Я решаю, что мне нравится это место и я хочу остаться здесь подольше. Я звоню Хэнку из таксофона, которые стоят рядом с уборными ресторана. — Сколько у меня накопилось дней отпуска? — Ты работаешь на меня уже пять лет. В год набирается две недели оплачиваемого отпуска. Ты никогда его не брала. Так что посчитай сама. Почему ты спрашиваешь? — Психотерапевт, к которому я ходила сегодня утром, сказал, что мне будет полезно немного отдохнуть от работы. Хэнк замолкает, а потом вздыхает. — Это ложь, так ведь? — Да. — Джули, я беспокоюсь за тебя. — Мне просто нужно несколько дней отдохнуть. — Сколько дней? — Скажем… сто восемьдесят семь? — Отдохни до конца недели, — твердо говорит он. — Соберись с мыслями и приходи в следующий понедельник свежим. Договорились? — Договорились, — с облегчением соглашаюсь я. — Девочка? — Да? — Ты умница, — хмыкает он. — Поэтому уже знаешь, как поступить с твоим бухгалтером. Доверься своей интуиции. В слове «бухгалтер» я слышу сарказм. — Хотелось бы мне, но моя интуиция в данный момент ведет кровавую войну между мозгами и чреслами. Все ужасно. Количество жертв растет. Он хихикает. — Ах эта молодость с переизбытком гормонов. Рад, что уже старый. Все гораздо менее запутанно. — Ты не старый! — Я живу в два раза дольше тебя. Полвека. — Полвека — это еще не старость. Последний раз я видела бабушку, когда ей было девяносто два, и она была полна сил. — Держу пари, она выглядела свежей, как маргаритка, не так ли? Когда я не произношу ни слова, он смеется. — Ага, я так и думал. В пятьдесят лет еще не стар ни умом, ни духом, но поверь мне, малышка, когда доживешь до моего возраста, начнешь избегать зеркал. Твоя кожа покрывается непонятными пятнами. Пределом мечтаний становиться спать всю ночь напролет, не вставая при этом, чтобы пописать. Все, что может провиснуть, сморщиться или болтаться, делает это. — Прошу меня простить, мне надо отойти поблевать. — Эй, это все вина гравитации. «Ты мне нравишься так же, как Ньютон любил гравитацию. Как только он открыл ее, все остальное обрело смысл». Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к холодному металлическому корпусу таксофона, молясь о чуде, которое заблокирует слова Киллиана и его прекрасное лицо из моего сознания. — Ты на проводе? — Да. Просто интересно, существует ли способ очистить разум от наложенных тобой отвратительных образов. У меня травма. Я больше никогда не смогу смотреть тебе в глаза. — Уверен, ты выживешь. Увидимся в понедельник. — Он вешает трубку, не дожидаясь ответа. Следующим звонком становится запись на голосовую почту, которую мы с Фин и Макс используем для экстренных случаев. Я оставляю сообщение, что меня не будет в городе несколько дней, но даю понять, что со мной все в порядке. Из-за чрезмерной осторожности я больше ничего не добавляю. Особенно информацию о том, где я остановилась. Я знаю, они поймут. Я снимаю комнату в мотеле у самой воды до конца недели. Оттуда открывается вид пристань, где мирно раскачиваются лодки. В номере есть полностью укомплектованный мини-бар и джакузи, достаточно большая, чтобы уместить трех человек. Если именно так выглядит рай, пора бы начать принимать меры, чтобы точно туда попасть. Потом перезваниваю на автоответчик и сообщаю Фин, в каком торговом центре оставила автомобиль, чтобы она ее отогнала. В кухонном ящике хранится запасной ключ, но, зная ее, уверена, она просто вскроет тачку. В вестибюле мотеля располагается небольшой сувенирный магазинчик, где я покупаю зубную пасту и кое-какие туалетные принадлежности. В отделе чуть ниже по улице, явно для туристов, нашлись для меня футболки и шорты, шлепанцы и легкие цветочные платья. Пока