– Может, и нам, – хмыкнула учительница, – когда дело о том, как вы убили Веронику, попадет в суд, вероятность, что рассматривать его будет Ирина Андреевна, очень даже не исключена. «Исключена, – буркнула про себя Ирина, – нам свой брак не дают переделывать». – Женщина, что вы несете? – похоже, Огонькова слегка оправилась от первого потрясения. – Какое убийство? – Вы умная женщина, целый профессор, поэтому для вас не составило труда сложить два и два и получить четыре. Вероника поселилась на даче Валерии Михайловны, спокойненько себе жила, и вдруг резко едет в город поговорить с хозяйкой о чем-то важном. – Господи, да я была уверена, что тети Раисы давно нет в живых! Не надо мне приписывать ход мысли параноика. – А что ей мешало позвонить вам и признаться, что она раскрыла ваш секрет? – Даже и не знаю, что могло ей помешать. Может быть, то, что она не знала ни адреса моего, ни телефона? Я переехала в этот дом два года назад, а с тетей Раисой ни разу не встречалась после той злополучной практики. – Неубедительно. – Послушайте, вы ворвались в мой дом, несете какой-то бред, угрожаете… Детективов на ночь начитались? В Шерлока Холмса решили поиграть? Простите, но я в отличие от вас взрослый человек и не собираюсь участвовать в ваших шалостях. – Да неужели? – Представьте себе, – Марина Николаевна встала, – тете Раисе сколько лет? Сто или около того, а в этом возрасте люди часто страдают псевдореминисценциями и конфабуляциями. А я вам от страха сболтнула глупость, сами понимаете, под угрозами чего только не скажешь. Гортензия Андреевна заметила как бы в пространство, что эти песни ей знакомы. – Завтра же поставлю вопрос о вашей профпригодности, Ирина Андреевна, и о вашей, кто бы вы там ни были. Ирина растянула губы в улыбке, хотя мысленно уже попрощалась с должностью. Павел Михайлович завтра же ее уволит и будет, между прочим, прав, нельзя судьям вламываться в дома свидетелей и запугивать их до полусмерти. Ну и слава богу, не надо будет больше разрываться между семьей и работой. Гортензия Андреевна сказала, что посмотрит на это с большим удовольствием. – Всегда интересно наблюдать, как люди сами себя топят. А вообще вам будет довольно затруднительно писать на нас жалобы из КПЗ. Мне почему‐то кажется, что соответствующие органы с большим вниманием отнесутся к моей версии, что вы убили Веронику, как носительницу вашей тайны, чем к вашим цидулькам. – А когда соответствующие органы убедятся, что во время убийства Вероники я весь день провела в операционной, что они скажут? – Много чего. Сообщников еще никто не отменял. Огонькова вздохнула: – Я честно не знала, что Вероника докопалась до этой истории, и, конечно, рассказывать Валерии правду с ее стороны было крайне тупо. Узнать, что сын тебе не сын и почти тридцать лет тебя считали дурой совершенно напрасно… Тяжело выдержать такой удар, вот мозг и врубил аварийный механизм защиты, острое помрачение сознания с ретроградной амнезией. Гортензия Андреевна кивнула: – Давайте так, Марина Николаевна, мы никуда дальше не распространяем информацию о том, что вы совершили в роддоме, а вы нам рассказываете всю правду. – В смысле? – Всю правду о состоянии психики вашей подруги. – И о том, как так получилось, что муж ушел от нее к ее же воспитаннице, – добавила Ирина. Огонькова вдруг рассмеялась: – Ах это! Тут как раз нет никакого криминала, Валерия сама захотела с ним развестись. Филя никогда в жизни бы ее не бросил, он у нас однолюб. Это Валерка бабник, а Филя с шести лет как влюбился в Леру, так и пропал. Валерии нравилось, что за ней бегает такой симпатичный парень, да еще на год старше, это возвышало ее над другими девочками, делало желанной, привлекательной и авторитетной. Филипп тоже ей нравился, но она мечтала о такой любви, как пишут