— Правильно, один для меня, другой для обвиняемого. Кто у нас обвиняемый? — Он! — Три указательных пальца (из них два наманикюренные, один с обгрызенным ногтем) ткнули в сторону непримиримого отца Пафнутия. А вот он-то как раз ни у кого разрешения не спрашивал, сразу вальяжно расселся на крепком стуле напротив Бельдыева. Правильно, ему даже районное отделение уже как дом родной, за месяц меньше трёх раз не забирают. Сержант снял зимнюю шапку с кокардой, почесал бритый затылок и устало достал лист бумаги. — Будем составлять протокол? — В руки от закона российского отдаюся со всем моим смирением, — широко от плеча до плеча перекрестился батюшка. — Ибо от в неподкупность полиции верую, грехов-то не отрицаю и наказание заслуженное от приму как должно. А только перед бесовками-то этими головы от не склоню и везде, где от увижу тока, поганой метлою из села-то гнать стану! За то токмо перед Господом Иисусом Христом от мой ответ и есть! Три тётки отработанно ударились в истошный крик, я кусал губы, чтобы не заржать, глядя, как мой наставник разыгрывает тут полноценный утренник в детском саду «Киль мэнде, мои цыплятки!», а любопытный пёс смотрел во все глаза, ожидая моей команды хоть кого-нибудь да «кусь, кусь!» от переполняющих его эмоций. — Ретроград! Ксенофоб! Женоненавистник! Арестуйте его, он Путина не любит! — Прокляну! Отпою от заживо! Анафему от вам всем! А от Путина-то люблю. — Молча-а-ать! — в полный голос неожиданно взревел сержант полиции, выскакивая из-за стола, выхватывая из кобуры табельное оружие и взводя курок. Заткнулись все и сразу. Тётки со страху, а мы с отцом Пафнутием от изумления, потому что на голове Бельдыева, широко расставив ножки, стоял коренастый толстый бес жёлто-коричневого цвета в синюю крапинку. Усталость, нервы, стресс, ярость. Понятно. Человека просто довели. От себя бы я добавил, что нашему сержанту катастрофически не хватает пары недель отпуска где-нибудь в широких степях родной Башкирии. Пенный кумыс, ароматный мёд, горячая баранина, пасущиеся кони, солнышко на закате, гортанные народные песни, звёзды над головой, так чтоб даже не вспоминать ни о какой полицейской службе. Может быть, ещё бутылка водки или, бог с ним, даже две. Иногда такое надо, пусть! — Гесс, — шёпотом позвал я, — обходи сзади, там бес. — Кусь его? — не разжимая зубов, так же тихо уточнил он. — Если только аккуратно. — Обижаешь собаченьку… Да, в тонком искусстве своевременного кусания он профи, его лишний раз ни уговаривать, ни напутствовать не надо, а уж тем более не стоит лезть с советами под руку. Или под лапу? Да Декарт мне в печень, какая тут кому разница… — Гражданин полицейский, прошу прощения, мы все всё поняли, — осторожно начал я, демонстративно поднимая руки. — Больше не будем. Отпустите хотя бы женщин. Бельдыев гнусно ухмыльнулся, щуря и без того узкие азиатские глаза, пистолет Макарова в его руке развернулся в мою сторону. — Не бери от греха-то на душу, мусульманин, — приподнялся батюшка, широкой спиной пытаясь загородить нас всех. — Вижу-то, что бес тобой овладел, на плохое дело толкает от! А ты-то ему и не поддавайся! А ну, матюкнись от, что ль! Воронёный ствол мгновенно перенаправился в голову моего седого наставника. Один раз пальнёт с такого расстояния, и всё — кому торжественные похороны, кому тюрьма, а там полицейских не любят. Хитромордый доберман, опустив нос ниже колен, жалобно заскулил и спрятался под стол. Разумный тактический ход, ведь из-под стола можно было тяпнуть Бельдыева за такое место, что… — А-а-ай-я!!! — взвыл укушенный участковый, дважды стреляя в потолок. — Кукайбаш на кутак! — Чёй-то сказал от, ась? — Инен батаге, вон отсюда-а! Кит кюттэ, все! От такого яростного мата-перемата тюркского розлива всех трёх тёток-торговок просто