— Да о чем вы? — О твоем непристойном поведении! И ладно бы молчала об этом, но ты в суде во всеуслышание заявляешь такое, в чем приличная девушка постыдилась бы признаться! — фыркнула Прилс. — Я не допущу, чтобы с моей дочерью занималась такая распущенная девица! Вдобавок ты шатаешься по безлюдям и можешь принести в наш дом какую-нибудь заразу! Фу! Мерзость! — Она скривилась, и ее красивое точеное лицо стало похожим на уродливую маску. Флори из прошлого попыталась бы все объяснить и оправдаться. Но та Флори, которой она стала, не собиралась терпеть унижения. — Мерзость заключается лишь в том, госпожа, что вы собираете гнилые сплетни и наполняетесь ими, как старый картофельный мешок, — отчеканила она. Прилс изумленно ахнула, явно не ожидая получить отпор, а Флори уже устремилась прочь. Довольно с нее. Оказавшись на улице, она зашагала к воротам, желая поскорее скрыться от любопытных глаз, следящих за ней. Конечно, это была Долорес. Вне всяких сомнений, именно она и принесла гнусные слухи госпоже Прилс. Чувства обжигали изнутри, но Флори позабыла о них, как только обнаружила, что Офелия исчезла. В полуденный час улица была тиха и пустынна. В самое пекло никто не высовывался из прохладных домов, и даже не нашлось у кого спросить, куда подевалась двенадцатилетняя девочка. В смятении Флори обошла улицу, выглядывая и зовя сестру, один раз встрепенулась, заметив мелькнувшее синее пятно — точь-в-точь в цвет ее платья, но потом поняла, что это праздничное полотнище, вывешенное в преддверии Ярмарки. Она вернулась к дому Прилсов и нырнула во двор, слабо надеясь, что просто разминулась с Офелией, но не успела и шагу ступить, как путь ей преградила Долорес с видом сторожевой собаки. Пучок рыжих волос тянул голову назад, от чего экономка выглядела еще высокомернее, чем прежде. — Вы не видели мою сестру? — выпалила Флори. — Нет. А теперь уходи. — Если с ней что-то случилось… — Прочь! — голос экономки прозвучал так, будто она никогда не знала Флори, не сетовала на хозяйку, не просила помощи, не делилась сплетнями… — Долорес, пожалуйста! — Мне что, следящих вызвать? — В ее прищуренных глазах мелькнуло что-то презрительное, жестокое, и Флори поняла, что Долорес знает о ней больше, чем просто слухи. Она была в суде зрительницей и слышала все: от ложных признаний о связи с лютеном до вопроса об аресте. Другой бы не придал этому значения, но только не чопорная экономка, в чьих глазах Флори опустилась до уровня грязи на садовых туфлях. Она молча отступила, в последний раз окинула взглядом двор и ушла, не теряя времени на препирания. Главное — найти Офелию. Единственным местом в городе, куда рвалась сестра, был Голодный дом. Но если допустить мысль, что она ушла не по своей воле, то Флори самой стоило поторопиться, чтобы попросить у Дарта помощи. Так или иначе, все дороги вели в Голодный дом, и она двинулась вниз по улице, рассудив, что Офелия, плохо ориентируясь в Пьер-э-Метале, пойдет привычным для нее маршрутом: через квартал Опаленных и пшеничное поле. Путь, который в обычный день занимал около получаса, показался мимолетной пробежкой. Надежда догнать сестру не оправдалась, и дурное предчувствие все сильнее кололо в сердце. Поддавшись панике, Флори свернула с дороги к фамильному дому. Подземные тоннели указывали кратчайший путь к безлюдю. Не раздумывая больше ни мгновения, она обогнула дом и вошла через черный ход. Дверь открылась от одного уверенного толчка. В слабом освещении кухня выглядела тускло и будто охваченной туманом. Переступив порог, Флори ощутила, как под ногами вздрогнул пол, доски вокруг вздыбились и тут же опали, в стенах что-то глухо защелкало. Дом стал совершенно чужим: холодным, отстраненным, серым, — как хмурое осеннее небо. Здесь явно кто-то похозяйничал, прикрутив к люку в полу металлический засов, с виду куда более надежный, чем деревянная плашка, приколоченная рядом. Потребовалось приложить немало усилий, чтобы вытащить из паза штырь и открыть лаз в подвал. Флори замешкалась, чтобы найти фонарь, не рискуя соваться в тоннели