в книгах. Потом повзрослела, поняла, что жизнь одно, а сказки – совсем другое, и вышла-таки за своего верного обожателя. Пусть при виде Филиппа у нее ноги не подкашивались от восторга, но она знала, что он хороший и порядочный человек, и испытывала к нему искреннюю симпатию, а для семейной жизни это гораздо важнее. К сожалению, кроме родства душ существует еще сходство характеров, и тут все оказалось не так безоблачно. Валерия была прямая, целеустремленная, очень сдержанная женщина с развитым чувством долга, а Филипп при папе-академике с домработницей, шофером и нянькой вырос слегка безалаберным товарищем. Он не был неженкой и привередой, наоборот, переносил тяготы и лишения военной службы даже слишком легко. Выражения «Никогда так не было, чтобы никак не было, а всегда было, чтобы как-нибудь да было» и «Если дело – дело, то оно и само сделается, а если не дело, то его и делать нечего» являлись его основополагающими жизненными постулатами. Другие офицеры бегали по инстанциям, выбивали себе жилье, а Филипп ютился с женой и ребенком в одной комнате, ожидая, когда ему принесут ключи от дворца на серебряном подносе. Валерия не выносила пустой болтовни, а муж любил порассуждать на абстрактные темы. Для нее поговорка «Не давши слова – крепись, а давши – держись» была свята, Филипп же освоил этот навык только под влиянием жены. Например, возле дома появилось осиное гнездо. Филипп читает целую лекцию, почему осы – это плохо, чем они опасны, какие существуют методы борьбы и какие у каждого из них недостатки и преимущества, разрабатывает план действий, а тем временем Валерия молча заматывалась в одеяло и убирала гнездо. Солгать для Валерии было так же невозможно, как полететь, и это было почти единственным прегрешением, за которое она серьезно ругала детей, но порицалась не только сознательная ложь, но даже преувеличение. Никогда нельзя говорить того, в чем не уверен, считала Валерия, а Филипп не особо разделял это убеждение жены. Ведь это же такая мелочь, подумаешь, жена спросила, привезли ли в булочную свежий хлеб, а ты не обратил внимания, но, в принципе, знаешь, что раньше шести вечернюю партию не привозят, поэтому и сказал, что не привезли. Невинная не ложь даже, а умозаключение, но Валерию подобные штучки приводили в настоящую ярость. При этом Филипп совершенно искренне считал, что они счастливы, ведь Валерия, верная своему принципу сначала подумать, а потом промолчать, никогда не устраивала ему скандалов. В их доме это была вообще вещь неизвестная. Потому что когда ты подумаешь, то сообразишь, что человек не со зла так с тобой обошелся. Марине Николаевне запомнился случай, когда у Гаккелей сломался бачок от унитаза. Филипп по своему обыкновению принялся рассуждать, какая это важная деталь канализации и как без нее будет плохо жить, но все-таки взялся за разводной ключ, что-то повернул, и дефицитный фаянсовый бачок раскололся, как орех. Нормальная жена за такое убила бы, а Валерия только улыбнулась и принесла с балкона цинковое ведро. Оттого, что все испортят друг другу настроение, бачок все равно не склеится. Короче говоря, Филипп жил, как у Христа за пазухой, всегда его ждал чистый дом, вкусный обед и ласковая улыбка жены. Дети тоже были ее зоной ответственности, он только водил их гулять да иногда спал на задней парте во время родительского собрания. Иногда мелькали бантики девочки Вероники, но Филипп привык, что в доме у них всегда больше детей, чем записано у него в паспорте: то дочь приводила подружек, то сын – товарищей, то племянники пасутся несколько дней кряду, пока брат с супругой оголтело занимаются туризмом. Филипп по-настоящему любил жену, мужчины редко умеют изображать такое убедительно. Страсть могут, но настоящую любовь нет. Гаккель-Ветров не был гигантом