Часть 36 из 46 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Тео… как там тебя, Тео, да? Все говорят, из-за тебя проблемы.
— Следующий!
В общем, оставшийся бесогон так и не смог добавить ничего внятного, но сурово нудел о служебном долге. Как я понимаю, нас снова обвиняют в том, что черноволосая демонесса в алмазах опять подвела кого-то из наших под монастырь. Никто не знал, как остановить Якутянку, но зато все почему-то думали, что лично мне это известно и я манкирую своими прямыми обязанностями по её физическому уничтожению.
Я подумал, что, наверное, здесь ещё не слышали о нашей с ней встрече в бане. Вообще порвали бы на куски, даже Гесс не защитил бы, как ни старался бы. Если увижу её ещё раз, надо непременно напомнить о том, что мы уже внесли небольшие изменения в наш договор. Она никого не трогает.
— Следующий!
Когда настала наша очередь, мы с короткохвостым напарником безропотно и бесстрашно шагнули в офис чёрного ангела с прилизанным пробором. Сейчас он заметно изменился, если раньше угрожал нам, даже кулаками пытался махать, строя из себя крутого, то теперь подчёркнуто вежлив, отстранён, деловит, холоден до изжоги. Которую, впрочем, мы всё равно у него вызываем одним своим присутствием.
— Для вас есть задание, — даже не поздоровавшись, объявил Дезмо. — На этот раз Марта с вами не идёт, так что справляйтесь сами. Да, высокому руководству известно, что только благодаря ей вы сумели справиться с шайтанами в пустыне под Иерусалимом. Поблажки закончились, Фролов, теперь работайте сами, ручками, корона не свалится.
Мы с Гессом фальшиво вздохнули — как жить, лафа закончилась, халявы нет, о боже, боже…
— Отправляетесь на строительство Санкт-Петербурга, ко двору светлейшего князя Меншикова.
— Изгонять из него бесов воровства?
— Нет, из самого императора Петра Алексеевича.
На мгновение мне показалось, что я ослышался. То есть совсем недавно рассуждал о бесперспективности изгнания нечистой силы из всесильных мира сего, и вот вам нате! Нам уровень повысили или просто отправляют на почётную казнь в казематах Петропавловской крепости? Впрочем, и то и другое вполне может подаваться в одном флаконе.
— Согласно общим этическим правилам я должен был бы пожелать вам удачи. Но смысл? — Дезмо равнодушно нажал на клавишу Enter.
— Задница Вольтерова…
Можно было бы, конечно, упомянуть также и Диогена, и Декарта, и Розанова, и Фрейда озабоченного, но «задница» была на данный момент самым точным обозначением того, куда и в каком виде мы попали. Промозглый осенний денёк, солнца над головой нет, лютый ветер (хорошо мы тепло одеты!), моросящий дождик и огромный людской муравейник вокруг нас.
Всё раскопано, перепахано, перерыто, повсюду брёвна, ямы, пирамиды обтёсанных камней, суетящиеся мужички в простых сермягах и лаптях, усталые бабы, статные солдаты в зелёных с красным мундирах, не помню, семёновцы это или преображенцы, выросшие из потешных полков, лошадки-трудяги, двое ругающихся тонконогих немцев, едва ли не по колено в грязи, зато в длинных париках и дорогих камзолах, тычут пальцем в чертежи будущего квартала.
Русская, татарская, голландская, финская, немецкая, французская речь звучала со всех сторон. Грохотали военные барабаны, поддерживая ритм для рабочих, волокущих на катках тяжёлые гранитные плиты. Мимо проносились запылённые всадники со скорыми депешами. Откуда-то распевно неслись старые разбойничьи песни, видимо, и каторжанского труда никто не чурался. Со всех сторон высились стены воздвигаемых особняков, подворий, дворцов и казарм…
Это было самое масштабное строительство из всего, что мне только довелось наблюдать своими глазами.
— Гесс, это же будущий Санкт-Петербург! — не в силах сдержать душевных волнений, вдруг заорал я. — Ты хоть понимаешь, собачий сын, куда мы попали?
— Гав, — утвердительно ответил маленький розовый поросёночек, радостно подмахивая мне чуть испачканным пятачком.
Ох, Матерь Божия… У меня на секунду прихватило сердце. А я тогда кто?
