Не умещалось у него в голове… Просто выходило за рамки понимания. Отобрать у матери ребенка – да как так-то?! Вместо того, чтобы назначить какие-то дополнительные меры, чтобы приходить и помогать, работать с таким семейством или, тем более, с одинокой матерью… Вместо этого так вот просто взять – и отобрать?!.. У него, у Данила, в детстве тоже не было игрушек… Не было помидоров и огурцов, не было апельсинов и мандаринов, которые видел он в книжке… Было двое колготок – хошь на праздник надевай, хочешь так носи. Была какая-то тужурка… Позже – пятнистый комбез, пошитый из взрослого. Но если бы кто-то пришел отбирать его у деда… Да он сам бы за ружье свое взялся, да харо-о-о-ший такой заряд картечи отбиральщику в брюхо влупил! Кто вообще кроме отца и матери – или того же деда – имеет право определять, как воспитывать ребенка?! Кто кроме них имеет право решать, кем он вырастет?! А Николас, не замечая, что творится с его собеседником, продолжал рассказывать: – Есть особые стандарты, разработанные ювенальной группой. Нам в детдоме об этом рассказывали, специальные уроки даже были. Там есть определенный набор требований, которые необходимо выполнять. Если хотя бы один пункт минус – тогда в детдом. Или на усыновление. За каждого такого ребенка семье и налоги скидывают, и пособия дают… От желающих отбоя нет! Вот хотя бы та же гейская семья – очень часто им отдают. А что… – он пожал плечами. – Нормальная практика. Тоже ведь семья, только не папа и мама, а папа и папа… – Пидорам отдать??! – вытаращил глаза Данил. – Вы тут все… ебанулись что ли совсем?!.. – слов у него просто не было, а если и были – только матом… – Да какой они ребенку пример подадут?! Как эти… как они вообще ребенка воспитают?! – Нор-маль-но вос-пи-та-ют! – по слогам, непреклонно, словно затверженную раз и навсегда истину, отрубил Николас. – Достойный член общества вырастет! Добрынин, давно уже забыв про свой недоеденный бутерброд, сидел и только глазами хлопал. С таким за всю свою богатую приключениями жизнь он еще не сталкивался… – Ну а вот ты, к примеру, как себя чувствовал, когда тебя от мамки-то забирали? – спросил он, наконец, нашедшись, надеясь хотя бы этим последним доводом пробудить в собеседнике понимание. – Если б тебя пидорам отдали… Как оно тебе было бы? И – поразился… Не один мускул не дрогнул на лице Николаса. Он лишь пожал плечами и сказал: – Я маленький был. Не помню. Да, наверно, не очень. Орал, наверняка. Вырывался… Я видел несколько раз, как ювенальная группа работает. Когда в семью такую приходят. Кричат они, дети-то. Вырываются… к мамке на ручки… Если мелкие – так и вообще… Тяжело смотреть. Но так и что? Пройдет год, два – он и забудет. И будет в детдоме расти, горя не зная. Там ему все объяснят, растолкуют, позаботятся. Нормальным, правильным членом общества станет! Данил молчал. Он просто не знал, что сказать. Набрал было воздуха в легкие, чтоб разразиться долгой возмущенной речью, но поперхнулся и замолк. Что он мог доказать сейчас? Что можно было вообще доказать этому человеку, которого с детства воспитывали во всем этом дерьме? Которому уже все объяснили и растолковали, о котором уже позаботились… Который пусть не с молоком матери, но еще до начала становления характера, до появления критического восприятия мира был обработан так, что принял подаваемое раз и навсегда, на всю жизнь?!.. Которому так крепко вбили в голову всю это пакость, что он говорит даже штамповаными фразами! О толерантности… терпимости… Какие слова найти теперь, как донести, что это – неправильно! Что этот путь – в никуда! Забирая ребенка от семьи, отрывая его от корней – растят бездумных, оболваненных Иванов, родства не помнящих!.. А может… Может, Администрации именно это и нужно?.. Вырастить человека без роду, без племени… Был русский – стал хрен знает кто. Батарейка. Винтик в механизме общины. Один на всем белом свете. Человек, забывший, кто он, человек, не помнящий своих предков, человек, за плечами которого не стоит длинная вереница его дедов с их подвигами, делами, свершениями… Человек, которым благодаря этому очень легко управлять, у которого нет моральных ориентиров, который не знает, что это такое – честь и совесть?.. Не крылась ли за созданием ювенальной группы именно эта цель, а не искреннее желание обеспечить будущее ребенку?.. – Ладно… – проглотив, наконец, желание высказаться длинно и матерно, после долгого молчания ответил Добрынин. – Понял я твою точку зрения… Можешь не