решения бытовых проблем, зато содержал семью и не строил домочадцев, не пил, не гулял, досуг посвящал литературному творчеству, то есть не муж, а мечта. Марина Николаевна, которой так и не удалось создать семью, страстно завидовала подруге, хоть и понимала, сколько сил вложила Лера в свою идиллию. Когда дети подросли, Валерия хотела вернуться на целую ставку, но не получилось. К сожалению, она так и не смогла закончить кандидатскую, официально из-за семейных хлопот, но Марина Николаевна вместе со всем остальным миром считала, что просто силенок не хватило. Ассистент без ученой степени не сильно украшает кафедру, поэтому Валерии предложили или перейти на должность старшего лаборанта, или оставить как есть полставки, но без понижения в статусе. Поскольку материальных трудностей Гаккель не испытывала, то выбрала второй вариант. Четыре часа в день посвящала кафедральной рутине, а свои научные гипотезы изучала в свободное время вместе с дедом Вероники, профессором Павловым. Работали они на кафедральном оборудовании, а расходные материалы частично брали с излишков, частично доставали за личные средства. Позже, когда они прошли стадию экспериментов на мышах (большинство реактивов и мышей, кстати, было куплено на первые гонорары Филиппа), к работе подключился Валерий. Официального признания они так и не дождались, но Валерия была равнодушна к славе и почестям. Главное, она занимается интересным делом, а остальное не важно. Подросшая Вероника страстно влюбилась в Валерия Гаккеля, пораженная его редкой красотой, мечтала признаться и отдаться, Лера с Мариной еле-еле в четыре руки удержали ее от этого опрометчивого шага, потому что младший братик Филиппа не отличался спартанским нравом. Для гарантии Валерия напрягла все связи и устроила Веронику во ВГИК, чтобы обстановка другого города, самостоятельная жизнь и интересная учеба вымели у нее из головы страдания по женатым мужикам. Коля уже вылетел из гнезда, сначала в армию, потом на Камчатку, вслед за ним выпорхнула и Алена, и внезапно Валерия с ужасом начала понимать, что ей нравится жить одной. Крамольные, позорные для советской женщины чувства, но, черт возьми, она радуется, когда Филипп сообщает о предстоящей командировке, а накануне его возвращения у нее портится настроение. Она почти силой, как новичка-парашютиста из самолета, выталкивает его из дому на банкет, якобы для поддержания полезных связей, а на самом деле ей просто хочется провести вечер в одиночестве. И да, она скучает по детям, но, боже ты мой, как хорошо, что они живут в другом городе и своих детей – ее горячо любимых внуков – при всем желании не могут повесить бабушке на шею! Валерии было очень стыдно, но жить с мужем она больше не хотела. Надоело готовить ему вкусную и разнообразную еду, следить за гардеробом и за тем, чтобы он держал все принятые на себя обязательства. Не опаздывал на встречи, которые назначил, просил нужных людей за тех, за кого обещал, и так далее. Фантастические заработки Филиппа позволяли держать целую армию домработниц, но их все равно необходимо контролировать, а самое ужасное, что муж любит ее и любит с ней общаться. У нее в голове новый эксперимент, а он лезет обсуждать сюжет новой пьесы. Ей на сутки дали новую монографию на английском языке, надо срочно прочитать и сделать выписки, а Филиппу приспичило поболтать о творчестве Горького. Ей хочется просто тупо полежать перед телевизором, а он зовет кататься на лыжах, мол, в их возрасте необходимо поддерживать форму. Марина Николаевна говорила, что в одинокой жизни нет абсолютно ничего хорошего и липучка Филипп гораздо лучше, чем никого или любая другая модификация мужа. Валерия просто надорвалась за всеми ухаживать, а как только прочувствует, что такое просыпаться одной в пустой