без света, как вдруг уловила какой-то странный, едва различимый звук, похожий на шаги. Но было поздно. На нее напали сзади, накрыв пыльной тканью и прижав, — так ловили птиц, случайно залетевших в дом, а сейчас схватили ее и куда-то поволокли. Не видя ничего вокруг, она потеряла ориентацию в пространстве и, лишь пересчитывая ребрами ступени, поняла, что ее тащат наверх. Попытка вырваться обернулась неудачей. Грубая сила вдавила ее в пол, и грудную клетку пронзила такая боль, что сознание ненадолго отключилось. Придя в себя, Флори ощутила, что ноги и руки связаны, затем увидела потолок с облупившейся штукатуркой и по старой люстре, украшенной лентами, узнала спальню сестры. Приглушенные всхлипы выдали присутствие самой Офелии. Она сидела на кровати, привязанная к металлическим прутьям: заплаканная, растрепанная и с кляпом во рту. Рядом, сложив мясистые руки на груди, стоял громила, который грозно рыкнул: — Будешь орать — засуну тебе в глотку свои носки. Ясно? Флори слабо кивнула, не рискуя спросить, кто он и как тут оказался. Одна из досок под ней приподнялась, больно впившись в лопатку, словно дом пригрозил по-своему. — Хорошая девочка, — склонившись, громила похлопал ее по бедру, словно лошадь, и Флори лягнула бы его, если бы не путы на щиколотках. Заметив на ее лице смесь ужаса и отвращения, он громко заржал, будто происходящее виделось ему забавным. Вторя ему, пол и стены задрожали, с потолка пыльной крошкой посыпалась побелка, а следом раздался внезапный треск. Громила коротко гикнул, словно подавившись смехом, и рухнул набок, придавив лохматой башкой ноги Флори. Она вскрикнула от боли, позабыв, что ей грозили кляпом, хотя тот, кто стращал ее минуту назад, теперь неподвижной тушей валялся рядом со сломанным от удара стулом. Все произошло так быстро, что Флори потребовалось некоторое время, чтобы осознать это. Увидев перед собой Дарта, ловко расправляющегося с путами на ее руках и ногах, она приняла его за наваждение, но прикосновение холодных пальцев было настоящим. Освободив ее, он переметнулся к Офелии и сказал: — Нужно связать его, пока не очнулся. Флори схватила с пола веревки, подползла к громиле и тут же резко отпрянула, когда увидела, что кожа его приобрела зеленоватый оттенок и пошла мелкими трещинами. Прямо на глазах косматая голова стала уменьшаться и размякать, будто проколотый мяч. Дарт бросился на помощь, но опоздал: грузная туша усохла и пропала в складках одежды. Он сгреб вещи, и те, полые внутри, просто смялись под его пальцами. Ошеломленная и напуганная, Флори не могла вымолвить ни слова и только ахнула, увидев, как из скомканной ткани упало что-то зеленое и живое. Дарт заметил это мгновением позже, попытался пришлепнуть ногой, но под ботинок попал только хвост, да так и остался там, а ящерица юркнула в щель между досками. Увиденное казалось невозможным, а искать объяснения было некогда. Дом зашатался и заскрипел, с потолка откололся кусок побелки и, разбившись о плечо Дарта, рассыпался в пыль. Закашлявшись, он приказал уходить и для ясности всплеснул руками, указывая на дверь. Сестры поспешили прочь, едва держась, чтобы не упасть. Пол словно превратился в веревочный мост, пляшущий и извивающийся под их ногами, а лестница зияла сплошными провалами вместо ступеней, так что приходилось прыгать, держась за шаткие перила. Однако безлюдь не собирался отпускать их так просто. Оба выхода были заперты на замки, стены угрожающе трещали, а серая известковая пыль, похожая на дым, клубилась вокруг, забиваясь в нос и глаза. Дышать и видеть становилось все труднее. В тумане Флори заметила, как Дарт опустился на пол и рванул люк на себя. Она полезла первой, чтобы придержать лестницу для Офелии, за ними последовал Дарт, прихвативший с собой фонарь. Когда люк захлопнулся, тусклый свет позволил видеть лишь очертания предметов, но и этого хватило, чтобы различить открытую дверь, ведущую в тоннель, и цепь в руках Дарта. — Зачем тебе… — ахнула Флори и отшатнулась, будто решила, что оковы предназначены для нее. — С ума сошла, что