я разорялась на всякие тряпки, гадала, когда в последний раз покупала себе одежду. В отличие от модницы Фин или Макс, которая всегда выглядит так, будто идет на кастинг на роль в следующей части «Расхитительницы гробниц», я, как правило, хожу в джинсах. Вторую половину дня я брожу пешком, без цели. Когда солнце опускается за горизонт и мой пустой желудок начинает протестовать, я ищу местечко, чтобы поужинать. Мне на глаза попадается устричный бар с переполненным патио и музыкальной группой, которая в углу зала исполняет кавер-рок-песни. Я сажусь за барную стойку и заказываю шардоне у прилизанного бармена с растрепанными волосами, которому на вид около двухсот лет. Он представился Харли (прозвище в честь мотоцикла), что он живет в этом городе со дня своего рождения, а также что он влюбился в меня. — Я тоже люблю тебя, Харли, — говорю я ему, улыбаясь. — Давай вдвоем сбежим в Мексику? Хихикнув, он смотрит направо. — Я бы поддержал тебя, милая, — он понижает голос, — но, думаю, сегодня вечером ты поймаешь рыбку покрупнее. Я поворачиваюсь, чтобы узнать, что привлекло внимание бармена. Там, в пол-оборота, на стуле сидит мужчина и сканирует толпу, упершись локтями в барную стойку и небрежно закинув на соседний табурет длинную ногу в джинсах. Глаза скрывают затемненные очки, а обтягивающая белая футболка, ботинки и ковбойская шляпа подчеркивают его красоту, вызывая коллективное вожделение каждой женщины в этом месте. Татуировки покрывают его мускулистые руки от выпуклых бицепсов до запястий. Он проводит рукой по короткой черной бороде на квадратной челюсти, открывая отличный вид на другие свои татуировки. Те, что на костяшках его пальцев. Я не могу описать это чувство. Шок, ярость, недоверие, удовольствие, ужас, благоговение и почти непреодолимое желание совершить кровавое убийство с помощью коктейльной зубочистки в полном зале. Киллиан поворачивает голову и смотрит на меня. Я не вижу его глаз за зеркальными стеклами очков, но чувствую их, словно огненно-красные лазерные лучи разрезают меня надвое. Я снова переключаю свое внимание на Харли. — Знаешь что? Вино тут не поможет. Мне нужна текила. — Умница! — Он достает из-под стойки рюмку, небрежно наливает в нее текилу, протягивает мне и говорит: — Только помни, милая: нет защиты — нет любви. Во что же превратилась моя жизнь… Харли уходит, чтобы заняться другими клиентами. Я с колотящимся сердцем наблюдаю, как Киллиан садится на табурет рядом со мной. Он делает вид, что внимательно изучает меню, написанное мелом на стене за стойкой. Затем, словно вырос на ранчо в Техасе, протяжно произносит: — Хей, дорогуша! Как твои дела сегодня? Я борюсь с желанием стукнуться лбом о стойку бара, выпив вместо этого текилу. Затем, без всякого акцента, он добавляет: — Не прониклась ковбойской атмосферой, да? Так и знал, что стоило говорить с британским акцентом. Женщины тащутся от англичан. — Вообще-то мы обожаем вонзать вилы в грудь раздражающих мужчин, привязывать их к стулу, а потом поджигать. — Хм. Не уверен, что для такого существует акцент. — Он подавляет смешок. Я машу Харли, чтобы он повторил мне текилу. — Что ты здесь делаешь? — То же, что и ты, дорогая. Осматриваю достопримечательности. Выпиваю. Любуюсь этими прекрасными людьми. И вновь этот техасский акцент. Хотелось бы мне сказать, что это звучит глупо, но нет. Это звучит невероятно горячо, но и невероятно раздражает. — Итак, ты следил за мной. Снова. — Ты забыла о той части разговора, когда я пообещал, что буду охранять тебя? — Я и подумать не могла, что это означает твое постоянное присутствие на расстоянии крика. И я вполне в состоянии сама о себе позаботиться, спасибо.