вынесло ногами вперёд вместе с баулами, а наглый бес, захвативший сержанта, начал расплываться на его голове в желеобразную массу. Что, кстати, совсем не означало его поражение. Если сейчас потечёт в ухо, то всё, там уже просто так не достанешь, хоть топором руби. — Стреляй от, Бельдыев! — первым сориентировался отец Пафнутий. — Куда стрелять? — В лоб! — В лоб? — попробовал прицелиться сержант. — Да не мне-то, идиот, себе от в лоб! — Инде мине лемсез, — торжественно перекрестился некрещёный башкир Бельдыев, развернул пистолет и спустил курок. Грохнул третий выстрел! Как это часто бывает у незадачливых самоубийц, в лоб он себе не попал, потому что на всякий случай присел, но полужидкую жёлто-коричневую массу (не хочу говорить, на что это было похоже) метким выстрелом сбил со своей головы. Мы трое облегчённо выдохнули, а Гесс даже показал мне большой палец — «я его кусь, я хороший мальчик, похвали собаченьку!». Бледный полицейский, сидя на полу, внимательнейшим образом рассматривал табельное оружие. Он его даже зачем-то понюхал, прежде чем убрать в кобуру. Я подал сержанту руку, помогая подняться. — Что со мной было? — Бесы, — кротко ответил батюшка, зыркая глазами по сторонам. — Где бутылку-то держишь, морда твоя азиатская? Бельдыев указал взглядом на сейф в углу. — Не заперто. …В общем, мы с наставником, наверное, часа полтора, если не больше, отпаивали, утешали и успокаивали бедного старшего сержанта. Беса он не увидел, но чужеродное влияние на свой мозг и тело ощутил по полной. Учиться у нас больше не хочет, хочет, чтоб мы раз в неделю освящали отделение, и всерьёз задумывается о скорейшем переходе в православную веру. Ну или на худой конец материться будет почаще, раз бесы этого не любят. Ему нетрудно. Отец Пафнутий обещался каким-то чудесным образом впоследствии разрешить все назревшие вопросы, поскольку ежеминутно ругающийся полицейский чин тоже так себе пример для общего подражания молодёжи. Имидж властей у нас на районе и так ниже некуда, допустим, мэрия есть, а самого мэра лично я до сих пор ни разу не видел — он всегда в каких-то московских или заграничных командировках. Некоторые столетние бабки по сей день считают, что живут при Хрущёве, и ничего. В смысле на селе ничего кардинально не изменилось, самая надёжная валюта, к примеру, пол-литра, у мужиков ею всё измеряется. И тут уж на власть пеняй не пеняй… Примерно на эту тему мы рассуждали, пока шли от отделения до дома. Мой пёс беззаботно прыгал вокруг, справедливо считая себя героем дня, а потому гордо облаивая шарахающихся встречных кобелей. В конце концов, победа в этой битве была достигнута собачьими зубами, башкирским матом и одной свинцовой пулей. Ни молитв, ни серебра, мы и так неплохо справились. Остаток дня прошёл достаточно спокойно, даже как-то по накатанной. Анчутка затопил баню, ранний ужин был подан часам к шести вечера, стол сервирован в сибирском стиле: домашние пельмени ручной лепки с двойным мясом, с говяжьим бульоном, к ним густая домашняя сметана, хрустящие солёные огурцы, оранжевая икра мойвы со сливочным маслом на чёрном хлебе, гречневые блины с сахарным песком, мёд, брусничное варенье, чай и лимон. Никакого алкоголя, завтра с утра батюшке на службу. Доберман тоже неслабо оторвался со свиными костями, куском трески в две мои ладони, тремя свежими яйцами и большим зелёным яблоком. Он их жутко любит, только дай. Ночь также прошла без осложнений, тревог и происшествий. Ещё до завтрака я первый заметил оранжевого беса, подкрадывающегося к короткому хвосту развалившегося после утренней прогулки пса. Безрогий красавчик, на миг выглянув из кухни, только присвистнул: — Да ты популярен, амиго! Опять вести незримый бой, покой нам только снится, их ком цюрюк гнедая кобылица? — Слушай, ты хоть один