— Плохо, что ль, служивый? — подставил мне плечо пробегавший мимо мужик. — Ох уж и времена такие, чего царь чудит, никому не ведомо, а нам страдай! Да и вашему брату солдату, поди, не сладко…
— Поговори у меня тут, — вовремя опомнился я. — Батогов захотел? Работа в тягость? Може, тебе и царь плохой?
Мужик мелко перекрестился, резко сбрасывая меня в грязь, надвинул шапку пониже на брови и давай бог ноги! Поросёнок вроде бы бросился за ним в погоню непропорционально большими прыжками, но, подумав, вернулся ко мне:
— Дать тебе лапку?
— Спасибо, сам встану. — Главное, что ничего такого не ушиб, а поваляться в грязи военному человеку всегда привычно. — Так, значит, я солдат в форме?
— Да.
— А ты свинья.
— Обижаешь собаченьку…
— Нет, честное слово, ты выглядишь маленьким поросёнком. Держись поближе ко мне, чтоб тебя на сало не поймали.
— Я ем сало!
— Гесс, да речь не об этом же! Тебя могут зарезать на сало!
— Хочу к тебе на ручки, — тут же объявил здоровый доберман, прыгая на меня. Тяжёлый же, сволочь, но тут на нас хотя бы коситься перестали. Идёт себе солдат с поросёнком, обычное дело, служивый себе трофей добыл, чего уж там, его право…
— Сторонись! — вдруг закричали слева и справа, а потом кавалькада несущихся всадников едва не сбила меня с ног во второй раз.
Я отступил, но нет, одному всё-таки удалось завернуть капризничающую лошадь вбок, таки свалив меня с Гессом в грязную кучу перепрелой соломы.
— Фрейд озабоченный, мать твою за ногу и об стенку…
— Что сказал?! — Высокий узкоплечий мужчина спрыгнул с седла и встал передо мной, широко расставляя ноги. — А ну, повтори?
Меня подняли на ноги двое усатых гвардейцев, каждый на голову выше и руки как у робота.
— Так ведь при смерти какую только мать не призовёшь! — выкрикнул я, прекрасно отдавая себе отчёт, что до казни полторы минуты. — И свою, и Божью, и даже государеву!
— Боек на язык, — удовлетворённо кивнул царь Пётр: как и утверждали историки, переходы настроения у него были практически мгновенными. — Что ж, солдат, мы с тобой в разные походы ходили и всякие тяготы делили поровну. А ныне ты свинью добыл, так неужели с государем своим и не поделишься?
— Ох, бомбардир Пётр Алексеевич, — призывая на память все свои скудные исторические знания, притворно вздохнул я. — Кабы она была простой свиньёй, а так это друг мой единственный. Многому обучен, многое умеет, за меня на хлеб зарабатывает, на ярмарках танцует да пляшет и фокусы всякие выделывает.
— Покажи, — всерьёз заинтересовался царь, типа у него не было более важных дел.
— Не обижай собаченьку, — шёпотом предупредил меня насупившийся поросёнок, и я погладил друга между ушей.
— Всё будет хорошо. Нам надо выполнить задание, а значит, поближе подойти к государю. Давай покажем им, на что ты способен!
— Ты меня не бросишь?
— Никогда! Но сразу ищи беса, он должен себя проявить, они все слишком любопытны, чтобы не вылезти…
— Пресветлый наш надёжа-государь, великий император, бомбардир, Пётр Алексеевич. — Я сразу решил пойти с козырей, поскольку именно эту часть российской истории помнил не так чтоб идеально. — Не вели казнить, вели миловать! И… это… как бы… дозволь тебя всего распотешить!
Царь от всей души расхохотался так, словно его щекотали. Ну, это уже хорошее начало, по факту-то характер у самодержца был не сахарный, так что продолжаем, пока не передумал…
— Гесс, стоять! Сидеть! Дай лапку! Лежать! Голос!
— Э…? — удивился мой пёс.
— По-собачьи!
— А-а, тогда гав-гав! — старательно пролаялся поросёнок.
Царь Пётр был в полном восторге:
— Велю сей же час доставить ко мне в палатку и солдата и свинью! Позабавили, черти!
В целом да. Спасибо, мы старались, но в плане чертей нет уж, увольте, мы не они. Не надо всё валить в одну кучу. Двое молодых солдат уважительно подмигнули мне, указывая пальцем на простую крестьянскую телегу в конце всей кавалькады. Я цапнул Гесса за ошейник, и мы с ним развалились на свежем сене, совершенно не задумываясь о том, куда и зачем нас везут.