продолжать. Закрыли тему. Николас удовлетворенно кивнул – видимо решил, что убедил человека, сделав еще один шаг к успешному рекрутированию. – Ну и как тут вообще народ обитает? С такими-то порядками?.. – Нормально обитает, – уверенно ответил Николас. – Вы, если согласитесь с общиной контракт подписать, сразу гринкарту получаете. Это значит хоть и не граждане еще, но вид на жительство есть. И если хорошо работать и быть на хорошем счету – через десять лет гражданство. – И что, востребовано? – А то как же! ОАО – община богатая. Живем спокойно, не бедствуем. Работа есть, платят хорошо. А еще до Войны в районе Андреевки – это километров двадцать ниже Чердаклы – нефть нашли. Не знаю уж, что там Администрация планирует, но тот район тоже под контролем держат. Не просто так, наверно… – То есть, идут люди в общину? – уточнил Добрынин. – Идут. Я тебе как рекрутер могу это авторитетно заявить. Причем знаешь… Странно, конечно – но нам это даже еще и лучше: в последние полгода, начиная с осени, прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют. – Да?.. Странно… – удивился Добрынин. – И впрямь интересный какой-то поток… – Мистер Райерсон – это шеф мой – говорит, что это нормально. Это – показатель. Вести-то о нашей общине расходятся все дальше и дальше. И все больше и больше народа у нас поселиться хотят. А ты говоришь – порядки не те… – Ну, может быть, может быть… – с сомнением пробормотал Добрынин. – Да не может быть, а точно! – с абсолютной верой в это, кивнул парень. – Дай только время. Раньше была русская Америка, а теперь – американская Россия будет. Не сразу, конечно, – но будет. Обязательно будет! И тут терпение Добрынина как-то сразу и закончилось. Копилось-копилось в душе… Сначала неприязнь, потом отторжение – а теперь и до брезгливости дошло. И – через край, водопадом. Как говно из выгребной ямы. Не будет у вас, ребята, американской России. Хрен вам по всей физиономии. Насмотрелся. До блевотины нагляделся и наслушался! Одного вечера в кабаке хватило, чтобы все увидеть и понять. Береговое Братство – серьезный противника. Очень серьезный! Но хотя бы – достойный. Достойный того, чтоб в нем врага видеть! А пиндосия эта ваша, ОАО – мерзость, падаль и гниль. И чтобы эта клоака здесь, в его стране, расти начала?! Да не бывать этому! Добрынин поднялся. Нашарил в кармане рожок, вытащил, выщелкнул тройку пять-сорок пять – и бросил на стол перед удивленно взирающим на него парнишкой. – Бывай, браток. Нечего мне тут у вас делать. Извини, если время отнял – не знал, куда попал. Успехов тебе желать не буду, не хочу я тебе успехов. Поэтому просто – прощай. Развернулся – и, расталкивая веселящийся вокруг народ, быстро пошел к выходу. И тогда сзади, пробиваясь через шум и музыку, послышался жалобный выкрик рекрутера: – Зачем мне твои патроны?.. Ты баксы-то… баксы как отдашь?!.. * * * Что-то было не так. Неспокойно было. Юка, проворочавшись на диванчике час, уснуть так и не смогла. Первые полчаса, как ушел Данил, поужинав, она просто лежала, глядела в потолок, ни о чем не думая; потом начала потихонечку волноваться; а спустя час уже места себе не находила. В голову лезло всякое. Данька ушел один, неизвестно с кем, неизвестно куда, в незнакомой общине… А ведь сам рассказывал ей, какие они, эти общины, бывают. И хотя рассказывал с юмором, но стоило лишь задуматься хоть о тех же людоедах – так в дрожь бросало!.. Не был бы он таким хорошим бойцом – все, не встретились бы никогда! Не было бы его в ее жизни! А уж потерять его теперь – этого она просто вообразить себе не могла. Нужно было что-то делать. Полтора часа – его все нет. Хотя сам обещал через часок быть! Что-то случилось, точно! Куда он там… в бар собирался?.. Поднявшись, она начала было собирать оружие, но, вспомнив, что в бар ее в таком виде не пустят, отложила в сторону. Взяла только нож. Хотя и не ахти ножевиком была – все же умела кое-что, благодаря Даньке. Да и ножевой от рукопашки не очень-то отличается, а в рукопашке она все ж смыслила. Выспросив на ресепшене, как найти бар, узнала, что до него от гостиницы всего ничего: сразу направо, и метров через сто уже и этот самый бар. Других заведений наподобие здесь не наблюдалось, а потому искать нужно было именно там. Вышла из гостиницы, свернула направо, торопливо зашагала к ярко горящей вывеске – но, не прошагав и полсотни шагов, вдруг остановилась: из кустарника, растущего справа от дорожки, выдвинулись две габаритные фигуры и заступили ей