Меня переполняет разочарование. Я решаю отказаться от своей блестящей теории заговора о том, где Киллиан — Тайный Босс Всего. Если бы он каким-то чудесным образом был связан с государственной службой, то не имел бы в гардеробе такое количество костюмов от Armani. Не говоря уже о том, что он не был бы миллиардером и не жил бы в небоскребе. Работай он на правительство, получал бы повышенную пенсию и льготную медицинскую страховку, но на этом все. Так я возвращаюсь к тому, с чего начала. Мне известно лишь, что он сексуальный, богатый, высокомерный незнакомец и чемпион по оральному сексу. Я серьезно задумываюсь, что, возможно, все это тайное общество «Плаща и кинжала», «не кто, а кем является», «я помогаю людям» — полнейшая чепуха. Он просто получает удовольствие, мучая мой разум. Но он не более чем гангстер с раздумым ЧСВ. Это самое простое объяснение. Особенно учитывая его гигантское эго. Но кое-что не вяжется. Почему у него акцент? Что за любовь к Шекспиру? Зачем взламывать спутник? Да и вообще, кто, черт возьми, знает, как взломать спутник? Все это так утомительно! По дороге домой с работы я решаю побаловать себя ужином. Я не в настроении снова быть рефери между Фин и Макс, поэтому останавливаюсь в маленьком итальянском заведении, где лазанья почти не уступает моей. Выбрав столик, я заказываю бокал красного вина и тарелку пасты Болоньезе у пожилого итальянского официанта. Затем устраиваюсь в кресле и любуюсь очаровательным декором. И в момент, когда я поднимаю бокал, чтобы сделать глоток вина, я бросаю случайный взгляд в окно. Там, на улице, стоит Киллиан. С женщиной. Очень беременной женщиной. Он держит ее в своих объятиях. Нежно целует. Затем одно рукой ласкает ее лицо, а второй водит по большому животу. Я цепенею. Каждый мускул в моем теле сжимается. Я не могу ни дышать, ни двигаться, ни даже моргать, когда смотрю на эту парочку на тротуаре. Девушка молода и хороша собой, примерно моего возраста. Брюнетка, как и я. Она смотрит на него, и ее глаза светятся. Он смотрит на нее сверху вниз, и его губы расплываются в улыбке. Боже, как это больно. Как горько. Не припомню, чтобы меня когда-либо так раздирало от боли. Словно кислота разъедает мою плоть и кости. Я не могу дышать. Я умираю с каждым одним агонизуюрующим ударом сердца за другим. Через мгновение они уходят, держась за руку, пока не исчезают из поля моего зрения. Я же так и остаюсь примороженной к месту, сжимая в руке бокал с вином. Горячие слезы скапливаются в уголках моих глаз. Он клялся, что не использует меня. Он смотрел мне в глаза и уверял, что каждое сказанном им слово было правдой. Он посчитал, что из меня получится потрясающая мать. Когда официант подходит к столику с моим блюдом, чары, под которыми я находилась, рассеиваются. Я осторожно ставлю бокал трясущейся рукой. Достаю наличные из кошелька и оставляю их на столике, затем встаю и на автомате иду к своей машине. Мое сердце колотится. Моя кожа становится липкой. Мой желудок скручивается в узел. Я чувствую, что мне не хватает кислорода, но ничего не могу с собой поделать. Мир расплывается, как будто я вот-вот потеряю сознание. Беременная. Она беременна от него. На ее месте могла быть я. Я чувствую себя такой дурой. Глупым, наивным ребенком. Меня так сильно тошнит, что кажется, будто мое тело жаждет очистить все мои органы. Особенно мое глупое сердце. Потому что я обманывала его до сих пор, пока не увидела Киллиана с… с женой? Пассией? Еще одной тупой идиоткой, вроде меня? Сейчас же с душераздирающей ясностью стало очевидно, насколько этот мужчина мне дорог. Хоть я старалась этого не делать, хоть и сопротивлялась изо всех сил, я влюбилась в него. Я полюбила его. Рыдание вырывается из моей груди. Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы задушить его. Я несусь по городским улицам на сумасшедшей скорости, не видя и дрожа, не имея ни малейшего представления, где я нахожусь и куда направляюсь, пока с визгом покрышек не останавливаюсь перед винным магазином. Вбегаю внутрь с дикими глазами, зная, что выгляжу как сумасшедшая, но мне все равно. «Я попрошу у твоего отца разрешения жениться на тебе». — Идиотка, — шепчу я, спотыкаясь в проходе. — Ты знала, что он мерзавец. Лжец. Ты знала это. А теперь посмотри на себя… Я беру с полки большую бутылку текилы и разворачиваюсь, направляясь к выходу. — Ты позволила ему соблазнить себя. Ты позволила ему трахнуть себя. Ты впустила его в свое сердце. Я распахиваю стеклянную дверь и выхожу наружу, спотыкаясь, но прижимая бутылку текилы к груди, как спасательный жилет. Я не могу думать ни о чем другом, кроме желания выплеснуть из себя все это дерьмо. Мне нужно заблокировать эти чувства: боль, стыд и ужасную ярость. Ревность. Я никогда так не ревновала. Ощущения, что меня снова и снова пронзают ножом в сердце. Его рука нежно ласкала ее живот… Этот образ я не забуду до конца своей жизни. Я рывком распахиваю дверцу машины. Уже собираюсь прыгнуть внутрь, но кто-то с криком оттаскивает меня. — Какого?.. — Я поворачиваюсь, дезориентированная. На меня кричит мужчина. По-корейски, так что я понятия не имею, что ему надо. Но он продолжает орать на меня, дергает за руку, тянет, и, как после пощечины, я понимаю, что происходит. Я вышла из магазина, не заплатив за текилу. — Ой, извините! Мне так жаль, я не хотела… Подождите, мой кошелек… Я достану деньги… Потом я понимаю, что, должно быть, оставила его в ресторане, потому что не нахожу его в автомобиле. Владелец корейского магазина все еще кричит на меня. На тротуаре собралась небольшая толпа. Люди смотрят на меня с различными выражениями — от любопытства до презрения. Я пытаюсь отступить, объяснить, что все это ошибка, и я заплачу за бутылку, разумеется, я заплачу, но кореец начинает называть меня воровкой, и картина происходящего превращается в уродство. Несколько зрителей достают свои мобильные телефоны и принимаются снимать все на видео. — Вызовите полицию, — командует какой-то здоровяк. — Она пытается сбежать! — орет другой. — Нет! Не пытаюсь! Это все недоразумение! — Я отступаю, пытаясь вырвать руку из крепкой хватки корейца, но точно знаю, как это выглядит. Кто-то хватает меня сзади, толпа начинает визжать, и все летит в тартарары. ГЛАВА 28 Джули От копа, который меня арестовал, несет супом. Не чем-то вкусным, а кислятиной, вроде вонючих носков. У меня снимают отпечатки пальцев, фотографируют мою физиономию, обыскивают и спрашивают о принадлежности к банде и инфекционных заболеваниях, затем провожают в камеру предварительного заключения и велят оставаться на месте. — Когда я смогу позвонить? — спрашиваю я полицейского. — Как только я захочу, — бросает он и неторопливо уходит. Я остаюсь одна в камере. Сажусь на жесткую металлическую скамью у цементной стены и стараюсь не обращать внимания на темно-желтое пятно на полу в углу. Проходит час. Потом два. К концу третьего часа я начинаю задаваться вопросом, не происходит ли забастовка полиции, потому что никто не пришел навестить меня. За такое преступление, как мелкая кража, достаточно внесения залога для выхода. Нет причин задерживать меня на неопределенный срок. Но никто так и не приходит. Наконец, часа в четыре утра, другой полицейский открывает мою камеру. Он большой, с бритой головой и ужасающими глазами. Я решаю не отчитывать его за задержку и тихо следую за ним из камеры по коридору. Он поворачивается к двери без таблички и заводит меня в маленькую комнатку. Внутри лишь два металлических стула и искореженный металлический стол, на котором ничего нет. Полицейский указывает на один из стульев. — Садись. Я озадаченно оглядываюсь по сторонам. Помещение выглядит в точности как одна из тех комнат для допросов из фильмов. Абсолютно голые цементные стены, за исключением одной с темным отражающим стеклом, где определенно прячутся люди. — Что происходит? — Садись, — повторяет он, и звучит это как: «Задай мне еще один вопрос, и я вышибу твои мозги».