иностранный язык полностью знаешь? — Нет, майн камрад. А зачем? Действительно, зачем? Он же в эмиграцию никуда не собирается, в очереди за американской грин-картой не стоит, ибо нашему русскому бесу и на исторической родине вполне себе комфортно. Я быстро собрался (насколько позволяли всё ещё саднящие ребра и локоть), сунул наган в кобуру, налил святой воды в плоскую фляжку, поправил серебряный перстень отца Пафнутия, проверил наличие джокера в кармане и позвал Гесса. Доберман пружинисто вскочил, заметил оранжевого рогатого провокатора, в момент просто затоптав его лапами, словно тлеющий окурок. Сам переход занимал считаные доли секунды. В белом коридоре никого не было. Либо мы первые припёрлись, либо в офисе с кем-то работают, либо просто на данный момент ни для кого нет заказов. В любом случае, наверное, стоит сесть и ждать, пока вызовут. Мы с Гессом вежливые и не настырные, вполне можем подождать, как все. Доберман, вздыхая, влез на скамейку, усевшись по-человечески, сгорбил спину и свесил длинные ноги. Жутко неудобно, по-моему… — Удобно, — ответил он на мой взгляд. — Как думаешь, там Марта или противный Дезмо? — Если Марты нет, разворачиваемся — и домой. — Согласен, у Дезмо никогда нет вкусняшек. — Следующий! Мы решительно встали. Переглянулись. Дверь отворил я, а нос туда первым сунул мой пёс. — Заходите, — холодным деловым тоном приветствовала нас рыжая девушка в сине-зелёном бархатном костюме-двойке и белой блузке, словно сошедшая с ренуаровских полотен. Нет, не тех, где у него толстухи в озере плещутся, а скорее ранний Ренуар, когда он только создавал свой собственный типаж изящной румяной француженки в кафе или с цветами в руках. Хотя признаем, и пышные красотки великого художника всё равно невероятно пластичны и элегантны. Импрессионисты, они вообще любили краски жизни и умели ей радоваться, это вам не Джексон Поллок какой-нибудь. — Привет, — так же осторожно поздоровались мы. Потому что в прошлый раз у неё тут всё оказалось набито видеокамерами и проявлять истинные чувства друг к другу было чревато. — Фёдор Фролов и его собака Гесс. — Едва заметным кивком головы Марта подтвердила, что мы ведём себя совершенно правильно. — Добро пожаловать. Учитывая ваши прошлые заслуги и высокий процент положительного решения дел, Система решила дать вам ещё один шанс. Вы полностью восстановлены на работе, ваши банковские счета разблокированы, более того, вам начислены премии за время вынужденного простоя. Однако… — Я так и знал, что будет подвох, — пожав плечами, сообщил мне доберман. — Нет вкусняшек, не гладит, не любит, жизнь боль! — Я тебе это и раньше говорил. — А до меня только сейчас дошло. — Оба, цыц! — вежливо попросила моя рыжая любовь. — Смотрим в разные стороны. Тео, насвистывай что-нибудь. Гесс, лови! Пока я послушно начал свистеть «То-ре-адор, сме-ле-е в бой!», из-под стола вылетел ловко пнутый носком синей туфельки пакетик солёных сухариков с сыром. Вот ведь химия же голимая, но все собаки такие погрызушки любят. Мой пёс столь же грациозно поймал пролетающие сухари лапой, а потом зажал под мышкой, так надёжнее. Делиться наверняка не будет, но я и не претендовал. — Итак, вернёмся к нашим баранам. — Здесь нет баранов, — на всякий случай завертел головой Гесс, я положил ему руку на холку, успокаивая и ненавязчиво намекая, что как минимум два «барана» всё-таки есть, о них и речь. Марта тонко улыбнулась, сверилась с ноутбуком и продолжила: — Задание несложное. Вы отправляетесь в областной театр драмы и комедии в Калуге. Время действия — май месяц, наши дни. Цель — первый помощник режиссёра, усталый, пьющий, подверженный влиянию, не контролирующий себя. Будет не слишком сложно изгнать бесов из одного человека? — Пока мы его не видели, я воздержусь от гарантий.