путь. – Не желаете ли составить компанию, мадам? – галантно осведомился правый. А левый с акцентом присовокупил: – Гууд ивенинг, мэм… Хороши вечэр… Выпьем глоток вискей… поболтаем… Юка развернулась, намереваясь обойти нежданных кавалеров и идти дальше – но сзади оказались еще двое. Один из них шагнул вперед, стальной хваткой вцепился в ее запястье и, дернув, потащил с тропинки вбок, в кустарник, где в темноте чернели еще две фигуры. Девушка взвизгнула, но американец рывком прижал ее к себе, закрыв ладонью рот, и все так же целенаправленно поволок дальше. Юка, в отчаянии извернулась, пытаясь вырваться, выдраться из рук этих упырей – и вдруг нечаянно, мельком, краем глаза ухватила взглядом фигуру, спешащую по дорожке от клуба. До капельки знакомые движения, легкая хромота на правую ногу, широкий стремительный шаг… И тогда девушка, впившись зубами в ладонь агрессора, что было силы завизжала: – Даня-а-а-а!.. * * * Продравшись сквозь веселящуюся на расслабоне толпу, Добрынин широким быстрым шагом устремился к выходу. Трясло его от увиденного так, как не трясло еще никогда в жизни. Даже когда Сашку мертвым увидал, и то, наверное, не был в таком бешенстве. Да и спешить нужно было: рекрутер не дурак и скоро сообразит, что человек, который хотел донести командованию какие-то сведения, уходить собрался. И ему труда не составит брякнуть полицаям или тем же морпехам. Очень нехорошо может получиться, если придется из логова врага под огнем выбираться, да еще и с любимой женщиной на буксире. Юка хоть и достигла немалых высот в боевом деле, но при мысли о том, что придется сунуть ее под пули, у Добрынина лысина мурашками покрывалась. Страшно! Вот, наконец, и дверь. Толкнул ее от себя – чуть входящего навстречу человека не зашиб. Поднял голову, намереваясь пробормотать слова извинения – и слова застыли у него в глотке! Навстречу входил… майор Хасан. Лишь невероятным усилием воли Добрынин погасил мгновенный импульс – выхватить нож с предплечья и всадить ему прямо в горло! А ведь мог, заряженный адреналином по самую макушку! И ведь дернулась уже рука!.. – Поосторожнее, мужик, зашибешь, – улыбнулся майор, мазнув по нему взглядом, – и прошел мимо. А у Данила вдруг как-то разом все и выстроилось. «…в последние полгода, начиная с осени – прямо потоком пошли. И все больше – матерые мужики, бессемейные. По одному, по два, группками… В основном к военным. Человек двести уже набрали, скоро по батальону полностью вакансии закроют» – это были слова рекрутера Николаса, произнесенные им буквально пять минут назад. И означать они могли только одно: бойцы Братства уже были здесь. Понемногу, капля за каплей, человек за человеком, они просачивались, проникали в общину, заполняя вакантные армейские должности. Двести человек – немало, особенно если ударить разом, внезапно. Операция Братства уже началась – причем началась давно, с осени – и очень скоро будет финальный аккорд! Это была точно такая же операция, какую провел сам Добрынин в Казахстане год назад! И она обещала быть не менее эффективной. Хлопнув дверью, он выскочил из бара и чуть ли не бегом устремился к гостинице… Вот теперь действительно нужно уходить немедля. Наверняка его приметы известны всем бойцам группировки. Они, конечно, сконцентрированы сейчас на другом, про мужика на протезе, который уделал Керимова, вряд ли помнят, но чем черт не шутит. Если узнают его – что тогда?.. Лучше не рисковать, делать быстрее ноги. По совокупности причин, так сказать. – Даня-а-а-а!.. Добрынин встал как вкопанный – и завертел головой по сторонам. Юка? Где?! Откуда она тут, в номере же оставил!.. Огляделся – и увидел… Слева у кустов, шестеро. Пятеро загораживают, прикрывая от посторонних глаз своими габаритами, а шестой, облапив, прижимал кого-то к себе и волок в кусты. Кого-то?.. Это и была Юка! Его Юка!!! Выброс был мощнейший, Данила словно с ног до головы током пробило. Чувствуя, как от переизбытка гормона в крови подрагивают в напряжении мышцы, он свернул влево, к кустам. – Э! Уроды! Стоять, – вышло сипловато, горло перехватило спазмом, – но там услышали. Тормознулись, пытаясь разглядеть в полутьме, кто это такой смелый приближается. Двое остались на месте – причем один из них продолжал держать девушку, – а четверо разошлись, раздаваясь в стороны и смыкаясь за спиной. – Руки убрал от нее, – стиснув до скрипа челюсти и деревенея от бешенства, сквозь зубы сказал Добрынин, останавливаясь перед морпехом. – Ху а ю, мэн?.. Тебя сюда