Казнить, конечно, могут. В те времена это запросто, особенно с таким разумным «поросёнком». Но вроде ведь испанской инквизиции в России не было, значит, просто так, без светского суда и следствия, не сожгут, а там мы ещё пободаемся. Да здравствует прогрессивный государь наш Пётр Первый! Дальше сами разберёмся, по обстоятельствам, так сказать.
Пока царский поезд из нескольких всадников, двух карет и небольшого эскорта гвардейцев довольно бодренько топал, разбрызгивая грязь и брызги по бездорожью, вдоль какого-то канала, я во все глаза смотрел на самую невероятную картину — строительство самого красивого российского города на болотистых берегах Невы. А зрелище было монументальным!
Практически всё делалось вручную, подневольный труд крепостных крестьян был воистину колоссальным. Из технических моментов я отметил активное использование блоков и противовесов для поднятия тяжестей или вбивания свай, надёжные леса для строителей, конскую тягу, но копали-то всё равно простыми деревянными лопатами, как и грунт вытаскивали на собственном горбу.
Кругом горели костры, как для согрева или приготовления еды, так и смолу топить, в воздухе носились запахи дыма и смолы, повсюду слышался стук плотницких топоров, визг пил, звон кузнечных молотов, звучали протяжные народные или солдатские песни. Казалось, город каждую минуту растёт буквально на глазах. И это не было визуальной иллюзией!
Возможно, пытливый взгляд писателя, художника или режиссёра нашёл бы больше интересных деталей и сцен, чем я… Нет, взгляд режиссёра наверняка нет, для кино важна не историческая правда, а так называемая картинка. В конце концов, не важно, в отличие от кого угодно у меня тут была другая задача.
Нас послали найти бесов. Пристально и даже почти откровенно рассматривая окружающих специфичным взглядом бесогона. Мелкой нечисти тут хватало, некоторые, особо нахальные, не скрываясь, показывали мне язык, средний палец и даже проводили ладонью под горлом, изображая отрезание головы. Я их игнорировал, не они сегодня моя цель, но мой пёс пару раз скалил страшные зубы, так что потом у рогатых храбрецов копытца грелись в жёлтых лужах…
Тем временем весь наш смешанный поезд добрался до какой-то определённой точки на берегу свинцовой Невы. Царь Пётр, выделявшийся ростом и силой даже среди собственных гвардейских офицеров, легко спрыгнул с седла и, не глядя ни на кого, скрылся в белой палатке.
Ну я бы скорее назвал её шатром шапито, там запросто можно было бы уместить целый цирк с конями. Все вокруг суетились, бегали, разворачивали полевую кухню, и только солдаты в зелёных мундирах стояли на своих постах непоколебимым строем, спаянные железной дисциплиной и воинским долгом. Мне на секундочку стало понятно, почему я остался на сверхсрочную, — настоящая сила сурового мужского братства всегда завораживает…
— Тео, — шёпотом позвал меня доберман, завистливо поводя носом, — они тут мясо на костре жарят, неужели никто не поделится с голодной собаченькой?
— Ты перед выходом на задание ел. И вкусняшки потом у Марты. А до этого ещё две плюшки на кухне слямзил.
— Я не ел! Давно не ел! Никогда не ел! Не кормишь меня, не любишь больше, никогда меня не любил…
О, мне одному кажется, что в последнее время эти попрошайнические завывания вкупе с прямым шантажом и давлением мне на совесть становятся новой тенденцией? «Не любишь меня» — это же у нас буквально тренд дня! С этим надо что-то серьёзно делать, доберманы слишком умны, их капризам нельзя потакать, но и тупо наказывать тоже не стоит. Вернёмся домой, поговорим.
— Эй, брат солдат, — громко окликнули меня. — Ты есть-то хочешь? Так слезай с телеги, тебя покормить велено. Или серебряную посуду ждёшь?
У ближайшего костра мне подали глиняную миску разваристой гречневой каши без сахара и масла, большой кусок ржаного хлеба и стопку водки. Последнюю мне пришлось выпить на глазах у всех «за здоровье государя и славу России», это момент сакральный, тут не увильнёшь. А вот кашу и хлеб слопал мой пёс под хохот и одобрительные выкрики простых солдат и мужиков:
— От же порося-то как нашу еду уписывает!
book-ads2