого дня и началась его дружба с Луной. Она приглашала его на занятия старшей группы, помогала с уроками и подкармливала карамельными леденцами, которых не сыскать в приюте. Жаль, что история с лакомствами закончилась быстро, после того, как Дарт угостил Лою, надеясь завоевать ее внимание. Угощение она приняла, да только растрезвонила об этом на весь приют. Дарт соврал, что стащил горсть конфет с прилавка по пути в Башню Хранителя, и ему знатно влетело от директора. Воровство, да еще перед святой службой, сочли неслыханным кощунством, и, хотя в то время Дарт не понимал смысла слова, он в полной мере осознал его ужас, отбывая наказание. Это научило Дарта не доверять никому. Луна была единственной, кого не коснулось правило. Однажды он признался ей: «Мое имя плохое. Здесь оно слишком длинное — и всех злит. А когда я выйду из приюта, оно никому не понравится, потому что слишком короткое». Тогда Луна тайно нарекла его Даэртоном. Он знал, что это имя никогда не будет принадлежать ему по-настоящему, но любил мысленно повторять его. Странным образом это успокаивало и помогало до того дня, пока ему не исполнилось двенадцать. Ко дню рождения (вернее, к той приблизительной дате, что указали в его табеле) Дарту подарили кружку: с отколотым краешком и его именем, выдавленным на неровной поверхности. В приюте существовало много дурацких традиций, и вручение именной кружки было одной из таких. Это значило, что тебя считают достаточно взрослым и самостоятельным, чтобы доверить бьющийся предмет в постоянное пользование. Но Дарт испытал вовсе не радость, а удрученность. Теперь его имя маячило в столовой, словно красная тряпка перед стадом быков. После ужина Дарт наведался в лечебный кабинет и выклянчил пластырь, чтобы заклеить корявые буквы на кружке. На следующий день он получил другой подарок. Старшие ребята — Мео и Дан — позвали его пострелять из лука, а после тренировки вручили коробку от Луны. Внутри лежал теплый вязаный свитер, свернутый так, чтобы на виду оказалась вышитая на груди буква «Д». Поначалу он испугался, что старшие ребята отнимут презент или разболтают о нем. Однако Мео и Дану можно было доверять: с Дартом они ничего не делили, не воевали за внимание девчонок, не устраивали драк и не соперничали. К своим неполным шестнадцати годам они успели понять, что нет в приюте тех, кому повезло больше, — им всем одинаково не повезло оказаться здесь. Вот и все. Он спросил у ребят, почему Луна не вручила подарок лично. Ответа у них не нашлось, они просто выполнили просьбу, не задавая лишних вопросов, и посоветовали ему поступить так же. Коробку пришлось закопать под деревом с мишенью — оно росло на территории старших, и вряд ли кто-то полез бы туда, даже из любопытства. Свитер Дарт незаметно пронес в комнату, чтобы надежно перепрятать. Видимо, получилось совсем не надежно, раз тайник обнаружили через несколько дней. Дарт проснулся от ощущения, что матрас под ним ходит ходуном. Спросонья показалось, что началось землетрясение, но настоящий ужас его охватил лишь когда он увидел толпу мальчишек вокруг своей кровати. Едва Дарт попытался встать, на него тут же прыгнули трое, а четвертый, задира Эл, вытащил из-под матраса свитер, гундосо воскликнув: — Гляньте, че! — У Луны любимчик! — заорал ябеда Ти. — Любимчик! Любимчик! — вторили ему остальные, запятнав это слово своим издевательским смехом. Их голоса эхом прокатились по комнате, и Дарту почудилось, что стены приюта тоже заговорили, дразня его. — Коричневый цвет тебе не к лицу! — бросил Эл. — Зато я знаю подходящее место! Трое мальчишек крепко держали Дарта, пока Эл удирал с трофеем, но вскоре, раздираемые любопытством, последовали за ним. Дарт вскочил с кровати и тоже побежал. В конце коридора еще маячил Эл, размахивая над головой свитером, будто шкурой поверженного зверя. Вдруг его фигура свернула налево и исчезла. Дарт промчался мимо улюлюкающей толпы прямиком к уборным. Замок успел защелкнуться прежде, чем он добежал. Дарт стал яростно колотить кулаками в дверь. На шум подоспели воспитатели. Кто-то пытался выяснить, что произошло; кто-то молча пошел проверять заклинивший замок; кто-то схватил Дарта за руку, точно вора. Из бушующего моря приютских раздались рыдания — это плакса Том в очередной раз оправдывал свое прозвище. Всеобщими стараниями вокруг воцарился кавардак, но стоило появиться директору, и голоса разом смолкли, будто его тучная фигура закрыла всем рты. Сироты и воспитатели застыли в немом ожидании, наблюдая, как директор медленно приближается. И это он еще спешил, пыхтя на ходу как паровоз.