не звали. Айм э марин!.. Андестенд? Ты есть кто?.. Местный?.. Раша?.. Вали дальше, а то вторую ногу сломаю… Юка дернулась – безуспешно – и америкос легонько приложил ее кулаком по голове. Чисто оглушить, чтоб не дергалась… Красная пелена, вспухшая перед глазами, нисколько не помешала. Данил, мягко ухватив рукоять, плавным движением сдернув нож с предплечья и ударил. Клинок, мелькнув рядом с ее головой, чиркнул по кости, входя в правый глаз агрессора. Добрынин потянул его назад – при этом внутри черепа мертвеца противно хлюпнуло – и тут же чуть подался назад, уходя от удара в висок справа. Перехват запястья, удар под руку, в подбородок – нож пробил и нижнюю челюсть, и язык, и нёбо, – и второй беззвучно сложился вниз. Данил, крутнувшись и одновременно уходя на нижний уровень, подсек кого-то сзади, укладывая на землю, и, выпрыгнув вперед и вверх из приседа, зарядил металлической болванкой протеза четвертому. Точнехонько в лоб. Кость не выдержала, лопнув со звонким щелчком, словно сухая сосновая доска, и мертвое уже тело унесло в кустарник. Трое минус. Снова уклон – удар, нацеленный в голову, прошел слева – и встречный, локтем в висок. Минус четыре. Тело, под завязку накачанное адреналином еще на выходе и получив дополнительный заряд здесь, работало само, на автомате, подмечая любое движение, буквально чувствуя его затылком, успевая реагировать, уклоняться с запасом, менять уровни, уходить от встречных ударов экономными четкими движениями… Со стороны казалось, что в центре, в кругу из шестерых человек, двигался какой-то неуловимый призрак, одновременно удерживающий все триста шестьдесят и задолго опережающий любой удар противника… Упавший еще только поднимался, и Добрынин, дав себе пару секунд, сконцентрировался на пятом. Любимая тройка с разносом внимания – правый-левый в голову и боковой в колено, на вынос. И результат тоже заведомо известный – сустав выломан внутрь, человек, упав, захлебнулся в вопле… Докричать ему он не дал – рухнул вниз, прямо на голову, с хрустом сокрушая правым коленом черепную коробку. Спружинил ногами, выходя в верхнюю стойку – и успел-таки отработать последнего еще до того момента, как он полностью встал на ноги. Клинок вошел слева, под ухо, по самые боевые упоры – и мужик, не успев даже полностью разогнуться, головой вперед повалился в траву. Восемь секунд – чисто. Он огляделся. Вокруг в разных позах и разной степени окровавленности, лежало шестеро. Но – в траве, в полутьме, так что с дорожки в общем то и не видно, если не приглядываться. Да и охрана с вышек не прочухала… Седьмая – Юка – тут же, но, слава богу, цела. Добрынин подскочил, проверил пульс – жива, обморок. Подхватил на руки ее бесчувственное тело и бегом рванул в гостиницу. План был прежний – рвать отсюда, как можно скорее. И только что упакованные ребята лишь добавляли ему актуальности. * * * – …Приметы неизвестного: рост средний, не выше метр восемьдесят; телосложение мощное, широкоплечее; волосы на голове отсутствуют полностью; имеется косой рваный шрам на левой скуле. Особые приметы: правая ступня заменена протезом в виде копыта, что не мешает полноценному передвижению и даже ведению боевых действий; имеет защитный костюм неизвестной конструкции, классифицировать принадлежность каким-либо вооруженным силам или группировкам не имеется возможности. – Протез? Уверен, Николай Палыч? – Так точно, товарищ генерал. Причем он на своем протезе шестерых морпехов врукопашку ножом уложил… – Серьезный… Ладно, дальше. Что по второму? – Второй – девушка. Приметы: рост ниже среднего, примерно метр шестьдесят; телосложение капралу Аарону Джонсу, имевшему непосредственный контакт, разглядеть не удалось, в связи со скрывающим тело защитным костюмом типа «демрон»; лицо предположительно восточного типа; волосы черные, средней длинны. Особые приметы отсутствуют. – Дальше. – Согласно показаниям военнопленных и, в частности, капрала, прибывшие имели сведения о том, что община ОАО находится под угрозой нападения. Капралу они рассказали только это. Донести более подробную информацию до первого лейтенанта, командира стрелкового взвода, в котором и состоял капрал Джонс, не смогли, в связи с убытием того на инспекционную проверку. С ним созвонились, доложили, поездку он прервал и выехал в расположение, однако вечером того же дня по неустановленным причинам оба неизвестных из общины ушли, переправившись обратно на левый берег с помощью жителя деревни Криуши, промышляющего извозом.