Поскольку это место являлось главным распределительным узлом для критически необходимых поставок, пожар стал особенно разрушительным. Но сегодня анонимный благотворитель подарил организации две тысячи коробок подгузников, чтобы восполнить их потери. Помимо этого, было пожертвовано большое количество смесей, одежды, одеял и игрушек. Мы не знаем, кто этот анонимный филантроп, но Мерил Хопкинс, президент благотворительного фонда, назвала его ангелом. Джон, возвращаемся к тебе в студию. Деклан выключает телевизор и поворачивает ко мне. Он явно в шоке. — Вор-филантроп? Ничего не понимаю. — И я. Кстати, у Лиама есть еще компании, связанные с товарами для новорожденных? — Нет. Я обдумываю это с минуту, в равной степени обескураженный и заинтригованный. Пара женщин-воришек врывается на склад и угоняет грузовик с подгузниками. При поимке им грозит обвинение в крупной краже с возможным максимальным приговором в тридцать лет тюрьмы, несмотря на добрые намерения. На хрена так рисковать? А как насчет других вещей, одежды, еды и игрушек? Если их тоже украли, то кража подгузников была частью более масштабной, организованной операции. Операции, на планирование которой ушли недели или месяцы. И все это за просто так? В этом нет никакого смысла. Никто в здравом уме не пойдет на такой риск с нулевым вознаграждением. Если воры охотились не за деньгами, то определенно за чем-то другим. Потому что если я что-то и знаю наверняка о человеческой природе, так это то, что человек, который не мотивирован жадностью, обычно мотивирован чем-то гораздо более темным. Например, жаждой власти. Например, желанием отомстить. С этими вещами я слишком хорошо знаком. Когда я начинаю быстро и жестко печатать на клавиатуре своего компьютера, Деклан говорит: — Что ты делаешь? — Собираюсь на охоту. Как только сайт Министерства обороны погружается, я приступаю к работе. Спрятались вы или нет, воры, я иду. ГЛАВА 3 Джули Когда я снова оглядываюсь через плечо, Фин раздраженно вздыхает. — Может, ты прекратишь это делать? Ты действуешь мне на нервы. Я бормочу извинения и делаю еще один глоток «Маргариты», но не могу избавиться от ощущения, что за мной следят. Если учесть, что выросла я под постоянным контролем нескольких десятков телохранителей, учителей и нянь, это чувство мне отлично знакомо. Именно поэтому я такая дерганная, хотя должна праздновать. Фин и Макс, которые сидят по обе стороны от меня за высоким столиком в шумном, переполненном баре «Ла Фиеста», не разделяют моего волнения. Они улыбаются и смеются, флиртуя с симпатичным барменом, за что тот продолжает присылать бесплатные напитки. Все как обычно. Я — счастливая обладательница яркого света, который производят мои подруги (отсюда и бесплатные напитки), но если бы я оказалась здесь одна, то платила бы сама. Не потому, что я уродина или что-то в этом роде. Правда, по сравнению с пышной, сладостной красотой Фин и острой, жесткой девичьей сексуальной привлекательностью Макс, я так же интересна, как подошва ботинка. Это связано с той же причиной, по которой я ношу мешковатую одежду, не пользуюсь косметикой и отзываюсь на фальшивую фамилию: чтобы слиться с толпой. Чтобы раствориться на заднем плане. Внимание — это последнее, чего я хочу. Внимание означает вопросы, а вопросы означают ответы, а ответы — особенно правдивые — это то, что я никогда не даю. Внимание для девушки вроде меня может быть опасным. Смертельно опасным. Поэтому я держу голову опущенной, рот закрытым и остаюсь настолько холодной и отстраненной, насколько это возможно, даже когда хохотушки рядом вызывают спонтанную эрекцию вокруг себя. — Может, уберешь от меня свои штучки? — сердито говорю я, указывая рукой на ее грудь. Хотела бы я, чтобы Фин не испытывала такой любви к блузке с глубоким вырезом. — Они чуть ли не в моей сальсе. Я отодвигаю тарелку из-под ее нависших грудей, беру лепешку из корзинки в центре стола и макаю ее в соус. Затем кладу ее в рот, наслаждаясь пряным вкусом и хрустом. Фин безмятежно улыбается. — Я знаю, тебе это трудно понять, второй размер, но девочкам нужен свежий воздух. — Что им нужно, так это подтяжки. Она выгибает брови. — Хочешь сказать, что мое великолепное декольте обвисло? — Нет. Я предлагаю тебе инвестировать в нижнее белье, благодаря которому мужское население Бостона не будет знать анатомию твоей груди. Кажется, что ты нацепила кальку вместо лифчика. У того мужика вот-вот случится сердечный приступ. Фин переводит свой зеленоглазый взгляд на пожилого джентльмена через несколько столиков от нас, о котором и идет речь. Как только он замечает это, давится своим тако. — Бедняжки, — ласково вздыхает она. — У них нет ни единого шанса. — Кстати, о бедняжках, — тихо шепчет Макс. — Парень в конце бара — огонь. Мои трусики плавятся. Она смотрит поверх моего левого плеча, но когда я уже собираюсь оглянуться, она шипит: — Не смотри! — Как я тогда оценю, что он огонь, если не могу смотреть? — Не смотри прямо сейчас. — Она делает вид, что рассматривает свой маникюр. — Я скажу, когда можно, как только он перестанет прожигать дыры в твоем затылке. Значит, кто-то смотрит на меня. Мужчина. Не хорошо. — А как он выглядит? Макс поднимает глаза, затем быстро опускает их к ногтям. Красный румянец расползается по ее щекам. — Как будто он способен оплодотворить женщину на расстоянии. Господи, вот это глаза. Лицо. Тело… — Он — помесь Джеймса Бонда и Росомахи, — исподтишка бросив на него взгляд, который она пытается замаскировать, встряхнув волосами, вставляет Фин. — Только больше. И еще горячее. — И гораздо опаснее, — соглашается Макс. Опасный? У меня замирает сердце. Все волоски на моих руках встают дыбом. — Дай мне свою пудреницу, — жестко требую я у Фин. Они с Макс обменивается встревоженными взглядами, затем Фин зарывается в сумочку, которая все это время висела на спинке стула, и достает оттуда маленькую зеркальную пудреницу, без которой никогда никуда не выходит. Молча протягивает ее мне. Я щелчком открываю ее, делаю глубокий вдох и подношу к лицу. Делая вид, что проверяю свою несуществующую помаду, бросаю взгляд на мужчину позади меня. Отражаясь в зеркале, пара сверкающих темных глаз встречается с моими. Господи Иисусе. Я чувствую разряд, как будто кто-то включил меня в розетку. Макс ошиблась. Он не огонь. Он гребаный вулкан.