ли? — обидчиво отозвался Дарт и полез наверх. Один конец цепи зацепил за ручку-скобу на люке, другой закинул на торчащий из стены крюк для подвеса, и украсил все это амбарным замком. Убедившись в прочности созданной им конструкции, он спрыгнул с лестницы, после чего опрокинул ее. Оглушительный грохот сотряс подвал и эхом отозвался в тоннелях. Флори не стала спрашивать, зачем ему понадобилось крушить и разбирать лестницу на перекладины. Она перестала понимать происходящее еще в момент, когда громила превратился в мелкую рептилию. Офелия, держащая фонарь, дрожала, от чего пятно света рябило в глазах. Отломав деревяшку побольше, Дарт нарушил напряженное молчание и пояснил, что всего лишь пытается заблокировать вход. Втроем они шагнули в сырой мрак тоннеля и сгрудились у двери, пока перекладина не заняла свое место, превратившись в засов — не слишком крепкий, но способный создать проблем тому, кто попытается попасть сюда тем же путем. Любуясь проделанной работой, Дарт отряхнул руки и торжественно изрек: — Что ж, дамы, теперь вы знаете, что будет, если обидеть лютена в его безлюде. После тоннелей мягкий свет библиотеки показался ослепляющим. Флори усадила сестру в кресло и устроилась рядом, пытаясь унять нервную дрожь в теле. Пока они приходили в себя, Дарт сбегал за микстурой. На круглом столике его дожидались чайник и две чашки, явно предназначенные для кого-то другого. Судя по безукоризненной чистоте посуды, гость так и не пришел на чаепитие. Дарт налил остывшую заварку, добавил несколько капель из аптекарского пузырька и протянул чашку Офелии: — Держи, это успокаивающая микстура. Я пью ее… иногда. Залпом опустошив чашку, Офелия показательно скривилась; а раз у нее нашлись силы, чтобы строить гримасы, значит, она в порядке. Дарт расположился в кресле напротив, закинув ноги на подлокотник. Он ничего не говорил и даже не двигался. Серая пыль, покрывавшая его волосы, лицо и плечи, придавала ему еще больше сходства с изваянием. Узнать сегодняшнюю личность было легко по дурацким побрякушкам на шее. Дарт носил их, наивно полагая, что выглядит по-щегольски. — А теперь, милые дамы, расскажите, что вы там устроили, — сказал он чуть погодя. Офелия первой поведала свою версию случившегося: как увидела Сильвера Голдена и решила проследить за ним. Потом попыталась пересказать обрывок подслушанного разговора, но мало что вспомнила. Ужас от последующих событий практически стер из памяти подробности, за исключением того, что Сильвер Голден упоминал ее саму и Дарта, чье освобождение стало проблемой, а предполагаемое убийство — объектом споров. Новость о том, что подстреленный помышлял прикончить его, вызвала у Дарта нервный смешок. — Вот вам и подтверждение, кто виноват! — воскликнула Офелия, светясь от гордости. — Да неужели? — Дарт изогнул бровь, всем своим видом показывая несогласие. — Что ему предъявить? Да на меня улик и то больше! После суда следящие не станут слушать нас, и без железных аргументов мы, скорее, сами попадем за решетку. Ваш дом был хорошей зацепкой, а теперь туда не сунется ни Голден, ни местный лютен, отрасти ему Хранитель потерянный хвост. — На последних словах Дарт воздел глаза к потолку. Офелия зарделась от смущения и поникла, не получив ожидаемого одобрения, — и это после того, что ей пришлось пережить в стремлении помочь. Желая поддержать сестру, Флори осторожно сказала: — Нужно сообщить обо всем Рину, чтобы он снова проверил наш дом. Возможно, он найдет что-нибудь подозрительное. Дарт улыбнулся краешками губ, будто его позабавили эти рассуждения, однако при такой добродушной мимике ответ был достаточно твердым: — Не собираюсь больше откровенничать с домографом, который безосновательно исключил меня из совета. — С чего ты взял? — Сообщили по секрету. — Он кивнул на столик с нетронутыми чашками, но имя информатора называть не стал, и эта недосказанность, окутанная флером загадочности, привела ее в ступор. Флори могла бы спросить прямо, но что-то подсказывало ей, что Дарт не ответит. Сейчас его не интересовало ничего, кроме