квартире, сразу изменит свои приоритеты. Пользуясь тем, что у преподавателей вуза большой отпуск, Валерия махнула в Крым, сняла там полдома и два месяца прожила в полном одиночестве. А когда вернулась, заявила, что теперь точно хочет разводиться, ибо в жизни не была так счастлива, как в эти два одиноких месяца. Филипп перенес это известие очень болезненно, уговаривал, предлагал всякие варианты вплоть до раздельного проживания, лишь бы только не развод, но Валерия хотела быть свободной официально. Она даже была согласна разменять свою квартиру, но Филипп только махнул рукой и гордо удалился. Денег столько, что с жильем решит в две недели, а пока перекантуется в пустующей квартире воспитанницы жены. А тут неожиданно вернулась хозяйка, у которой начались съемки на Ленфильме… Когда встречаются молодая женщина, не знавшая полноценного детства, и брошенный мужчина средних лет, итог предсказать нетрудно. Завязался роман, и вскоре Филипп с Вероникой поженились при горячем одобрении Валерии. Вероника была хорошей девочкой и выросла прекрасной женщиной, чуткой, доброй и скромной. Эти качества помогли ей сохранить достоинство в довольно-таки двусмысленной ситуации, когда бывшая жена не только остается лучшим другом твоего мужа, но и является твоей старшей подругой, почти матерью. Ни разу ей в голову не пришла здравая мысль, что с какой радости, собственно, Филипп продолжает содержать свою бывшую, коль скоро она сама его выставила из дому? – Да, высокие отношения, – протянула Гортензия Андреевна, выслушав рассказ Огоньковой, – а дети как к этому относились? Марина Николаевна улыбнулась: – Алена нормально восприняла, а Коля пытался проклясть отца, но Валерия быстро вправила ему мозги в том духе, что мы в вашу жизнь не суемся, и вы не лезьте. – Ясно. А почему они не приехали на суд? – Филипп сказал, что помочь они ничем не помогут, так зря кататься смысла нет. Мать не хочет, чтобы дети ее видели на скамье подсудимых или в психиатрическом отделении, ему тоже легче переживать самому, чем психовать, как перенесет дорогу беременная Алена. Пусть занимаются своими делами. – Сурово. – Но правда, что бы изменило их присутствие? – Ну как? – растерялась Ирина, – поддержка моральная хотя бы… – Для Филиппа с Лерой лучшая моральная поддержка это уверенность, что с детьми все в порядке. Кроме того, они знают, что, когда помощь потребуется по-настоящему, Алена с Колькой обязательно приедут. И вообще… – Марина Николаевна вдруг улыбнулась, – вы тут меня обвиняете, что я убила Веронику, лишь бы скрыть, что Коля не родной, а ведь эта новость, думаю, не произвела бы на его родителей сильного впечатления. Они его любят не как продолжение себя, а как родного, но отдельного человека. Мне даже кажется, что они будут нам с тетей Раисой благодарны… Гортензия Андреевна фыркнула: – Хотите проверить? – Нет, пусть все остается как есть. Филипп простит, а Валерия – нет. Она не прощает лжи. Уже прощаясь, Ирина вдруг вспомнила про научную работу Валерии. Огонькова состроила неопределенную гримаску и покрутила пальцами: – Ну так, соу-соу. Мне ее идеи действительно казались глупостью, так что, когда адвокат посоветовал чуть-чуть сгустить краски, я даже не посчитала это ложью. * * * Когда понимаешь, что поставил неверный диагноз, то нужно сделать все возможные анализы и провести все доступные исследования, чтобы поставить верный. Сначала получить данные, а потом начинать над ними думать, ибо чем меньше информации, тем легче рождается теория и выглядит такой стройной и красивой, что отказаться от нее нет никаких сил, и новые факты подгоняются или игнорируются. Один раз он уже поддался логичному объяснению и сел в лужу, второй раз этой ошибки повторять не стоит, надо изучить всю доступную фактуру, прежде чем делать выводы.