собственных ущемленных чувств. Обиженный и недооцененный, он вел себя точь-в-точь как Офелия, пусть и был на десять лет старше. Погруженный в мрачные мысли, Дарт ушел, позабыв о гостьях, словно они вросли в кресла и слились с интерьером. Наступил подходящий момент, чтобы серьезно поговорить с сестрой, однако Флори при виде печального личика хотела обнять и утешить ее. Она тоже совершила безрассудные поступки из лучших побуждений и познала, как сложно за них отвечать. Они сошлись на том, что отныне будут держаться вместе и советоваться друг с другом, хотя Флори сомневалась, что их договоренность продержится долго, — неуемный характер Офелии не позволит этому случиться. Скрепив перемирие объятиями, обе посмеялись, что до сих пор покрыты известковой пылью, и отправились смывать ее. Душистое мыло и чистая одежда вернули Флори чувство защищенности и покоя. Она прошлась по знакомым комнатам, надеясь отыскать Дарта, но вскоре убедилась, что в доме его нет. Безлюдь, в прошлую встречу ворчащий и фыркающий от сандалового дыма, сейчас сладко дремал, не возражая вновь приютить двух постояльцев. Когда к окнам стали липнуть мягкие, полупрозрачные сумерки, настроение Голодного дома изменилось. Стены загудели низким тоном духового органа, и все обитатели в едином порыве высыпали в холл. Поскуливая, Бо подбежал к двери, которая распахнулась сама собой, впуская в дом голоса: один ворчливый, другой громкий, почти визгливый. Затем на пороге появились Дарт с чемоданом и смеющийся Дес налегке, не считая миниатюрной коробки, перевязанной бечевкой так, чтобы было удобно нести на весу. — Лу передала пирог. Поздравляет с наступающей Ярмарочной неделей. — Дес вручил гостинец Офелии и, подмигнув, добавил: — А еще она сказала, что двери кухни всегда открыты для тебя. Не оценив благосклонности Лу, Фе выдала кислую улыбку и скрылась, пока ей не предложили стать помощницей Кровожадины. Это прозвище цеплялось к любой мысли о кухарке, и Флори переживала, как бы не привыкнуть к нему и случайно не проболтаться. Впрочем, Дес оценил бы идею, поскольку сам обладал остроумием и дерзостью подростка. На ужин он не остался, сославшись на важное задание в таверне, и бросил на прощание: — А для тебя, Фло, всегда открыты двери моей комнаты. Из его уст фраза прозвучала двусмысленно, и она нахмурилась, скрывая смущение. — Ты говоришь это всем девушкам, — скептически заметил Дарт и похлопал друга по спине, как бы напоминая, что ему пора. — А тебе обидно? — хохотнул Дес, пятясь назад. — Так ты тоже приходи. — Обязательно. До встречи! Дарт бесцеремонно выставил друга за порог и захлопнул дверь прежде, чем тот успел отвесить очередную шутку. — Это негостеприимно. — Флори скрестила руки на груди, чтобы ее укор прозвучал еще убедительнее. — И это говорит человек, который встретил меня, размахивая скалкой, — хмыкнул Дарт, многозначительно изогнув бровь. — Ты-то образец гостеприимства, Флори. Он подхватил чемодан и направился к лестнице, а на последних ступеньках обернулся, чтобы бросить сверху вниз лукавый взгляд: — Идешь? Флори последовала за ним, словно переживала за сохранность своих вещей в багаже, которым Дарт небрежно размахивал. При каждом резком движении что-то глухо постукивало внутри — оставалось надеяться, что это не флакон духов. Дарт привел ее в комнату, где она ночевала после визита в Паучий дом. В суматохе последних дней ушибы забылись, а сейчас вдруг отозвались в теле ноющей болью. — Я подумал, раз ты уже была здесь, то пусть комната станет твоей… — Дарт запнулся и потер подбородок, — на какое-то время. Его слова пробудили в ней утраченное, казалось бы, чувство. На миг она поверила, что вновь сможет обрести настоящий дом и душевное спокойствие. Поблагодарив Дарта за заботу (на сей раз он не стал исправлять, что это заслуга безлюдя), Флори поторопилась проверить чемодан. Флакон из прозрачного граненого стекла был цел и заполнен почти до краев. Отвлекшись, она не заметила, как Дарт исчез, и спохватилась, когда из библиотеки донесся приглушенный скрежет потайной двери.